Миранда Гловер - Шедевр
В голосе Эйдана слышался сарказм. Он обвинял меня в этом скачке популярности, и я знала, что он прав. Но мне было безразлично, что о нас говорят, до тех пор, пока они интересуются моим настоящим.
— Что пресса пишет о проекте? — спросила я, игнорируя упрек. — Разве мы не можем сосредоточиться на этом?
— Все жаждут сенсации, — небрежно ответил Эйдан. — Американские репортеры тоже собираются написать о тебе. Кэти только что говорила по телефону с журналистом из «Вашингтон пресс».
— Потрясающе, — сказала я, стараясь скрыть восторг. Всеобщее предвкушение росло. Выражение лица Эйдана изменилось, и теперь он смотрел сквозь меня.
— По крайней мере, на страницах культурологических журналов имя Эстер Гласс можно встретить так же часто, как и тематические статьи об искусстве. Ты можешь быть довольна: у тебя двойной успех — как личности и как художника.
Я проигнорировала тон, которым это было сказано, и стала просматривать вырезки. Мой взгляд упал на небольшой очерк Марты Блум. Прежде она была одной из соратниц Эвы. Я быстро прочитала ее предсказуемое мнение.
…Эстер Гласс преуспела как художница. Она была воспитана на идеях феминизма. Ее мать, Эва Гласс — одна из главных представительниц движения; среди ее статей — бестселлер шестидесятых «Женщины восстают». Но кого она в действительности вырастила? Разве ее дочь-художница выставляет себя на продажу, руководствуясь идеалами матери?
Гласс активно использует для привлечения внимания различные трюки, — как она говорит, не теряя ироничного отношения к себе, — но есть ли у нее на это право? Недавно она заявила: «Борьба феминисток — удел поколения моей матери. Мы теперь мыслим шире, смотрим на мир с другой стороны, где война полов представляется лишь одним из факторов».
Но, может быть, еще слишком рано отказываться от того, чему посвятила жизнь ее мать? Ведь тема по-прежнему актуальна. Мужчины и женщины получают разную зарплату, в прессе так же часто можно найти проявления неравноправия. Как, например, заголовок «Клариона», возвещающий о вчерашнем приезде Гласс из Парижа: «Гейша от искусства возвращается».
Возникает определенная тенденция, щедро представленная телемелодрамами, которая заключается в том, что единственное стремление женщины — иметь рядом с собой мужчину. В таком случае дочери революции Эвы должны аплодировать Эстер, сумевшей заполучить такого привлекательного агента. Наверное, главное, что они оценят — его явную склонность подчинять себе Гласс-младшую. Но если она имеет настолько мощное влияние на современное поколение, чему оно может научиться из ее откровений? Тому, что в идеальном мире агент, распоряжающийся деньгами, должен также являться половым партнером? В этом контексте Эстер получила свой главный приз.
Хотелось бы предупредить мисс Гласс: не нужно недооценивать свое влияние, постарайтесь отнестись к нему с полной ответственностью. В противном случае вы скоро продадите не только себя, но и то, за что боролось поколение вашей матери, стремясь дать вам независимость; а также помешаете следующему поколению стать по-настоящему эмансипированным.
Я отбросила газету в сторону.
— И мы еще не знаем, что Эва наговорила Линкольну, — сказал Эйдан.
Линкольн и его «съемочная группа», состоявшая, как выяснилось, из одного Дилана — женоподобного типа с переносной камерой, приехали ко мне в студию сразу после моего возвращения из Парижа, и я рассказала им о своих планах. Теперь они собирались лететь в Париж, чтобы встретиться с Петрой. Перед уходом Дилан обмолвился, что они побывали у Эвы. Линкольн с характерной для него небрежностью не стал вмешиваться в разговор. Я не рассердилась, но решила, что должна поехать к Эве сама, чтобы свести к минимуму возможные негативные последствия. Я надеялась избежать визита к ней. У нее уже сложилось определенное мнение о моей продаже, и я не была уверена, что хочу его услышать. Но я также понимала, что добытую у Эвы информацию пресса попытается превратить в дешевую сенсацию.
— И кстати о Линкольне, — продолжал Эйдан, — он собирается встретиться с Кэти. Хочет снять копии с твоих старых каталогов и пресс-релизов для своего фильма.
Я поняла, что мне пора уходить. Я больше не могла говорить о журналистах.
Придя домой, я пыталась понять влияние Викторины на меня. Какая она была? Ее образ наделен смыслом и символизирует физическое обладание, основанное на порабощении и развращенности. Кроме того, она стала поворотным моментом в истории искусства. Я знала, где и как я изображу Викторину в своем представлении. Я покажу все ее стороны — уличная исполнительница, натурщица, художница, проститутка, музыкант и обедневшая старая женщина, занимающаяся попрошайничеством. Я сыграю пантомиму. Это должен быть частный просмотр, который, как и все в жизни Викторины, будет проходить в закрытом, но людном помещении. У зрителей будет возможность увидеть Викторину — за определенную цену — на фотографии, в постели, музицирующей или даже гуляющей с обезьяной на плече. Я попрошу своего владельца организовать частный просмотр в галерее с платными пригласительными для избранных гостей. Я подготовлю ширму со смотровыми отверстиями, через которые можно будет увидеть различные аспекты жизни моей героини. Зрители сами на краткий миг ощутят, что значит обладать женщиной и произведением искусства. Я надеюсь, они уйдут, осознав, что обладание происходит лишь в уме владельца. Ведь, как и Кристина, Викторина была сама себе хозяйка; нам принадлежит лишь ее образ, запечатленный на картине.
Я разыскала компанию в Токио, которая производит традиционные восточные ширмы, пользовавшиеся бешеным успехом во Франции в девятнадцатом столетии. Заказ будет оформлен по специальному образцу, основой для которого послужат «Удовольствия жизни» Армана Сегэна, — известный и подходящий к случаю дизайн, включающий сочные цвета и вышитые полуабстрактные неясные фигуры, сложенные из различных форм и узоров. Четыре деревянные панели будут изготовлены из красного дуба и березы, на них натянут три слоя японской рисовой бумаги ручной работы, раскрашенной акварелью и краской, замешанной на акриловой смоле. Рамку из покрытого черным лаком тополя украсит чеканная и гравированная медная отделка. В ширме размером шесть на восемь футов будет десять скрытых смотровых отверстий.
Розыски Петры принесли хорошие плоды. Она не обманула и действительно нашла копию шелковой японской шали, на которой лежит Олимпия, а также подобрала пару старинных тапочек в том же стиле. Кроме того, я решила, что у каждой из моих героинь будет книга, способная больше рассказать о своей хозяйке. У Кристины это будет молитвенник, у Викторины — традиционный японский «интимный дневник» — фотографии эротических свиданий, в котором будут нечеткие и размытые снимки моего обнаженного тела. Я подумала, могу ли попросить Эйдана пофотографировать меня, но в настоящий момент доверие между нами было подорвано. Наш роман начался необычно и бурно. Я почти всегда знала Эйдана как агента и любовника одновременно. Быть может, это и явилось причиной кризиса в наших отношениях. Наверное, нам нужно каким-то образом отделить одно от другого, если мы хотим остаться вместе. Я познакомилась с Эйданом благодаря моему искусству. По правде говоря, именно искусство подтолкнуло его приехать и найти меня.
17
— Кто это?
Я пожала плечами.
Петра приподняла свои четко подведенные брови и взметнула накрашенные ресницы в сторону мужчины в угольно-сером пиджаке, с латиноамериканской или даже азиатской внешностью, ростом не менее шести футов, с коротко подстриженными волосами, и чертами лица, отличавшимися почти женским изяществом. Он с видимым интересом смотрел на один из экранов с моей видеозаписью. На вид незнакомцу было не больше тридцати. Я заметила, что он чувствует себя не в своей тарелке среди бурлящей толпы, пришедшей на бесплатную выставку. Он был единственным, кто внимательно рассматривал экспонаты и не носил кроссовок.
— Он не похож на студента или преподавателя, — отгадывала Петра. — Возможно, иностранец, и, наверное, при деньгах.
— Ты всегда умела распознавать богатство.
— Деньги притягивают деньги, — ответила она и подмигнула.
Я смотрела, как Петра повернулась на острых каблучках и пошла к незнакомцу сквозь толпу. Мужчина криво улыбнулся и протянул ей руку. Вскоре их головы склонились друг к другу, и разговор стал более оживленным. Казалось, Петра взялась сопровождать его по выставке, переводя от одного моего экспоната к другому. На моей подруге была форма Британских авиалиний семидесятых годов. Петра уже обстригла дреды и теперь ее волосы были аккуратно собраны в пучок; накладные ресницы дополняли ярко накрашенные губы — прекрасная стилизация под стюардессу. Мужчина, казалось, был увлечен моими работами. Возможно, именно сейчас Петра пытается продать ему одну из них. И ей наверняка удастся это сделать. Энергия Петры в сочетании с обаянием действуют сокрушительно. Несчастного парня заставят приобрести вещь, которая ему на самом деле не нужна, и в отрезвляющем свете завтрашнего дня он пожалеет о покупке.
