Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
— Думаю? — Манфред озорно сверкнул глазами. — Нет, это не по моей части. Видеть, слышать, осязать — с превеликим удовольствием. А сжигать нервные клетки, напрягать извилины… Увольте! Это ты у нас мыслитель. А я обычный немецкий бюргер. Порцию сосисок, кружку пива…
— За что крест получил?
— Да так. Было дело, — в тон Рихарду ответил Манфред, — немножко Австрии, немножко Чехословакии…
— Что-то особенное или героическое?
— Ни то, ни другое.
Зингрубер был как всегда весел, шутлив, беспечен. И все же Лосберг не мог избавиться от мысли, что сегодня он как-то по-новому, более пристально, что ли, приглядывается к нему. Острое, напряженное внимание угадывалось во всем. Да и вообще Рихард все больше подмечал изменения в старом приятеле. Хочет казаться простым, компанейским парнем, а сам — весь собранность и напряжение. Говорит одно, а в глазах читаешь совсем другое.
— Кстати, о дружбе… Как насчет моей просьбы? — спросил Лосберг.
— С вискозой пока неважно. Почти все поставки идут для армии. Но я постараюсь… — Манфред отложил нож, придвинул мясо. — Ешь, пока горячее… А что, ваши промышленники брезгуют восточным сырьем? По торговому соглашению с Россией вам обещано все, начиная от хлопка и кончая табаком и солью.
— Наши верхушки еще поперхнутся этой солью. То ли они не понимают, что любые контакты с Советами играют на руку коммунистам, то ли ведут глупую и опасную двойную игру… Да я скорее закрою фабрику, чем возьму у русских хоть грамм сырья.
— Понимаю твои эмоции, но поверь… Германия вовсе не равнодушна к тому, что происходит в Прибалтике.
— Не равнодушна? Тогда почему немцы так поспешно уезжают из Латвии? Почуяли, что корабль тонет?
— Время сложное, Рихард. Во всяком случае, мои соотечественники переселяются из Прибалтики в Германию не за тем, чтобы покинуть вас навсегда.
Лосберг хотел возразить, но хозяин не дал ему и рта раскрыть:
— Погоди! Меня сейчас волнует другое. Ты отдаешь себе отчет, с какой миссией прибыл к нам?
Вот теперь-то уж Манфред не рисовался. Перед Рихардом сидел совсем иной человек — пытливый, напористый, жесткий.
— Ты имеешь в виду вискозу?
— При чем здесь вискоза? Тем более, что ты избрал для себя весьма сомнительную роль — что-то вроде почтальона.
— Тебя это обескураживает или раздражает?
— Я хочу понять, для чего ты приехал в Германию.
— По-моему, я все объяснил. Моих друзей в Латвии интересует, могут ли они рассчитывать на вашу помощь в нужный момент. Только и всего.
Зингрубер желчно скривился:
— Это все слова, Рихард. Как много их стало! Кругом все говорят… Как с морального похмелья — блюют словами, куда ни попадя. В микрофоны, в кинокамеры, газеты, прямо на головы — с высоких трибун. Какое-то вселенское, тотальное словоблудие! Вот я и спрашиваю тебя на правах старого друга: тебя прислали поговорить или за чем-то более определенным?
Лосберг поднялся, поставил кубок.
— Странно…
— Что странно? Называть вещи своими именами?
— Слушай, Манфред… Зачем ты, собственно, затащил нас сюда, в эту глушь? Любоваться природой?
— А разве это вредно? — усмехнулся хозяин, подцепив острием ножа кусок мяса. — Подышать свежим воздухом, пообщаться с умными людьми…
— Ты уже договорился о моей встрече?
— Погоди. Прежде я хочу усвоить: ты понимаешь, во что впутываешься? Это ведь не студенческие забавы — сегодня сыграл за одну команду, завтра за другую. Тут или сыграл за своих, или… Третьего не дано.
Рихард вспылил:
— Конечно, для тебя судьба Германии не безразлична. Ты немец, и ты уйти из своей команды не можешь, а мне из моей команды вывалиться — что пьяному из телеги. Разве что ушибешься.
— Да ты уверен ли, что у тебя есть команда? Сам же говорил: не разделяешь мнения тех, кто прислал тебя сюда.
— У меня есть родина.
— Слова, Рихард, слова… Думаю, твоей родине от них так же тепло на морозе, как от коробка спичек. Пойми меня правильно — мне не сложно свести тебя с некоторыми особами, подпирающими власть. Но я не хочу, чтобы ты обольщался. Думаешь, мало тут сейчас отирается вашего брата, которые рвутся то ли спасать отечество, то ли погреть на этом руки? Я имею в виду не только латышей. Литовцы, эстонцы, русские, украинцы… Если тебя примут за одного из них…
Рихард усмехнулся.
— Ты что? — насторожился Манфред.
— Ничего. Вспомнил одну картежную поговорку: узнать бы, что в прикупе лежит.
— Что ж… сравнение не блещет оригинальностью, но если продолжать придерживаться картежных терминов, то, по-моему, значительно важнее выбрать себе партнеров. Ставка-то — жизнь!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только одно. Прежде хорошо подумай и наберись терпения — не случайно я поместил тебя на этой вилле.
Марте показалось, что она заблудилась. Оглядевшись, свернула с расчищенной в лесу дорожки на боковую тропинку, проложенную в глубоком снегу. Дорога показалась знакомой, она зашагала быстрее и увереннее. Но тропинка внезапно оборвалась, уперлась в снежную целину. Марта забеспокоилась, повернула обратно. Собственно, успокаивала она себя, тревожиться было не из-за чего. Еще светло, где-то невдалеке слышались голоса, стучал топор.
И вдруг ее словно парализовало от страха: на дорогу, почти рядом, темной тенью выметнулся волк. Это было так неожиданно и невероятно, что Марта даже не вскрикнула. Просто замерла, окаменев. Огромный, черно-серый, он с глухим злобным урчанием уставился на нее. Женщина беспомощно оглянулась и едва не опустилась на снег. Позади, на дороге, сидели еще два громадных, лобастых зверя. Сидели и скалились, не сводя с нее желтых горящих глаз. Стало трудно дышать. Марта подняла руку, чтобы рвануть ворот. Но так и осталась стоять с поднятой рукой. Волк, находившийся перед нею, недвусмысленно приготовился к прыжку. Вплотную приблизились и остальные. Расположившись вокруг, хищники все тесней и тесней сжимали кольцо. Малейшее движение — и произойдет вспышка безумной ярости. Оскаленные, красно-белые пасти. Не смея шелохнуться, Марта всем телом, всей заледеневшей от страха душой чувствовала: звери все ближе, они смыкают круг.
Но какую-то незримую черту волки пока не переходили. То приблизятся, то отойдут назад. Страшный круг и в центре — она, Марта. Все сильнее кружилась голова, туманом заволакивало глаза. Казалось, еще секунда и она рухнет без чувств. Но в последний момент, боковым зрением, заметила под горлом ближнего зверя белый ремень. Ошейник! И еще, еще ошейники. Собаки… Неожиданное открытие немного успокоило, в душе шевельнулась робкая надежда. Сама того не замечая, Марта опустила руку и в тот же миг увидела рядом со своим лицом оскаленную пасть зверя, услышала его разгоряченное дыхание. Женщина дико закричала…
И как раз в этот момент из-за деревьев вышел человек — высокий, плотный, в охотничьей куртке, опушенной мехом. Не будь Марта так испугана, она давно заприметила бы этого незнакомца — с отменным хладнокровием он наблюдал сцену с самого начала. Человек что-то коротко приказал собакам, одним окриком превратив их в милые и добродушные существа, и подошел к Марте.
— Надеюсь, мадам, вы не очень испугались? — вежливо, с едва заметной усмешкой осведомился он. Взгляд был холодный и пронзительный.
Женщина не могла ответить — губы предательски дрожали, слезы застилали глаза. Незнакомец снисходительно выдержал паузу, строго спросил:
— Как вы сюда попали, мадам?
Марта по-прежнему безмолвствовала, и он повторил уже с открытой угрозой в голосе:
— Я еще раз спрашиваю, как вы сюда попали?
Ей, наконец, удалось разлепить губы:
— Я заблудилась.
Мужчина подозрительно оглядел ее с головы до ног, недоверчиво протянул:
— Любопытно. Прошу вас следовать за мной!
Рихард с Манфредом стояли на крыльце в наброшенных на плечи куртках.
— Не волнуйся, старина, здесь она никуда не денется.
— Но уже темнеет! — воскликнул Рихард.
Из-за неплотно прикрытой двери послышался телефонный звонок.
— Уже звонят, — Зингрубер поспешил в дом, торопливо снял трубку. — Да, да… Что? Но каким образом? — Прикрыв трубку ладонью, крикнул: — Рихард, иди сюда, она нашлась!
Лосберг вбежал в комнату, взволнованно прислушиваясь к телефонному разговору, но Манфред уже заканчивал:
— Да, да, конечно… Я сейчас сам приду.
— Ну, что там? Где она?
— Не волнуйся, сейчас приведу. Видишь ли, тут, на нашем курорте, не совсем обычные порядки… Следовало вас сразу предупредить. — Зингрубер загадочно улыбнулся. — Кстати, знаешь куда ее занесло? На ту самую виллу, где тебе завтра предстоит встреча.
Фон Биллинг принял Лосберга в своем огромном кабинете, украшенном большим портретом фюрера во весь рост. Сухопарый, вылощенный, в черном мундире, он грозной птицей взглянул на гостя, изобразил на лице подобие улыбки и, как бы подчеркивая неофициальность встречи, пригласил к камину, у которого на низеньком столике выстроилась батарея бутылок.
