Брайди Кларк - Светская львица за одну ночь
— Это были вы? Бедняжка! Я так расстроилась, когда это произошло… видно же было, что вы сильно ушиблись. И я уверена, что Нола вас по головке не погладила…
— Она меня выгнала. Мне и до того жилось несладко, а тут и вовсе тупик. Ну, я и начала подумывать о предложении Уайета сделать из меня светскую даму. Когда эксперимент закончится, я надеюсь, мне удастся устроиться к кому-нибудь из восходящих светил моды, ну например к Такуну или Изабель Толедо, где я смогу пройти хорошую школу. Понимаете, такую работу легче получить, когда у тебя есть связи. А уже потом, когда-нибудь, я хотела бы сама стать художником-модельером.
Элоиза вынуждена была признать, что во всем этом есть смысл.
— Чтобы стать художником-модельером, нужно хорошо знать свое дело. Нужны талант, фантазия, труд.
— Знаю, — сказала Люси. — Даже страшно становится, но мне так этого хочется.
Девушек провели в салон косметологов, где воздух благоухал эвкалиптом, а по стене из камней струилась вода. Элоиза почувствовала, что Люси ей нравится, она даже не ожидала такого. Они уселись в махровые шезлонги.
— Предлагаю игру. Хотите угадывать, кому из королей моды принадлежит то или иное крылатое выражение? Например: “Я всегда ношу свитера задом наперед. Так смотрится более эффектно”.
— Диана Бриланд. Дальше!
Элоиза кивнула.
— “У женщины, которая не пользуется духами, нет будущего”.
— Коко Шанель.
— “В тяжелые времена мода всегда возмутительна”.
Люси на миг растерялась.
— А вот здесь мне нужна подсказка.
— Итальянка, связана с Дали, мать Маризы Беренсон…
— Ах да, конечно, Эльза Скьяпарелли. Я знала, только…
— Кого считают создателем мини-юбки?
— М-м-м, Мэри Куант? Во всяком случае, благодаря ей это дитя лондонских улиц завоевало весь мир.
Элоиза была удовлетворена.
— А какое направление выбрали вы? То есть как модельер?
Люси вздохнула. В это время косметолог покрывала ее лицо густым слоем крема.
— Знаете, я еще не определилась. Мне постоянно хочется чего-то нового. Сегодня я пытаюсь работать в стиле “Эрве Леже” и одеваюсь в обтягивающие платья, а завтра — возвращаюсь к вариациям винтажной классики “Шанель”. И совершенно не представляю, что будет послезавтра.
“Первая ошибка, — подумала Элоиза, — и самая серьезная, если хорошенько подумать”. Ни один из успешных модельеров, насколько ей было известно, не метался между стилями. Конечно, порой что-то менялось, но главное всегда оставалось неизменным. Нет, Люси Эллис, это не годится. Надо вам это понять, иначе ничего не получится. Но вслух этого Элоиза не произнесла. Она ведь только что познакомилась с девушкой и без того была с ней достаточно откровенна.
— Он и у Таунсендов не был? — спросила Корнелия, резко повернув руль серебряного “ягуара”, иначе сбила бы женщину, переходившую Уорт-авеню с ребенком в прогулочной коляске. Она прижала телефон к плечу и громко засигналила.
— Ни слуху ни духу, — сообщила Фернанда. — Уже две недели, как его никто не видел. И это очень, очень странно. Его мать в самом деле сказала, что он в Нью-Йорке? Ты уверена?
— Совершенно. Она чуть не рыдала, что он в Рождество бросил ее одну. И кто бы стал его за это винить, очень ему интересно с этой старой каргой.
Фернанда заговорила тише. В аукционном доме “Кристи” она делила кабинет еще с двумя ассистентками, громко разговаривать не могла, и это раздражало Корнелию.
— Но Чаннинг говорила мне — ее прислуга дружит с одним помощником официанта из ресторана “Сэнт Эмброз”, — так вот, он доставляет уйму всякой еды в квартиру Уайета. Видно, он прочно засел там с Трипом.
— Вдвоем? И больше никого? — спросила Корнелия, собравшись с силами, чтобы услышать имя женщины, занявшей (конечно, всего лишь временно) ее место. Не так уж это ее интересует, но хочется знать все факты.
— Говорят, вдвоем. Не понимаю, как Элоиза все это терпит. Мало того, что Трип отказывается…
— Бедняжка, — сказала Корнелия, хотя ничуть ей не сочувствовала. Элоиза и Фернанда под стать друг дружке — размазни и тряпки: идут на поводу у мужчин, а когда мужчины перестают с ними считаться, льют слезы. Корнелия резко завернула за угол, подъехала к дому Рокменов и поставила машину. А вот она не такая, она не будет сидеть сложа руки.
— По крайней мере они с Трипом все-таки съехались, — сказала Фернанда. — Она сейчас все время у него — наконец-то перевезла к нему весь свой зимний гардероб.
— Послушай, детка, мне надо бежать. Я уже запарковалась…
— Подожди! — в отчаянии взмолилась Фернанда. — Мне до смерти хочется поделиться с тобой чем-то очень приятным. Ты помнишь Паркера?
— Ну конечно, я помню Паркера, — Корнелия закатила глаза, захлопнула дверцу и пошла к дому. Фернанда обхаживает этого типа чуть ли не полгода. — Скоро стукнет пятьдесят, бог нос семерым нес, да одному достался, разведен. И что?
— Вообще-то ему сорок пять, — поправила Фернанда. В ее голосе явственно слышалась гордость. — Мы сегодня с ним обедаем. Мы уже пятый раз встречаемся! Пятое свидание! Вчера он приглашал меня в оперу и…
— В оперу?! Да он из каменного века!
— Ничего подобного, было потрясающе. Слушали “Кандида”. Сидели на самых лучших местах…
— Хорька своего он тоже в оперу водил? — Корнелия зашлась смехом. — Тамсин мне о нем рассказывала. Прости, но я не представляю, как можно держать дома такую гадость.
— Как ты можешь так говорить, ты же не…
— Хорек сидел под его креслом? В клетке?
— Корнелия, ну пожалуйста. Он очень милый человек. Приготовил ужин для нас с мамой, кто еще на такое способен? Мама от него в восторге, естественно. Знаю, пока еще рано говорить, но все вроде бы должно получиться.
— Потрясающе. Нет, серьезно, это потрясающе. Ты полна эмоций, и это самое главное, — Корнелия отвела телефон от губ. — Привет, Пабло! Я сейчас приду… Ферн, прости, это мой новый инструктор по пилатесу. Он меня ждет…
— Ну иди, иди! Мне просто хотелось поделиться. Увидимся в воскресенье. Я позвоню, когда мы с мамой прилетим.
Но Корнелия уже отключилась. Она вошла в родительский дом, и в остуженном кондиционерами помещении руки ее сразу же покрылись гусиной кожей. Она схватила свою почту, которая была сложена на подносе чистого серебра, сбросила босоножки и направилась в кабинет.
Вынула из стопки присланных изданий последний номер “Таунхауса” и с разочарованием увидела, что ее лицо больше не украшает обложку. Героем обложки на нынешней неделе был Тео Голт, он полуприсел на край своего рабочего стола “Дордони”, а сверху было написано “Голт гуляет по Готему”. Над столом висела фотография в рамке, на ней Корнелия увидела Тео, к которому с одной стороны прильнул Джей-Зи, а с другой — Бейонсе. Надо будет позвонить ему, поздравить. И, конечно, заодно напомнить, что следующей яркой звездой, которая взойдет на музыкальном небосклоне, будет она.
Кинувшись в кресло, она стала жадно листать глянцевые страницы. Вот она на концерте в филармонии в этом безумно сексуальном платье “Дерек Лам”, которое так изумительно подчеркивает восхитительное сочетание узких рук и пышного бюста. А вот она рядом с Уайетом на презентации “Таунхауса”, он высокий темноволосый красавец — идеальный кавалер для нее, миниатюрной красавицы-блондинки. На лице у него, правда, кислое выражение, и в камеру он не смотрит, однако его рука обнимает ее за плечи. Рассматривая эту фотографию, она стала успокаиваться. Снимок напомнил ей, что всем, кто читает этот журнал — а читает его весь окружающий мир, — ее жизнь представляется недосягаемо прекрасной и безоблачно счастливой.
И она преисполнилась еще большей решимости вернуть Уайета. А Фернанда пусть развлекается со своим дряхлым разведенным уродом, ей, Корнелии, наплевать. Уж ей-то не грозит одиночество.
Глава 14
Доротея Хейз имеет честь
пригласить вас к себе на ужин
в среду, 13 января
Парк-авеню, 800, Пентхаус А.
Коктейли начнут подавать в 19 часов.
Дотти Хейз — в пурпурном платье, в ушах бриллианты размером с виноградину — наслаждалась тишиной и покоем за коктейлем из водки и лаймового сока в ожидании гостей, которые начнут съезжаться через час, как вдруг хлопнула входная дверь и в дом ворвался ее сын.
— Мама! Ма-а-а-ма-а-а!
Она съежилась, но на зов не отозвалась. Он что, надеется, что она будет орать ему в ответ, как будто они дети, играющие в бассейне в “Марко Поло”? Дотти зажмурилась и для успокоения отпила глоток своего напитка.
— По-моему, сэр, она в библиотеке, — призналась Уайету Грасиэла.
— Вот ты где! — вбегая, воскликнул он.
Тишина и покой мгновенно разбились вдребезги.
— В этом доме всегда было слишком много комнат.
Его лицо раскраснелось от холодного ветра, и Дотти, как всегда, изумилась — до чего же он похож на ее покойного мужа. Та же густая шапка темных волос на голове, тот же высокий рост, атлетическое сложение, тот же живой взгляд серо-голубых глаз. Но на этих внешних чертах сходство заканчивается. Как ни любила Дотти своего сына, она не лгала Корнелии, говоря, что ее бесконечно огорчают недостатки Уайета. Ее сын уже много лет как плывет по воле волн, разменивает незаурядный талант в погоне за удовольствиями, без конца меняет женщин. Она не могла думать об этом без мучительной боли и поэтому заставляла себя не думать. Она вынуждена была признать, что ее сын, ее умный, красивый, столь щедро одаренный единственный сын — в сущности пустоцвет. Может быть, она оказалась плохой матерью. Как бы там ни было, сейчас уже ничего не исправить. Ему скоро стукнет сорок, и он слишком закоснел в своих привычках.
