Доналд Робин - Слезы в раю
Узкая дорожка, по которой могли идти только двое, огибала второй прудик, который был чуть меньше первого. На его поверхности в обрамлении круглых листьев плавали белые лилии, и острия их сложенных в чашечки лепестков указывали прямо в небо. Среди закручивавшейся в спирали воды мелькали золотые рыбки. Такой неподвижный, такой уединенный. Просто Моне в черных и серебристых тонах! Со всех сторон его обрамлял сад, благоухающий и захватывающе прекрасный, и только фонтан нарушал эту застывшую в неподвижности картину. Ломаная линия гор, заслоняющая собой звезды, казалась исторгнутой из чрева земли каким-то чудовищным катаклизмом.
Кэндис снова почувствовала дрожь. Он так и не ответил на ее вопрос, но почему-то его ответ был для нее сейчас очень важен. Она не стала его переспрашивать, пока они не вернулись на веранду. На этот раз он ответил ей, если это вообще можно было назвать ответом.
- Они погибли, оказывая сопротивление при аресте, - сказал он каким-то чужим голосом.
Но ей хотелось знать больше.
Она попыталась продолжить свой вопрос.
- Но это вы...
Нет, этого не стоило делать. С перекошенным бледным лицом он обрушился на нее со словами:
- Они били мою мать... даже сейчас я не могу...
- Простите меня. - Она бросилась к нему, обняла его, прижимая к себе с такой силой, на которую только была способна, и полным раскаяния голосом сказала: - Я не должна была спрашивать, прости меня, я виновата, Сол...
Он стиснул ее в своих объятиях. Словно не привыкший к такому открытому проявлению сочувствия, он пристально смотрел ей в глаза. Столько муки было в этом взгляде, что к глазам ее подступили слезы.
Она подняла руку и погладила его по щеке.
- Теперь все позади, - сказала она мягко. - Но я понимаю, почему ты верил, что не должен упустить ни одного шанса. Все в порядке. Я очень сожалею, что всколыхнула в тебе эти тяжелые воспоминания.
Он резко подался вперед, прижав ее к себе еще сильнее, и прикоснулся щекой к теплому шелку ее волос.
Она стояла, не шелохнувшись, гладя на неподвижное безмолвие водяных лилий и на шумящие струи фонтана. Налетевший с моря ветер сбил струю, и вода, падая, обвилась прозрачным шлейфом вокруг колонны. У нее перехватило дыхание. Ей показалось, что в тонком мареве водяных брызг она увидела серебряную радугу, призрачную и хрупкую, словно сон. Она почувствовала, что он тоже повернул голову и смотрит туда же, куда и она.
- Лунная радуга, - воскликнул он, пораженный не меньше ее этим изумительным зрелищем. - Я никогда раньше не видел такого чуда.
Ветер стих, шлейф воды беззвучно упал в прудик, и лунная радуга исчезла.
Слезы стояли у нее в глазах.
- Это было так прекрасно, так прекрасно... - повторяла она тихим, взволнованным голосом. - Спасибо за то, что ты привел меня сюда.
Он заглянул в ее восхищенное лицо, руки его слегка разжались, и волшебная сила этого мгновения - воздушного, прозрачного, призрачного, залитого лунным светом - превратилась во что-то столь же волшебное, но бесконечно земное - дикую дрожь желания, что призывает женщину к мужчине, мужчину к женщине.
Его жаждущий рот припал к ее губам, стараясь взять все, что она могла дать: свою силу, свою щедрость, свою готовность принять его сладкий плен.
Чувства, пережитые ею в эти последние минуты, должно быть, нарушили ее обычное равновесие, так как, несмотря ни на что, она пылко и страстно отвечала на его поцелуй. С обрывающимся, летящим в бездну сердцем она вдруг поняла, что не осталась в долгу перед этой отчаянной, рвущейся ей навстречу страстью. Потому что она любила.
Просто какие-то Ромео и Джульетта! "Она затмила факелов лучи!"
Она была права, что так боялась этого. Даже тогда, когда его губы снова искали ее рот, она знала, что это то, чего она боялась всю свою жизнь, - не сама страсть, не любовь, а то, как она ответит на это. С тех пор как ей исполнилось десять лет и она поняла, что осталась совсем одна, она оберегала от ран свое сердце. Она каким-то образом понимала, что способна на это всепоглощающее подчинение всех своих чувств, готовых затопить холодную логику ее рассудка, ее здравый смысл и ум, - как это было теперь, когда все тонуло, все терялось в огненно-сладкой патоке, медленно струящейся сейчас у нее по жилам.
- Как ты красива! - Голос его звучал глубоко и взволнованно, он был наполнен множеством тонов и оттенков, и, услышав его, она задрожала.
Нежность этого поцелуя потрясла и, словно на крыльях, вознесла ее ввысь. Он был другим, не похожим на предыдущие - невесом и обольстительно сладок. Расслабившись, она позволила этому магическому, колдовскому потоку разлиться по всему телу и, растворяясь в нем без остатка, вновь почувствовала, как губы его коснулись ее рта. Она подняла руки, ладони ее коснулись его гордой головы, пальцы скользнули сквозь упругую гущу его волос, приблизив его лицо вплотную к своему.
Оторвавшись от ее губ, он дрогнувшим голосом произнес ее имя. Потом он снова поцеловал ее, только теперь с дикой неистовостью страсти, когда его горячее желание взывало к ее желанию, и оба слились в пламени чувств, поглотившем их обоих настолько, что, когда он оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание, горло ее издало тихий, приглушенный звук, а глаза, смотревшие из-под медленно поднимающихся ресниц, мерцали тускло и темно, как два темных озерка, на ее ставшем необычно бледным лице.
Кончиком языка она дотронулась до своих губ и тут же спрятала его, почувствовав цепкий взгляд его прозрачных синих глаз. Горячие пятна на этих надменных скулах, пульсирующая жилка на виске - все подтверждало то, что подсказывала ей интуиция, доставшаяся ей от ее предков, - пора сказать нет и остановиться, пока не поздно.
Если она сделает сейчас шаг назад, он согласится с ее решением, но она никогда не узнает сладости любви с ним. Она опустила ресницы и склонила голову ему на грудь, благодарная ему за то, что он позволяет ей самой принять решение.
С тех пор как она поняла, что не только ее отец, но и ее мать предали ее, вся ее жизнь была основана на осторожности. Она никогда не позволяла соблазнить себя настолько, чтобы она могла испытать еще одну боль. Сейчас, словно пережив внезапное прозрение, она вдруг обнаружила, сколь многого лишила ее эта осторожность. Вместе с боязнью и болью разочарования она изгнала из своей жизни радость, желание и страсть. Сейчас в его объятиях, в этом сказочно красивом месте нерастраченный источник ее безрассудства, поток неведомой энергии, струящийся по всему ее телу, неожиданно вырвался на волю.
Он наклонился к ней и нежно прикусил губами мочку ее уха. Ощутив его теплое дыхание на чувствительных завитках и изгибах ушной раковины, она почувствовала, как тело ее пронзили миллионы крохотных электрических разрядов.
Она задохнулась, ловя губами воздух, а он тихо засмеялся. Смутно ощущая, что он тоже в плену у этой новой, неведомой ему страсти, и почувствовав себя смелее благодаря вырвавшимся наконец на свободу инстинктам, она встала на цыпочки и кончиком языка дотронулась до ямки у основания его загорелой сильной шеи.
Грудь его поднялась и резко опустилась.
- Ты понимаешь, что ты делаешь? - На этот раз голос его звучал совершенно серьезно.
- Да, - выдохнула она, и дыхание ее коснулось его влажной кожи там, где она ласкала его кончиком языка. - Айлу, - прошептала она, собрав последние остатки здравого смысла.
- Она ушла домой.
То, что случилось потом, было так же естественно, как висевшая в небе луна, как негромкая песнь льющихся струй фонтана. Таинственный, серебристый свет играл на их лицах, когда губы их слились в поцелуе. Но вскоре - и это было неизбежно - не все уже можно было выразить поцелуями. Он коснулся губами пульсирующей жилки у нее на шее, хрупкой округлости плеча. Он, должно быть, слышал, как она вздыхала, но он не мог знать, что для ее необученного тела его прикосновения были пьянящим вином, черной магией, сладким обжигающим пламенем. Она и не думала говорить нет, не хотела сдерживать ответную дрожь страсти, которая пронзала ее словно огненным трезубцем.
Его руки - уверенные и ласковые, безжалостные и неумолимые - прикасались сначала к ее плечам и наконец спустились к нежной округлости ее груди.
- Тебе нравится так? Скажи мне, как тебе нравится, Кэндис, и я дам тебе это. Все, я смогу дать тебе все, что ты хочешь.
Она не могла говорить. Слова спотыкались друг о друга, превращались в ничто, когда она смотрела в его мерцающие глаза, свет которых струился ей прямо в глаза, сжигая предрассудки и страх, заставляя ее отдаться во власть своей неутоленной, давно сдерживаемой страсти.
- Тебе нравится? - Его рука легко скользнула по ее груди к соскам, едва касаясь их, но она вдруг почувствовала в них такое странное тянущее ощущение и такую тяжесть, от которой подкашивались ноги.
- А так? - Он нагнулся, и его рот коснулся ее соска, горячего и влажного, сквозь тонкую ткань сарафана.
