Фред Стюарт - Титан
— Вы американец? — спросил Ника молодой человек тоном если и не хамским, то уж во всяком случае неприветливым.
— Да, — ответил Ник. — Великий князь позвонил мне в гостиницу.
— Великих князей больше нет. Человек, который здесь пока еще живет, зовется гражданином Романовым. Входите, гражданин, только вытрите ноги.
Ник вошел в мраморный холл, снял плащ-дождевик, который одолжил ему Бэд Тернер, и протянул его молодому человеку, которого посчитал, несмотря на его грубость, слугой. Тот кивнул в угол холла:
— Киньте его там вместе с вашим зонтиком.
— Насколько я понял, — сказал Ник, делая то, что ему сказали, — революция вместе с царем свергла и хорошие манеры?
— В новой России больше не будет лакеев. Каждый человек отныне обслуживает себя сам. Семья Романова находится в Красной гостиной.
— Не трудитесь меня провожать, я дорогу знаю.
— Я и не собирался провожать вас, гражданин.
— Я так и думал.
Ник стал подниматься по величественной дворцовой лестнице. Он понимал, что старый режим, беспомощный и отживший свое, должен был уйти. Но если таков будет новый мир… то тут мало приятного. Бэд Тернер сказал ему, что в городе власть захватили советы, которые теперь призывают коммунистическое правительство и хотят провозгласить «диктатуру пролетариата». Нет, конечно, это было Нику не по вкусу.
Поднявшись по лестнице, он прошел в Красную гостиную, где и нашел великого князя, его жену и дочь. Кирилл все еще выглядел величественно, стоя рядом с сидящей женой, но вид самой великой княгини Ксении и ее милой дочери Татьяны просто потряс Ника. Куда подевалась их осанка? Видимо, разрушение их сверкающего мира вызвало у них крайнюю растерянность и наполнило сердца ужасом. Они были лишены величия и княжеских титулов, из-под них выбили устои многовековых традиций, привилегий и власти. Кем же они стали теперь? Ник мог понять ярость восставшей толпы, но ему было жаль и Татьяну, которая выглядела просто испуганным ребенком. История уже смела ее своей грозной метлой в мусорную кучу, но ведь эта девочка едва ли была повинна в преступлениях русского самодержавия.
Подойдя, Ник пожал руку бывшего великого князя, который встретил американца очень тепло и поздравил с освобождением. Ксения налила ему чаю, Ник присел на диван и начал рассказывать о своем семимесячном заточении. Радикс, настоящее имя которого было Валериан Иванович Сазанов, «всплыл» после революции в качестве одного из лидеров большевиков, близкого соратника Ленина и одного из первых ораторов и интеллектуалов партии. Ник узнал об этом по прибытии в Петроград из уст Бэда Тернера. Теперь же великий князь Кирилл несколько расширил знания Ника о Сазанове.
— Его отец был преуспевающим коммерсантом в Нижнем Новгороде, — сказал он. — Сазанов был блестящим студентом и мечтал стать актером и драматургом. Ему довелось учиться у Станиславского в Москве. Пьесы его не имели успеха, но зато он получил известность как актер, специализирующийся на сатирическом изображении представителей знати в салонных комедиях.
— Охотно в это верю, — сказал Ник. — Наверно, поэтому он и выступал на корабле в роли графа Разумовского. У меня все время было ощущение, что в этом графе есть что-то сценическое.
— Несомненно, — сказал Кирилл. — Он всегда был плохим актером. В Москве он увлекся радикальной идеологией, стал писать революционные статьи и воззвания в подпольных газетах и, наконец, был арестован Третьим отделением. Насколько я помню, это было лет пять назад. Ему повезло сбежать из тюрьмы, затем он жил два года в Швейцарии с Лениным, потом вернулся в Россию для издания «Правды». Третье отделение не смогло найти его, что говорит не в пользу нашей полиции. Не советую вам пытаться привлечь его по суду за ваше похищение. Временное правительство слишком боится большевиков, чтобы предъявить обвинение одному из самых заметных их лидеров.
— Знаю, — сказал Ник. — И вовсе не собираюсь никого привлекать к ответственности. Я хочу только одного: как можно скорее выбраться из России.
— Насколько я понял, завтра вы отбываете в Стокгольм?
— Совершенно верно. Оттуда на шведском корабле доберусь до Лондона.
Жена и дочь бывшего великого князя до сих пор, большей частью, молчали, лишь изредка прерывая рассказ Ника вопросами. Но вот — словно об этом уговаривались заранее — великая княгиня поднялась и сказала:
— Надеюсь, вы нас извините, мистер Флеминг. Мне и дочери нужно сходить проверить белье, замоченное для стирки. Одним из первых удовольствий, подаренных нам новым режимом, явилась необходимость мне и Татьяне научиться стирать. Вскоре, я думаю, мы сможем смело открывать прачечную.
Она говорила сухо, но Ник видел, что эта женщина изо всех сил старается приспособиться к новым условиям. Он поцеловал ей руку, затем пожал Татьянину. Девушка застенчиво улыбнулась и просто сказала:
— Я никогда не забуду, как танцевала с вами, мистер Флеминг.
Все. Эти две женщины уходили из его жизни. Ник провожал их глазами и думал, что слова Татьяны были одними из самых прекрасных — а принимая во внимание обстоятельства, и одними из самых горьких, — какие Нику когда-либо приходилось слышать.
Когда они ушли, великий князь подсел к Нику и, понизив голос, сказал:
— Могу я быть с вами откровенным, мистер Флеминг?
— Конечно.
— Являясь членом бывшей императорской фамилии, я думаю, не нужно иметь большой проницательности, чтобы говорить о том, что моя безопасность, равно как и безопасность жены и дочери — какое бы слово подобрать, — суть вещи весьма проблематичные. Большевики шумно призывают к тому, что они называют «народным правосудием», а это означает истребление целого класса. Керенский пока сдерживает их, но интуиция подсказывает мне не особенно полагаться на это. Только последний дурак не проведет параллели между тем, что сейчас происходит в России, и тем, что в свое время происходило во Франции. Сейчас у руля умеренные, но так ли уж далек восход террора? Поэтому я решился действовать, пока еще обладаю какой-никакой свободой… Вы, должно быть, заметили, что нас покинула вся челядь. За исключением Миши. Это молодой человек, с которым вы, наверно, встретились внизу. Раньше он был у нас при конюшне, но теперь сам себя произвел в мажордомы. Миша — большевик, и я уверен, что его приставили сюда для слежки за нами. Самое печальное, что я ничего не в силах с ним поделать. По закону этот дом — пока еще моя собственность, но что такое закон в нынешней России? Пустое место.
Он пригубил свой чай и продолжил:
— Я чувствую, что могу довериться вам, мистер Флеминг. Во-первых, потому что вы американец, во-вторых, потому что вы пострадали от этого Сазанова и, стало быть, не можете быть другом большевиков. Я скажу вам — сугубо конфиденциально, конечно, — что совершаю некоторые приготовления к тому, чтобы вывезти семью из России. Примерно через неделю мы отправляемся в Крым, а если выяснится, что это слишком рискованно, мы попробуем перебраться в Китай через Сибирь. К сожалению, все мое состояние находится здесь в России. Сейчас война, и поэтому нет никакой возможности переправить мой ликвидный капитал за границу. Даже если бы Керенский и позволил мне это сделать, а он конечно не позволит. Мое имение и этот дом со всем, что в нем есть… — Великий князь оглянулся вокруг, и на секунду Нику показалось, что глаза этого сдержанного человека увлажнились, — нетранспортабельны. Один Бог знает, что со всем этим сделают.
Его взгляд вернулся к Нику.
— У моей жены есть большая коллекция драгоценностей. Все, что можно было, мы зашили в подкладку нашей одежды. Вывезем ли мы на себе это или нет, Бог ведает. Возможно, нас схватят, и камешками придется выторговывать сохранение нам жизни.
Он говорил совершенно спокойно, но смысл его слов был страшен.
— Я долго искал способ, с помощью которого смог бы, так сказать, подстраховаться, — продолжал великий князь. — И вот решил пойти на риск и надеюсь, что вы мне поможете.
— Все, что в моих силах, сэр, я с радостью сделаю для вас.
Великий князь облегченно вздохнул.
— Хорошо, — сказал он. — Ценю это. Прошу вас, подождите, я вернусь через минуту.
Он вышел, но скоро вернулся. Он вынул из кармана небольшой замшевый кисет и подал Нику.
— В этом кисете драгоценные камни, — сказал он. — В основном бриллианты, но есть и бурмесский рубин, подаренный моему прадеду царем Александром Первым во время войны с Наполеоном. Этот рубин хорошо известен в кругу ювелиров и коллекционеров. Его зовут «Кровавой луной». В XVIII веке он был взят английским солдатом из одного индийского храма, а позже продан царскому агенту. Его вес — восемнадцать каратов, и мне говорили, что это один из красивейших рубинов в мире. В наши времена трудно оценивать драгоценные камни, но я уверен, что в Нью-Йорке за один этот рубин дадут тысяч сто в долларах. Взгляните.
