Норман Богнер - Комплекс Мадонны
Робби пытался поиграть сам с собой, но через несколько минут потерял интерес. Уставившись на короля и ферзя, он подумал, что фигуры составили супружескую пару и королева была гораздо сильнее своего супруга, обладала большей подвижностью и при первой возможности стремилась устанавливать новые смертоносные связи. Раньше Робби никогда не думал так о ферзе. Разве это не игра, только игра? Робби вернулся наверх, на этот раз поспешно, целенаправленно. Постояв у двери спальни Элейн, он медленно и осторожно повернул ручку. Девушка спала, лежа на спине, слегка подогнув колени и сбросив обе подушки на пол. Остановившись рядом, Робби смотрел на нее. Он действовал очень тихо и не потревожил Элейн. Было еще не поздно уйти, и девушка ничего не узнает. Робби боролся с самим собой, наконец, решил уйти, но, несмотря на свое намерение, остался, словно пригвожденный к месту.
Перед его глазами возникла Барбара — обнаженная, ждущая, податливая.
Скинув пижамные брюки, Робби скользнул в кровать к Элейн. Девушка повернулась набок, спиной к нему, затем, внезапно вздрогнув, повернула голову и открыла глаза.
— Робби?
— Да.
Он запустил руку ей под комбинацию и пальцами принялся поглаживать ее живот.
— Что ты делаешь?
Задрав комбинацию, Робби принялся целовать грудь.
— Робби, пожалуйста!
— Что пожалуйста?
— Не надо!
Это был приказ, но он чувствовал себя сильным и пропустил его. Так ли чувствует себя насильник? Элейн откинула назад голову и удерживала его плечи на расстоянии вытянутой руки.
— Почему сейчас?
— Потому что я хочу.
— Не понимаю… Мы же в доме твоего отца.
— Какое это имеет значение?
— Послушай, мы ведь ждали.
— Я устал ждать.
— Что? — Теперь в ее голосе прозвучала нотка паники, что еще больше возбудило его. — Чья это была мысль — подождать? У нас же были десятки возможностей… наедине. В твоей квартире, в моей. Этим летом у меня дома. Я хотела. Я не могла думать ни о чем другом, только желала тебя. Но здесь? Сейчас? Твой отец и эта — как ее зовут? — чуть дальше по коридору…
— Сейчас она выкручивает ему мозги.
— Не говори так.
— Как, черт возьми?
— Это же я, Элейн, а не какая-то потаскушка с Бэк-бея. Мне это не нравится.
— А я хочу этого, прямо сейчас. Ясно?
— Разве ты не можешь подождать до тех пор, пока мы не вернемся в Бостон? Мы будем одни. Разве ты не хочешь, чтобы в первый раз все было прекрасно?
С силой отстранив ее руки, Робби коленями вжал плечи девушки в кровать — так делают мальчишки, когда, борясь, требуют у соперника признания поражения: «Сдаюсь!». Элейн крутила головой из стороны в сторону. Робби, впившись в нежное тело, раздвинул ее бедра.
— Нет.
— Она же трахает его! — возражал он.
— Мне все равно. Если ты хочешь этого, возможно, она и тебя ублажит. — Элейн настолько разозлилась, что не могла плакать, и Робби отпустил ее. — В первый раз мне, должно быть, будет больно — на это мне наплевать, — но разве я не могу желать хоть какой-то уединенности? Не могу, Роб? Разве я прошу слишком многого?
— Забудь об этом.
Встав с кровати, Робби натянул пижамные брюки.
— Где угодно. На заднем сиденье машины, если ты хочешь. Давай поедем прямо сейчас. Но, пожалуйста, только не здесь. Когда мы вернемся, я сделаю что угодно. Мне не стыдно, мне наплевать на то, что скажет моя семья, но в первый раз я хочу, чтобы это была любовь, а не просто следствие твоей эрекции.
Робби подумал сразу о нескольких возражениях, но ни одно из них не было столь сильным, как слова Элейн.
— Хочешь, ты сейчас останешься со мной на ночь? — предложила девушка.
— И заниматься чем, болтовней?
Робби услышал ее стон, тихий крик раненого животного, и этот звук разорвал его, заставил передернуться от боли, но в настоящий момент он не мог утешить Элейн.
— Она все разрушила… эта свинья, — уходя, услышал он ее слова.
ГЛАВА V
Робби сидел в старом маленьком деревянном кресле-качалке, стоящем напротив окна, выходящего на море. Это был подарок отца, сделанный на какое-то давно забытое Рождество, когда Робби еще было лет десять-двенадцать. Если не считать непрерывного грохота обрушивающихся каскадов неспокойного моря и поскрипывания кресла, в доме было тихо. На низком горизонте на востоке появилась тонкая паутинка вуали серого света. Было уже почти пять часов, идеальный день для похорон и панихид; Робби не мог вспомнить, чтобы когда-либо прежде испытывал подобную смесь печали и разочарования. Закрыв глаза, он на минуту представил, что проснулся от наркоза после операции. Что-то потеряно, удалено, и он понял, что для того, чтобы действовать спокойно, рассудительно, ему необходимо установить, что же произошло. Конфликт не является естественной частью его жизненного опыта, он оказался неподготовленным к борьбе. Совсем недавно — в последние двенадцать часов — его ровный рациональный жизненный путь оказался заражен таинственными черными семенами, которые теперь угрожали всему саду: на ветвях черных деревьев созреют черные яблоки, пораженные деревья задушат в саду все остальное и останутся в нем одни сумрачные, искушающие. Робби должен был не просить — умолять Элейн простить его, однако это тоже было чуждо его характеру. Даже если девушка простит его — а она сделает это, он был уверен, — остаток совместной жизни будет омрачен происшедшим.
Рассматривать все лишь в свете сексуальной прихоти было чрезмерным упрощением положения, так как половое влечение, понимал Робби, само по себе не имело значения. Он желал Барбару, а обратился к Элейн, и у них произошел разрыв. До этого Элейн предлагала — умоляла его об интимной близости так часто, что само действие теперь казалось менее важным, чем обстоятельства вокруг него, чем прелюдия, которую девушка планировала с прилежанием и романтическим идеализмом постоянной читательницы женских журналов.
Робби клюнул носом и крепко заснул, как ему показалось, на многие часы, но на самом деле на двадцать минут: провал Бергсона[27]. Встав, Робби потянулся так, что затрещали кости; он решил одеться и пойти погулять по берегу, чтобы проветрить голову. Краем глаза он заметил что-то — какое-то движение за песчаными дюнами у самой кромки воды. Робби подумал: могла ли бессонная ночь заставить его видеть то, чего нет на самом деле? Появилась чья-то голова, рассыпались черные волосы, но Робби не мог определить, мужчина это или женщина. Распахнув окно, он вытянул шею и тут узнал Барбару. Он застыл, она не заметила его. На ней был надет нескладный мужской халат; сев на песок, Барбара надела ласты и маску с дыхательной трубкой. Робби подумал, не стоит ли ему надеть плавки и присоединиться к ней, но в это время Барбара скинула халат и осталась обнаженной. Робби сжался и подался за колышущиеся от ветра шторы, так что, будучи невидимым, он сам мог видеть все. Барбара обернулась к дому, беззастенчиво убеждаясь, следит ли кто-либо за ней; она так долго стояла, повернувшись к дому, что Робби тотчас же подумал, что она хочет быть замеченной, хочет прельстить всякого, кто мог наблюдать за ней. Было ли это каким-либо эротическим ритуалом, который молодая женщина выполняла для его отца, а может быть, для него самого? Его колени задрожали помимо воли, он предпринял благородную попытку закрыть глаза, но не смог сделать этого. Не успел он понять, что к чему, как его рука уже метнулась к клапану его пижамы. Барбара развернулась лицом к морю, зашла в воду по колено и умело нырнула в набегающую волну, словно зимородок, охотящийся за добычей. Быстро вынырнув, она ровным кролем направилась к полосе скал, отделявших частный пляж от общественного, находящегося западнее.
Несмотря на волнение, Барбара плыла ритмично, быстро, точно рассчитывая момент встречи с очередной волной. Когда молодая женщина вылезла на скалу, ей в спину ударила волна и сбила с ног. У Робби мелькнула мысль, что хорошо бы она ударилась головой и упала без чувств, ее легкие наполнит вода, последний предсмертный вздох — и затмение, и затем ее найдут раздувшуюся, без глаз, на пустынном берегу, выброшенную вместе с топляком и вещами с утонувшего корабля. Картина ее мертвого обнаженного тела очаровала, затем ужаснула Робби, и он захотел броситься к ней, хотя и не мог бы успеть. Тут он увидел ее ближе к берегу, на краю скалы, с грудью и ногами, оплетенными водорослями. Сняв маску, Барбара вытянулась на камне, скрывшись из виду.
Оставаясь у окна, Робби все же ухитрился одеться, молясь о том, чтобы еще раз увидеть молодую женщину. Вытащив из-под кровати чемодан, он запихнул пижаму в боковой карман. Агония ожидания Барбары была даже сильнее радости тех минут, когда он действительно видел ее. Чтобы удержаться от слез, Робби закрыл глаза руками.
Было уже шесть с лишним; Барбара провела на скале полчаса. Наконец, надев маску, она снова бросилась в воду. Теперь она плыла вместе с приливом и уже через несколько минут была у берега. Когда вода стала ей по пояс, Барбара встала и, сняв ласты и маску, пошла по берегу. Она улыбнулась, и Робби, решив, что она догадалась, что он подсматривает, отпрянул за шторы. Еще больше он удивился, увидев, как она машет рукой, но, опустив взгляд, заметил Элейн в купальнике. Элейн подбежала к Барбаре, возбужденно размахивая руками, словно сообщая, что в доме пожар. Не двинувшись с места, Барбара бросила маску и ласты на песок. Она удерживала позицию. Когда Элейн подбежала к ней, Робби услышал гневный возмущенный голос, и рот девушки стал открываться и закрываться, напоминая трясущийся гребешок курицы. Робби не мог расслышать ни слова. Когда Элейн остановилась, Барбара что-то сказала и, засмеявшись, плеснула в нее водой.
