Анник Жей - Дьявол в сердце
— Показатели, кровь, эхо или рентген?
— Все.
У «мистера Вильжиюфа» странный, оглоушенный тон, как будто мое новое состояние его удивляет. Я кладу трубку и плачу. Кошки прыгают по столу, лезвия падают, слезы тоже. Мне надо обязательно поговорить с Вейссом.
* * *Элка много читала, она изучала Талмуд, Библию, Коран, заходила на чаты в Интернет, ходила на коллоквиумы в еврейскую Школу, в Большую парижскую мечеть, она вникала в вопрос. Она посещала лекции в кафедральной Школе и католическом Институте, подписалась на журналы «Дух», «Жизнь» и «Паперть». Она бывала в теологических кафе. Читала Клоделя и Бернаноса, просматривала все религиозные сайты планеты. Она участвовала в сорбоннском коллоквиуме под названием «Возвращение верующего». Она позвонила в ассоциацию «Полдень». Узнала, что такое «лист полномочий» епископа. Такие писатели, как Ив Конгар и Сюлливан, укрепили ее во мнении: был Бог и были догмы. Первое казалось вечным, второе нуждалось в подтверждении.
Она выходила из метро, заходила в церкви, словно для того, чтобы проникнуть в тайну.
Перечитывая биографию Мериньяка глазами Вейсса, она поняла, что никогда не опубликует текст. Настолько ли интересна история Мелкого Беса, чтобы посвятить ему эссе? Всем, кроме его коллег, наплевать на порывы души гиганта недвижимости, а поскольку последние уже и так достаточно хорошо знают Мериньяка, им такая публикация не сообщит ничего нового. Авторизованная или нет, биография — сомнительный проект, ложная «хорошая идея».
Что касается ее сломанной карьеры, теперь она смотрела на нее с нежностью, как смотришь, став взрослой женщиной, на куклу, найденную на чердаке. Благодаря «Служителю всех», «Князь Мира» был отодвинут на второй план.
Элка читала, писала и все больше отстранялась от своей печали и от Тристанов.
* * *А Бодлера крестили в Сен-Сюльписе!
Она выключила компьютер, потом вернулась в свою квартиру. Она ходила почти как прежде. Сиамка подкатилась к ее ногам, перевернулась на спину, гипнотическим взглядом она требовала ласки и поцелуев. Элка наклонилась и подчинилась. Первый раз в жизни она нашла себя красивой, посмотрев в зеркало. Порошок мандрагоры, стебельки дягиля и травы святого Ивана, без сомнения, оказали эффект психологического внушения, но вера опережает искусство медицины, решила она в ванной. Крест на грудной клетке больше ее не смущал. Она думала о золотом лице в Шайо.
«Значит, ты существуешь?» — спрашивала она. Она просунула протез в лифчик на корсете. Она побаловала себя новой силиконовой грудью, старая пропала, пока она была в коме. Новый придаток так хорошо имитировал плоть, что она иногда колола его иголкой, чтобы проверить, не настоящий ли он. «Такой нежный и мягкий, точно по форме моей груди, поживем — увидим», — говорила она себе.
Кошки прыгнули на кровать. Полосатый фыркнул, Черная убежала. Элка открыла шкаф и тщательно отобрала одежду. Черная юбка и черный кардиган, красный муслиновый шарф. Она прочла Сиамке церковное песнопение Вейсса. «И узрит всякая плоть спасение Божье»[16],— заключила она, но Сиамка сторожила сумерки.
Кошки нежны, безумны и полуночны, поэтому одним они нравятся, другим — нет. Ночью они скачут и мурлычут, демонстрируя очевидное довольство.
Не удовлетворившись охотой за ведьмами, Церковь в Средние века предприняла крестовый поход против кошек, сжигая их на площадях.
Есть ли у кошек душа? Вейсс должен знать, это человек, который знает, что почем.
13 апреля (17 часов)
Плакат в метро напротив меня напоминает о моем статусе калеки, о том, что Вейсс старается помочь мне забыть. Грудь выставляет себя напоказ, половые органы женщины не видны, но как видна грудь, я об этом кое-что знаю, у меня-то она всего одна. Шаровидная плоть с безграничной властью, грудь, сексуальная или кормящая, возбуждающий сосок, грудь нравится члену, грудь — это жизнь. Грудь размером 85 В весит в состоянии покоя четыреста граммов, при занятиях спортом вес увеличивается. Благодаря осязаемой, измеряемой и исполненной всеми символами груди блаженствуют и дитя, и мужчина. Танцовщицы с обнаженным бюстом, кормящие матери, грудь плоская, как доска, и роскошная грудь в бюстгальтере с чашечками — в ней скрывается ключ от тайны человечества. Острая, обвислая или во всем блеске, живая женская грудь пробуждает желание молодых людей и будит в стариках воспоминания. Грудь заставляет размышлять, грудь возбуждает. Красотка на плакате в метро напоминает мне, что я одинокая женщина, потерявшая свою пару. Когда-то на моем балконе был народ, теперь — пустыня.
* * *Церкви не хватало обаяния. Элка тем не менее поняла успокаивающую силу мест отправления религиозного культа. «Я, наверное, мистик, сама того не зная», — думала она, вдыхая запах ладана. Она наслаждалась полумраком и тишиной, которые за двустворчатыми большими дверями сводили на нет грохот города.
На доске объявлений она нашла список священников прихода. Там фигурировал Вейсс и его фотография, похоже, недавно поставленная. Он был красив настолько, что его ум мог показаться второстепенным. Да и как знать наверняка? Этот ум мог оказаться иллюзией, впечатлением. Этот ум, так заинтересовавший Элку, разжигавший ее любопытство, еще требовал доказательств. Красота же Вейсса, наоборот, не вызывала никаких сомнений. Другие священнослужители с невозмутимыми лицами не вызывали никаких вопросов. Только Вейсс хранил свою тайну.
Занавеси были задернуты за кающимися, исповедальни казались полными, двое ждали очереди. Она просмотрела прессу прихода и взяла проспект под названием «Месса».
«Иисус отдал жизнь, чтобы спасти нас от зла и смерти», — прочла она при свете свечи.
Ее жажда понимания напоминала интерес туриста, который, открыв для себя далекую страну, хочет узнать ее нравы и обычаи. Ее любопытство равнялось ее невежеству. Она положила листок в сумку и повернулась к распятию.
— Господи, ты видишь все своим истерзанным сердцем, — услышала она свой шепот. — Вот теперь, безо всякой причины или по множеству причин, известных тебе, рак отступает. Согласись, это здорово, Господи. Мой онколог охренел, извини за выражение. Я совсем уже не понимаю твоей доброты, после того как живые прочли мне смертный приговор. Значит, ты услышал меня в Шайо?
Если ты существуешь, ты меня спас, а если ты меня спас, ты знаешь мое отношение к Вейссу. Ты не противишься этой любви, скандальной для людей Церкви и Папы Римского, у тебя широкие взгляды, Господи, любовь — это твое профессиональное имя. «Как только появляется любовь, появляется Бог», — говорится в твоих песнопениях. Как делал Паскаль, я держу пари за твое существование, оно объясняет мое выздоровление. Твой посланник играет важную роль в этом искуплении. Видишь ли, Господи, Вейсс — это моя Беатриче, благодаря ему я покидаю ад, и, прислонившись к фризам чистилища, вижу звезды. Люк бросил веревку в мою подземную тюрьму, я ухватилась, я поднимаюсь, я возвращаюсь! Издалека, признаюсь, но я возвращаюсь. Благодаря перевозчику Стикса мое сердце бьется, кровь бежит по жилам, щеки розовеют, я хочу есть.
Любовь сметает все, Господи, ты, в твоем положении, хорошо это знаешь, ты из-за этого принял смерть. Если бы я существовала для твоего пастыря не как одна среди многих раковых больных, а как женщина, особенная женщина, я бы сказала, единственная в своем роде, незаменимая до такой степени, что священник из Вильжюифа захотел бы постоянно быть со мной, а мое отсутствие терзало бы его, вот тогда я забыла бы о мести.
Я оставляю тебе Мелкого Беса. Отдай мне Люка Вейсса, я умоляю тебя.
— Потише, пожалуйста, — возмутилась женщина, молившаяся позади Элки.
— Извините, пожалуйста.
«У меня бред», — констатировала Элка. Но когда ты болен раком и врачи сообщают тебе хорошую новость, ты можешь немного спятить: от радости делаешь все, что угодно, например, будучи агностиком и даже атеистом, разговариваешь с Богом.
Она уселась на скамью, позади колонны. Их было семь с каждой стороны прохода, ведущего к алтарю. Она насчитала шесть исповедален с той и с другой стороны поперечного нефа, две из них были открыты для посещений. В первой кабинке можно было заметить женские ноги в светлых чулках, в туфлях на каблуках, во второй — мужские мокасины и серые брюки. Как можно открыть все первому встречному, спрашивала себя Элка, разглядывая человека, ожидавшего своей очереди. В качестве священника у Вейсса была выигрышная роль: он судил неудачников жизни, у него была привилегия отделять зерно от плевел, направлять судьбу каждого, освещая для человеческого существа путь к Божественному прощению. А кто исполнял для Вейсса обряд тайного примирения? Священники — не святые.
Она поднялась и подошла к первой исповедальне, напоминающей дубовый шкаф с решетчатой дверцей. На коленях за занавесью кающаяся в светлых чулках излагала, очевидно, запутанную ситуацию, она там приросла. Устаревший, чтобы не сказать ретро, внешний вид сооружения был в чем-то трогателен. В двух шагах, за дверью церкви, царили Интернет, мобильные телефоны, космическая станция «Мир» и показатель биржевой активности, а исповедник и кающийся не изменили положения со Средних веков. Делая вид, что читает извещение о мессе, Элка приложила ухо к перегородке. Это был не Вейсс, он исповедовал в другом месте. Она подошла ко второй кабинке. Кающийся в серых брюках отодвинул занавеску и вышел с ошеломленным видом.
