Элизабет Гаскелл - Руфь
Руфь больше не плакала — это уже не приносило облегчения. Теперь за ней присматривали, развлекали и всякий раз, когда она задумывалась, потчевали то сэндвичами, то имбирными пряниками. Она прилегла на сиденье и закрыла глаза, притворяясь спящей. Она ехала и ехала, и ей казалось, что солнце застыло неподвижно в небе и ясный жаркий день никогда не кончится. Когда дилижанс останавливался, мисс Бенсон слезала со своего места и с участием расспрашивала бледную и утомленную Руфь, как она себя чувствует. Наконец пришла пора менять экипаж, и толстая леди простилась с Руфью, крепко пожав ей на прощание руку.
— Теперь уже недалеко, — сказала мисс Бенсон в утешение Руфи. — Посмотрите, валлийских гор уже не видно. Нам осталось миль восемнадцать по гладкой дороге до эклстонских болот и холмов. Ах, как хочется поскорее добраться: брат совсем утомился.
Руфь удивилась про себя, подумав, отчего же они не устроятся где-нибудь на ночь, если мистер Бенсон утомлен дорогой? Она не знала, как дорого стоит переночевать в гостинице. Потом ей пришло в голову попросить мистера Бенсона пустить ее на свое место снаружи, возле мисс Бенсон. Руфь предложила это, и мисс Бенсон очень обрадовалась:
— Хорошо, если вы не устали. Для брата это, конечно, будет отдыхом и переменой. Кстати же, я покажу вам Эклстон, если еще не совсем стемнеет.
Итак, мистер Бенсон поменялся местами с Руфью.
Руфь еще не вполне понимала, как часто ее благодетелям приходилось экономить по мелочам. И мистер Бенсон, и его сестра постоянно отказывали себе в чем-то. Но они делали все так просто и весело, словно это не требовало никаких усилий с их стороны. Казалось, для них совершенно естественно думать о других прежде, чем о себе. Руфь не понимала, что они взяли себе места снаружи только из соображений экономии, а ей, как больной, предоставили место внутри и что сухари, заменявшие им обед, были выбраны ради дешевизны и тоже некоторым образом помогали им осуществить намерение взять ее к себе. Она была до сих пор совершенным ребенком в денежных делах. Впоследствии, когда она немного пожила у Бенсонов, глаза ее раскрылись. Она припомнила их доброту во время путешествия, и воспоминание это навсегда сохранилось в ее сердце.
Низкое серое облако стало первым признаком приближения Эклстона — это был дым городских труб, повисший над равниной. За городом виднелись пологие холмы, они не имели ничего общего с волшебными очертаниями валлийских гор, хотя и были ближе к небу, чем тот плоский мир, в который она теперь въезжала.
Послышался грохот колес о булыжную мостовую, замелькали фонари, а затем дилижанс остановился. Они приехали в Эклстон.
Из темноты послышался грубый голос:
— Тут вы, хозяин?
— Да, да! — поспешно отозвалась мисс Бенсон. — Тебя прислала Салли, Бен? Попроси у конюха фонарь и разыщи наш багаж.
ГЛАВА XIII
Дом диссентерского пастора
К мисс Бенсон возвратилась вся бодрость, утраченная было за время путешествия. Она ступила на грубые камни знакомой мостовой и шла теперь домой, к своим. Даже мистер Бенсон весело беседовал с Беном, расспрашивая его о людях, имена которых Руфь слышала впервые. Она очень устала и дрожала от холода. Опираясь на руку мисс Веры, она с трудом дошла до тихой улочки, ведущей к дому Бенсонов. Тишина здесь была такая, что шаги звучали, подобно трубным звукам при въезде Абдаллаха. Дверь распахнулась, и открылся освещенный коридорчик. Как только все вошли в дом, показалась полная фигура пожилой женщины, лицо которой так и сияло от радости.
— Благословение Божие над вами! Снова дома, да? А я уж думала, забыли меня совсем!
Она от души пожала руку мистеру Бенсону и расцеловалась с мисс Бенсон. Потом обернулась к Руфи и спросила довольно громким шепотом:
— А это кто?
Мистер Бенсон смолчал и прошел немного вперед, а мисс Бенсон бодро выпалила:
— Это та леди, о которой я тебе писала, Салли. Это миссис Денбай, наша дальняя родственница.
— А! Но вы же писали, что она вдова. Значит, эта девчушка уже вдова?
— Да, это миссис Денбай, — ответила мисс Бенсон.
— Если бы я была ее матерью, я бы дала ей леденец заместо мужа. Это бы ей больше подошло.
— Салли, замолчи! Посмотри лучше, Терстан пытается сам поднять тяжелый ящик.
Мисс Бенсон хорошо рассчитала, чем отвлечь внимание Салли. Все были убеждены — и Салли первая, — что горб мистера Бенсона — это результат падения в раннем детстве, когда его оставили на попечении маленькой няньки — той самой Салли, которая была немногим старше своего подопечного.
Годами несчастная девочка потом рыдала по ночам, лежа на своем соломенном тюфяке и вспоминая несчастный случай, происшедший по ее невнимательности и нанесший непоправимый вред ее любимцу. Силу упреков совести не смогло уменьшить и прощение, полученное Салли от матери мистера Бенсона, от которой Терстан унаследовал мягкость и нежность характера. Салли успокоилась немного только тогда, когда решила никогда не покидать его и служить ему верой и правдой всю жизнь. И она сдержала свое слово. Салли любила мисс Бенсон, но ее брата почти боготворила. Это чувство она скрывала в глубине сердца и редко выказывала. Часто ругая мистера Бенсона, она не признавала права на это ни за кем другим. Если мисс Бенсон не разделяла мнение брата и осмеливалась заявлять, что он мог бы поступить лучше, Салли обрушивалась на нее, подобно грому.
— Боже милосердный, мастер Терстан, когда же вы приучитесь не лезть не в свое дело! Бен, иди же сюда! Помоги мне поднять эти чемоданы!
Узкий коридорчик освободился, и мисс Бенсон провела Руфь в гостиную. На первом этаже было всего две комнаты, одна рядом с другой. За второй, дальней комнатой находилась кухня, и потому эта комната служила местом сбора для всей семьи. Комната выходила в сад и была гораздо веселее первой. Не будь она расположена таким образом, Салли и мисс Бенсон устроили бы из нее кабинет для мистера Бенсона. Однако из-за соседства с кухней кабинет предпочли устроить в первой комнате, выходившей на улицу. Сюда многие приходили за помощью, причем денежная помощь играла далеко не главную роль. К тому же мистер Бенсон мог впускать сюда своих просителей без ведома домашних. Как вознаграждение за то, что его кабинет был самым невеселым местом в доме, спальня мистера Бенсона находилась в комнате на втором этаже, выходившей окнами в сад, а спальня его сестры находилась над кабинетом.
Кроме того, в доме имелись еще две комнаты — со скошенными потолками, но просторные и светлые: комната в мезонине, с окнами в сад, — спальня для гостей, а другая — комната Салли. Только над кухней не было жилья — она располагалась в пристройке.
Общую комнату называли по старинке салоном. Шторы в салоне были опущены, здесь пылал в очаге яркий огонь. Повсюду в хозяйстве царила удивительная чистота: сквозь отворенную дверь, ведущую в кухню, видно было, что пол чисто вымыт, а кастрюли блестят на полках, отражая красные всполохи огня.
Руфь сидела так, что могла наблюдать всякое движение Салли. И хотя она специально ни за чем не следила, поскольку тело ее было утомлено, а мысли заняты совсем другим, но эта сцена отпечаталась у нее в памяти так прочно, что вспоминалась в точности спустя многие годы. Теплый свет наполнял все уголки кухни, контрастируя с полутьмой салона, освещенного единственной свечой, свет от которой пропадал в тяжелых складках штор, в темных пятнах ковра и мебели.
Полная суетливая фигура, чрезвычайно опрятная, врезалась в память Руфи. На Салли было распространенное в этом графстве старомодное платье: юбка из полосатой полушерстяной ткани, столь короткая, что не скрывала крепких икр в шерстяных чулках, и свободный, пошитый из красного ситца жакет, именуемый в здешних местах «блузой». Костюм Салли завершался белыми как снег холстяными передником и чепцом.
Пока Салли готовила чай, мисс Бенсон помогла Руфи снять дорожную одежду, и та инстинктивно почувствовала, что Салли поглядывала на них, хотя и была занята. При случае служанка вставляла и свое словечко в разговор, и эти короткие фразы произносились тоном равной, если не старшей в доме. Она отбросила церемонное «вы», которым приветствовала мисс Бенсон по приезде, и теперь спокойно и привычно обращалась к ней на «ты».
Все эти подробности Руфь бессознательно запоминала, но они всплыли в ее памяти только потом, спустя долгое время. Теперь же она была утомлена и подавлена. Даже чрезвычайная доброта хозяев угнетала ее. Но сквозь черный густой мрак она различала одну светлую, как маяк, точку, на которой останавливала свой взор и которая выводила ее из глубокого уныния, — это была мысль о малыше.
Мистер Бенсон так же ослабел после дороги, как и Руфь, и потому молчал все время, пока шли суматошные приготовления к чаю. Руфь принимала его молчание с большей благодарностью, чем поток слов мисс Бенсон, хотя и чувствовала всю ее доброту. После чая мисс Бенсон отвела Руфь наверх в приготовленную для нее комнату. Застланная канифасовым бельем постель белела на фоне выкрашенных зеленой краской стен и напоминала цветом и чистотой подснежник, а натертый темно-коричневой мастикой пол вызывал в памяти чернозем, из которого этот цветок поднимается. Когда мисс Бенсон помогала раздеться бледной, утомленной Руфи, ее голос звучал уже не так громко и торопливо. Тишина наступающей ночи принудила мисс Бенсон вести себя мягче и нежнее, и благословение, произнесенное ею вполголоса, прозвучало, как молитва.
