Наталья Калинина - Любимые и покинутые
Выходя из лифта, Крокодильша покровительственно похлопала Николая Петровича по плечу.
— Марье Сергеевне самый сердечный привет. Похорошела она за последний месяц. Завидую я вашей семейной идиллии, Петрович. Берегите свое сокровище.
Она скрылась в недрах парадного, прошуршав обтянутыми в капроновые чулки икрами.
Маша теперь подолгу лежала, уставившись в потолок и положив на живот обе ладони. Ее подташнивало по утрам, она чувствовала слабость и боль в пояснице. Берецкий прописал минеральную воду, апельсины и десертную ложечку кагора с вечерним чаем. Николаю Петровичу он сказал:
— Покой, любовь, внимание, но очень ненавязчивое. Одну на улицу старайтесь не пускать. Милый Николай Петрович, я бы на вашем месте отодвинул на второй план все ваши важные государственные дела и окружил бы заботой супругу. Поверьте, женщина, вынашивающая ребенка, это та же Дева Мария. Понимаю, вы неверующий, но все равно наверняка согласитесь со мной, что процессы, происходящие сейчас в организме Марьи Сергеевны, иначе как священнодействием не назовешь.
Машка, еще ни о чем не подозревавшая, влетала в спальню, скакала по кровати и кричала:
— Ты стала такой ленивой, мама. А он по тебе очень скучает. Я слышала, как он вздыхал. Ну, пожалуйста, прошу тебя, сыграй «Баркаролу» Чайковского. И еще этюд Шопена. И «Грезы любви».
И Маша садилась и играла. Когда она только поднимала крышку рояля, музыка, как казалось Николаю Петровичу, уже заполняла собой каждый уголок квартиры, не оставляя места для других звуков. Он ужинал, принимал душ, читал газеты под музыку. Нельзя сказать, чтобы музыка его трогала, но она все время дразнила чем-то таким, что существует в этом мире, но ему, Николаю Петровичу, недоступно.
Однажды, вытянувшись в постели, Маша нарочно надула живот и сказала:
— Скоро я стану тяжелой и очень страшной. И ты разлюбишь меня и найдешь другую. Коленька, ты ведь не станешь искать себе другую женщину?
— Зачем их искать, когда они сами липнут, — попробовал пошутить Николай Петрович, но тут же спохватился — шутка вышла неудачной.
— Правда? А как они липнут? Сразу предлагают себя, что ли? Интересно, а красивая женщина может соблазнить мужчину, даже если он этого не хочет или если он очень любит жену? Скажи, Коля, может?
— Женщина все может, — буркнул Николай Петрович и добавил: — Но нужно успеть вовремя унести ноги. Пока они тебя еще несут.
— Коля, а ты сумел бы изменить мне? Ну если бы, как ты говоришь, не успел унести вовремя ноги? Сумел бы?
Она смотрела ему в глаза, и он не выдержал этого взгляда.
— Нет, — сказал он и уткнулся носом в газету.
Но Маша на этом не успокоилась. Она резко вскочила, села на него верхом, вырвала из рук газету и потребовала:
— Поклянись, что ты мне не изменишь. Хотя бы пока я ношу нашего ребенка. Потому что если ты мне изменишь…
Она вдруг поперхнулась и закашлялась, не договорив фразы.
— Ты прямо как Машка. Ты же знаешь, что слова всего лишь слова, — пытался выкрутиться Николай Петрович.
— Нет, слово — это очень важно. Особенно в любви. Это как заклинание злых сил. Ведь злые силы всегда пытаются разлучить тех, кто любит друг друга.
— Глупенькая… Хорошо, я клянусь. У меня и в мыслях не было изменять тебе.
— Но если женщины будут сами к тебе липнуть? — не унималась Маша.
— Что я мед, что они ко мне липнуть станут? Меня женщины побаиваются, да и отношения у меня с ними сугубо деловые. Сама знаешь, некогда мне с ними церемонии разводить.
— Не знаю я, Коля. Откуда мне знать, что вы там на работе делаете? — Маша слезла с него и легла рядом. — И на рыбалку ты несколько раз ездил. Без меня.
Николай Петрович встрепенулся и покосился на жену. Но нет, она явно ни о чем не догадывалась — ее лицо было все так же спокойно и безмятежно.
— Я же с Сан Санычем туда езжу. Рыбалка — это сугубо мужское дело. К тому же Сан Саныч, как тебе известно, человек очень строгих правил относительно женского пола.
Маша вздохнула.
— Да-а, — протянула она. — Это я так, пошутила. Хотя твой Сан Саныч прирожденный ловелас и в молодости от души покуролесил. Крокодильша же, насколько я понимаю, смотрела на его шалости сквозь пальцы, поскольку она женщина фригидная.
— Какая-какая? — не понял Николай Петрович.
— Ты что, не знаешь, что значит фригидная женщина?
— Нет, — честно признался Николай Петрович.
Маша расхохоталась.
— Бедный мой наивный Коленька. А еще состоишь в самой передовой и прогрессивной партии в мире. Неужели вас там не учат, что далеко не каждая женщина способна отвечать на ласки мужчины? По-русски это называется бес-чув-ствен-на-я. Ясно? Крокодильша наверняка и смолоду была в постели вроде дубовой колоды, а потому ей глубоко наплевать на то, есть ли у Саныча бабы на стороне или нет. Лишь бы денег на них не тратил.
— Откуда ты все это знаешь? — недоумевал Николай Петрович. — Она что, откровенничала с тобой?
— Ни Боже мой. Я ненавижу говорить с бабами на интимные темы. Но тут все видно невооруженным глазом.
Николай Петрович был в полной растерянности. Вот уж не подозревал он за Машей подобной проницательности. Хотя, возможно, это вовсе и не проницательность, а всего лишь ее фантазия.
— Как это ты сказала: фри… фрибидная?
— Фригидная. Смешное слово, правда? И я, честно говоря, не могу до конца поверить в то, что женщина может быть равнодушна к ласкам мужчины. Хотя, говорят, многое зависит от самих мужчин.
Николаю Петровичу, с одной стороны, казалось, что говорить на подобные темы с собственной женой неприлично, с другой, ему было страшно интересно. Он вдруг почувствовал себя мальчишкой, открывающим тайны общения разнополых существ. Откуда, интересно, Маша все это знает?
Он повернул голову и внимательно посмотрел на жену. Оказывается, все это время она изучала его пристальным испытующим взглядом.
— Я хочу, чтобы наш мальчик был умней своих родителей, — сказала Маша и нежно погладила себя по животу. — Чтобы он жил не так, как живем мы. Коленька, мы ведь неправедно живем.
— Мы? — удивился Николай Петрович.
— И мы с тобой тоже. Я… я помню, Анджей очень боялся, что кто-нибудь узнает про то, что он был в немецком плену. Но ведь он не виноват, что попал в плен. Во время войны многие попадали в плен. Зачем же их за это… наказывать?
— Если бы все сдались в плен, Гитлер бы завоевал страну. Во время войны не о своей шкуре нужно думать, а о родине, — убежденно сказал Николай Петрович.
— Но ведь умирать не хочется никому. Тем более, бессмысленно умирать, — возразила Маша.
— Что значит бессмысленно? Люди умирали с именем Сталина на губах.
— Я ненавижу твоего Сталина, — вдруг сказала Маша. — Он убил моих родителей.
Серафима Антоновна зачастила к Соломиным. Она шла на звуки Машиного рояля как охотничья собака на запах дичи. Выпив с утра горячего молока с печеньем, Маша надевала длинное, специально сшитое у портнихи для музицирования платье, поднимала крышку рояля, укрепляла ее на штативе, отбирала ноты. И начинала свой день с Моцарта или Бетховена. Через полчаса раздавался звонок в дверь, и Вера, предварительно глянув в глазок, впускала Крокодильшу. Почтенная Серафима Антоновна никогда не приходила с пустыми руками — приносила либо букетик цветов для «пианистки», либо какую-нибудь особенную конфетку или шоколадку для «Машустика», либо «полезную» статью в газете или журнале, с которой непременно должен ознакомиться «каждый грамотный человек». Маша, прервав усилием воли игру, угощала Крокодильшу кофе, от запаха которого ее тут же начинало тошнить, а потому визиты Крокодильши ассоциировались у нее с отвратительными позывами, мутными волнами подкатывающими к горлу откуда-то из самой глуби живота.
Крокодильша внимательно вглядывалась в лицо Маши своими цепкими, как репьи, маленькими глазками неопределенного цвета, при этом без умолку болтая. Рассказывала, как ужасно храпит Сан Саныч, и ей пришлось «изолировать его в кабинете», как часто у него после рыбалки «открывается геморрой».
— Очевидно, они там нарушают режим, — говорила Крокодильша, держа двумя пальцами чашечку с кофе, при этом изо всех сил оттопыривая короткий толстый мизинец.
Что значит «нарушать режим», Крокодильша не поясняла, а Маша не спрашивала — она сидела, глядя в одну точку где-то за правым ухом Крокодильши и старалась подавить в себе поднимающуюся тошноту. Еще Крокодильша, подавшись вперед всем телом и понизив свой похожий на цыплячий писк голос, доверительно сообщала о том, что у нее был ранний — в сорок лет — климакс, а потом, через три года, врачи обнаружили опухоль и удалили ей матку.
— С тех пор мы с Сан Санычем не поддерживаем никаких интимных отношений, — рассказывала Крокодильша. — Как-то он сказал мне, что женщина без матки — это все равно что водка без градусов. Сначала было обидно до слез — ведь сам же, сам виноват, что у меня опухоль выросла. Врачи сказали, это от абортов, а я их, помню, восемнадцать сделала. Милая моя, заклинаю вас на правах матери: никогда не делайте абортов. Помимо всего прочего, это еще и страшное унижение для женщины.
