Николай Новиков - Опасная любовь
— Ну вот и все, — с улыбкой сказала Ирина, когда они остались вдвоем. — Посидели полтора часика, поразговаривали, и он ушел. Ты замечательно читал «Демона», я следила за Степаном Петровичем, он балдел, когда слушал тебя, Арик.
— Все же лучше взять гармошку и пойти в подземный переход, — пробормотал Аристарх.
— Ты поможешь мне убраться?
— Да, конечно… Чуть позже, хорошо?
Аристарху вдруг захотелось еще раз посмотреть на незваных гостей, как они уезжают. Может быть, презрительно усмехаются, вспоминая, как он читал, как изображал всякие вещи, вроде того, что делал Ярмольник в какой-то телепередаче? Аристарх быстро прошел в комнату, погасил свет, прижался лбом к оконному стеклу, пристально вглядываясь в пустынное пространство перед домом.
Рядом с подъездом стоял блестящий черный… «мерседес»!
И сразу вспомнилось: грязь на плаще, странные маневры на темной ночной улице, слепящие фары и машина, летящая прямо на него. Черный, лакированный бок, просвистевший в каком-нибудь сантиметре…
Это он!
Из подъезда вышел Степан Петрович, за ним — громадная фигура терминатора-мазохиста Миши. Квакнула охранная сигнализация, Миша забежал наперед, услужливо открыл заднюю дверцу перед своим боссом. Нет, они не смеялись и, наверное, вряд ли вспоминали о том, что он декламировал за столом. Похоже, у них были совсем другие замыслы.
Какие?!
Аристарх вернулся на кухню. Ирина стояла у стола с грязной тарелкой в руках, раздумывая, куда бы ее поставить, ибо в мойке уже не было места. Это была настоящая Ирка, его жена, любимая женщина, плохая хозяйка, но он любил ее именно такую. А кого он видел минувшие полтора часа? Дуру, поверившую подлецам? Врага, замыслившего его гибель? Хитрую, расчетливую бабу, готовую за деньги продать и себя, и его?!
Резко, неуловимо метнулась вперед-вверх рука, тыльная сторона ладони врезалась в нарумяненную щеку женщины. Выскользнула и разлетелась по полу мелкими осколками грязная тарелка. Черным крылом хлопнула плиссированная юбка, задралась, обнажая стройные белые ноги на полу среди осколков. Белые ноги, белая полоска шелка… Дрожащие руки поднялись, закрывая бледное лицо: не надо, не бей меня, пожалуйста, не бей…
Аристарх тряхнул головой. Разве он мог ее ударить? И страшно стало от того, что смог себе представить это.
— Арик, ты долго будешь злиться? Помогай мне, а то я одна не управлюсь, видишь, сколько посуды, не знаю уже, куда ставить, — капризно сказала Ирка. — Давай, ты будешь мыть, а я тебе подносить… патроны. — Она засмеялась.
— Может, сразу начнешь стрелять? — пробурчал Аристарх. Он подошел к мойке, засучил рукава, пустил горячую воду.
— Нет, правда, Арик, у меня же маникюр облезет, если я стану мыть посуду. Потом возиться с ним… А я уже хочу поскорее забраться в постель с моим гениальным Аристархом. Сейчас уберемся, потом выпьем еще по рюмочке сами, без этого занудливого толстяка, и — в постельку. Ты хочешь, Арик? Ну признайся, уже думаешь об этом? Я — думаю.
— Ирка, — сказал Аристарх, рассеянно протирая ершиком тарелки. — Пожалуйста, никогда больше не приглашай в дом незнакомых людей. Тем более, не посоветовавшись со мной.
— Да я и сама не знала, что он сегодня припрется. Ирина обняла его, страстно поцеловала в губы, давая понять, что можно и не ждать, когда они лягут в постель. — Он сам напросился, говорит, ваш муж талантлив, и я не хочу, чтобы он обижался на меня, мол, встречаюсь с его женой, приглашаю в ресторан… Надо познакомиться, все должно быть честно и благородно. Ну я и сказала, если хотите, приезжайте к нам, там и познакомитесь.
— Не знала, да? Но погулять со мной отказалась и переодеваться в халат или тренировочный костюм не стала. Это все случайно или как?
— Ну… я думала: а вдруг? И, представь себе, угадала. Но давай больше не будем об этом, Арик? Что нам, заняться больше нечем? Смотри, сколько всего осталось, какая вкуснятина! И ликер, и водка. И мы с тобой вдвоем… Арик, вот теперь мы устроим настоящий праздник! Положим на блюдо всего понемногу, возьмем бутылки и пойдем в комнату. Зажжем свечи, устроимся на паласе и начнем праздновать. Скажи, Арик, ты хочешь этого? Ну давай, скорее признавайся! — Она снова поцеловала его.
Аристарх думал, говорить ей о черном «мерседесе» или нет. И решил промолчать. Ирка ведь может проговориться, и тогда они поймут, что он о чем-то начинает догадываться. К тому же «мерседесов» теперь в Москве — как собак нерезаных, любимое выражение Эйнштейна. Не исключено, что тот автомобиль не имеет никакого отношения к толстому Степану Петровичу.
— Послушай, Ирка, — сказал Аристарх, — мне совсем не нравится этот визит. Понимаешь, я чувствую, добром это не кончится. Я ни в чем тебя не упрекаю, ничего не запрещаю, я просто прошу тебя: дай ему понять, что ты не нуждаешься ни в его внимании, ни в его визитах. Держись от него подальше. Сможешь?
— Запросто! — лихо махнула рукой Ирина.
— Ирка, я вполне серьезно. Ну его к черту с его деньгами, из-за них мы можем потерять друг друга. Я не хочу потерять тебя, Ирка, я люблю тебя. Ты понимаешь?
— Ну конечно, Арик! Ну его к черту! И деньги его — тоже к черту! Что ж тут сложного? Только вот эти всякие деликатесы — не надо к черту, они нам еще пригодятся.
— Ты у меня дура несусветная, — улыбнулся Аристарх, обнимая жену. Она прильнула к нему всем телом, дрожа от внезапно нахлынувшей страсти. — И за что я тебя только люблю?
— А я тебя за то, что ты у меня — Мишка Крутой, — хрипло засмеялась Ирина.
Они медленно опустились на пол, забыв на время о горячей воде, льющейся на гору невымытой посуды.
16
Андрей сидел на диване, положив рядом толстую папку с рукописью очередного коммерческого романа. Сил не было еще и дома читать эту ерунду. Фразы вроде «прикидывал, куда он ее закидывал» и «сначала начинали есть закуску» встречались почти на каждой странице. А когда в романе наступала зима, персонажи почему-то «опускали уши». Женщины, едва появляясь на странице, первым делом раздевались, соблазняя в меру тупого, но решительно и непременно с огромными бицепсами героя.
Наташа склонилась над выдвинутым ящиком гардероба, что-то искала там. Андрей задержал взгляд на упругой попке, обтянутой синим халатом, и тоже стал думать о женщинах. Как и всякий писатель, он много раз пытался понять страшную силу, сокрытую в этом символе, — созидательную и разрушительную, притягательную, завораживающую мужчину и раздражающую его.
Вот он, мужчина средних лет, много повидавший на своем веку, сидит и глаз не может оторвать от женской попки. И уже чувствует легкое волнение. Почему? Он ведь прекрасно знает, что если снять с Наташи синий халат, под ним будут голубые трусики, а под ними — то, что в книгах называют «бугорком Венеры», «райскими кущами», «пугливым зверьком, прячущимся в складках кожи»… То, что есть у каждой женщины, что он видел-перевидел, но всегда, как в первый раз, дрожит от нетерпения, пробираясь туда рукой или глазами. И когда видит красивую женщину в метро или на улице, невольно задерживает на ней взгляд, частенько, чего греха таить, пытаясь представить ее без одежды. А что нового он может увидеть там? То, что в общем-то даже и некрасиво, но разве думаешь об этом, когда смотришь?
Человек стремится к чему-то, достигает и — привыкает к тому, что еще недавно казалось чудом. К этому нельзя привыкнуть. Невозможно. Ты можешь всю ночь, до полусмерти заниматься сексом, а утром, увидев красивую женщину, придумывать, как бы познакомиться с нею поближе. Инстинкт? Да. Природа так создала… ну разумеется! И еще что-то, игра, которая может быть очень жестокой, которая приводит иногда к гибели, сумасшествию.
Один из приятелей Андрея коллекционировал женщин, с которыми переспал: записывал в толстый еженедельник физические данные и особенности поведения в постели — получалось что-то вроде аннотированного справочника. Он с гордостью называл себя охотником, наверное, и вправду испытывая азарт сродни охотничьему. Но где это видано, чтобы охота велась на существо, которое в общем-то не возражает против этого? Напротив, ставит свои условия… охоты? Игры! И в результате трудно понять, кто на кого охотится. По крайней мере, приятель попал в лапы тигрицы, которая посадила его вместе с тетрадкой в клетку, где он и по сей день с грустью перечитывает аннотации своих былых побед, в то время как тигрица гуляет направо и налево — сама по себе, она ведь из породы кошачьих.
Почему он думает об этом? Потому, что Наташа стоит к нему задом, склонившись над ящиком гардероба? Потому, что она есть у него, Наташа, и он любит ее так, как никогда и никого не любил. Говорят, последняя любовь самая сильная. Последняя? Страшно об этом думать. И о том, что проигрывает тот, кто любит сильнее.
Андрей не сомневался, что скоро потеряет Наташу. Она, красивая, безумно дорогая птица, случайно запорхнула в его квартирку и осталась здесь. Но придет хозяин и заберет птицу. Мысли об этом преследовали Андрея постоянно.
