Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
Когда Жак вошел в комнату, мореплаватель был настолько поглощен работой, что даже не обернулся. Однако стоило ему услышать мрачное приветствие: «Добрый день, дядюшка», как старик тут же с приветливой улыбкой на устах вскочил с кресла. И сразу раскрыл объятья навстречу юноше, к которому питал самую нежнейшую привязанность.
Голову Белена украшал дурно расчесанный парик, а лицо отличалось редкой некрасивостью черт. Безбородый, с отвислыми морщинистыми щеками и огромным приплюснутым носом, он производил впечатление какого-то экзотического животного. Он страдал катарактой, и веки его опускались с трудом, показывая ярко-розовую, постоянно слезящуюся слизистую оболочку. Однако солнце Антильских островов оставило на нем заметный след, закоптив лицо до цвета старой дубленой кожи. При всем при том под этим суровым, неприглядным обличьем билось сердце благородное и редкостной отваги. Жак знал добрый нрав своего дядюшки, а равно и то, каким суровым и неумолимо безжалостным мог быть он порою.
— Ах, это вы, племянничек! — воскликнул Белен. — Какой же ветер принес вас в столь ранний час в убогое жилище старика?
В ответ Дюпарке не произнес ни слова. Он лишь пристально уставился на дядюшку, и тот, заметив наконец в его глазах тревогу, озабоченно нахмурился.
— Я говорил о ветре, — снова заговорил д’Эснамбюк, — но, черт побери, поглядев на вас, можно подумать, будто вы явились сюда, спасаясь от какой-то страшной бури… Присядьте же, дорогой племянник. Догадываюсь, вы явились не только для того, чтобы обнять своего старого дядюшку?.. Полно, не будем играть в прятки, признайтесь мне во всем. Догадываюсь, вы попали в неприятную переделку и надеетесь, что добрый дядюшка вызволит вас из беды, не так ли?..
Поскольку племянник по-прежнему хранил молчание, д’Эснамбюк еще раз поинтересовался:
— Ну так что же, соблаговолите вы наконец объяснить мне резоны вашего появления здесь, а также вашего удрученного вида?
— Я убил виконта де Тюрло!
— Что?.. Что за басни вы мне рассказываете?
— Да, дядюшка, вы не ослышались — я только что убил виконта де Тюрло. И часа не прошло, на Пре-о-Клер…
— Дуэль?
— Именно так, дядюшка, ударом шпаги в грудь. Водрок был моим секундантом.
— Боже праведный!.. И там были свидетели…
— Да, кавалер д’Ажийяр, он был секундантом Тюрло.
Эснамбюк энергично поскреб подбородок, потом затылок и, состроив гримасу, которая вконец обезобразила его лицо, промолвил:
— Тысяча чертей, племянничек! Ну и в переделку же вы угодили! И как же, интересно, вы намерены из нее выкрутиться?
— Я подумал, быть может, вы…
— Ясное дело!.. Вы, верно, вообразили, будто я настолько всесилен, что в состоянии легко вытащить вас из этакой истории. Думаете, стоит мне попросить короля о какой-нибудь услуге, как он тут же поспешит мне ее оказать? Но ведь вам, должно быть, известно, что его величество не делает никаких поблажек дуэлянтам! Убить Тюрло!.. Ну и занятие же вы себе придумали, дорогой племянничек! И что же, позвольте полюбопытствовать, вдохновило вас на этот подвиг?
— Вчера вечером мы с Водроком пошли в игорный дом, что на Медвежьей улице. И я застиг виконта в тот момент, когда он пытался смошенничать. Сам я не был за столом, они играли с Водроком. Это Водрок за несколько минут предупредил меня, что подозревает Тюрло в гнусных намерениях.
— И, ясное дело, Тюрло отрицал свою вину, оскорбил вас, может, даже надавал вам пощечин, и вы оказались втянуты в поединок…
— Да, вы правы, Тюрло, все отрицал, это он меня вызвал…
Д’Эснамбюк вернулся к столу и устало опустился в кресло. Потом бросил быстрый взгляд на Дюпарке, но тот стоял не шелохнувшись, ожидая его совета, его решения.
— Думаю, — проговорил Белен, — вам следовало бы отдать себя на милость короля. Это единственный разумный выход, какой я вижу из создавшегося положения. Вам надобно добровольно явиться и согласиться подвергнуться тюремному заключению. Надеюсь, его величество по достоинству оценит это свидетельство признания вами своей вины и…
— Вы хотите отправить меня за решетку?
— Уж не хотите ли вы, племянничек, чтобы я угодил туда вместо вас?
— Но даже сам д’Ажийяр посоветовал мне бежать за границу…
— Позорное бегство не пристало дворянину… Отважные люди не скрываются тайно. Ваша честь потребовала, чтобы вы скрестили свою шпагу с Тюрло. Ничего не поделаешь, так уж случилось! Стало быть, вы защищали свою честь, и даже, как я понимаю, куда с большим мужеством, чем дело того заслуживало. А теперь ваша честь требует, чтобы вы предоставили свидетельство своего повиновения воле короля. Ведь, что бы ни случилось, всегда надобно сохранять верность вашему монарху. И вот этого, племянничек, прошу вас не забывать никогда.
— Что ж, отлично! — с хрипотцой в голосе отозвался Дюпарке. — Я поступлю, как вам угодно. Полагаю, вам известно, что за дуэль мне грозит смертная казнь?
— А разве вы не боялись смерти, когда скрестили шпаги с Тюрло?
— Мы дрались на равных.
— Что ж, племянничек, вам следовало бы раньше подумать о последствиях ваших поступков…
Внезапно Жак вздрогнул. Ему только что показалось, будто откуда-то с улицы послышался топот копыт. И он сразу подумал, что это патрульные стрелки уже напали на его след.
— Вы слышали, дядюшка? — спросил он.
Белен утвердительно кивнул головой. Дюпарке же продолжил:
— Должно быть, караульным удалось поймать моего брата или д’Ажийяра, и они узнали от них, что я собирался к вам… И теперь они намереваются арестовать меня…
— Вы боитесь?
— Нет, не боюсь. Но я предпочел бы сдаться добровольно…
Белен подошел к окну и открыл его настежь. Потом, перегнувшись через железную решетку балкона, выглянул наружу и увидел двух лошадей, они были привязаны к кольцам, вделанным в стену подле дверей постоялого двора.
— Сюда прискакали двое верхом. Ничто не говорит, будто это за вами. Однако, если вам угодно разыгрывать из себя героя, следует поторопиться…
— Вы правы… Прощайте, дядюшка…
Белен поднялся с места и, ухватившись за его рукав, на мгновение задержал племянника:
— Не думайте, будто я оставлю вас на произвол судьбы. Я попрошу аудиенции у Ришелье…
В этот момент дверь сотряслась от громкого стука. Оба в ужасе переглянулись. Жак побледнел как полотно, слегка отстранился от дядюшки и тихо произнес:
— Это за мной. Позвольте мне полностью ответить за все, что я совершил. Вы здесь ни при чем, Так что я даже попросил бы вас сделать вид, будто ничего не знаете…
Не ответив, Белен подошел к двери и отворил ее. Несмотря на царивший на лестнице мрак, он тотчас же узнал президента Фуке и воскликнул:
— Ах, это вы, Фуке! Входите же скорее!
Вслед за президентом показался Водрок. Оба, будто не замечая Белена, сразу бросились к Жаку.
— Нечего сказать! — вскричал президент. — Ну и дел же вы натворили! Нынче вечером вы сделаетесь самой большой знаменитостью во всем Париже! По словам Водрока, это был мастерский удар! Черт побери! Выходит, и на Тюрло нашлась управа! Что ж, по правде говоря, это даже к лучшему… Что вы теперь намерены делать, Дюпарке?
— Сдаться властям, — просто ответил Жак.
— Я предчувствовал нечто подобное! — заметил президент. — Боялся за вас и даже снова заехал к вам на Арбрисельскую улицу, там-то я и застал вашего братца, а он поведал мне о случившемся. Когда он сказал, что вы отправились просить совета у дядюшки, я решил, что мне непременно надо с вами увидеться…
Появление президента с Водроком окончательно выветрило из головы д’Эснамбюка все мысли о прерванных трудах. Будучи человеком обдуманных действий, он вдруг увидел событие в совершенно ином свете. Разве не сказал только что Фуке, что уже нынче вечером Дюпарке станет самым знаменитым человеком в Париже? Как мог он забыть, что Тюрло имел репутацию фехтовальщика самого наипервейшего класса? И только тут он до конца осознал, какой опасности подвергал себя Жак, решившись на поединок с таким грозным противником.
— Послушайте, президент, это я посоветовал Дюпарке сдаться и добровольно сесть в тюрьму. Мне думается, раз он нанес оскорбление королю, то это единственный путь повиниться перед ним и заслужить его снисхождение. Надеюсь, вы не станете его отговаривать.
Какое-то мгновенье Фуке хмуро переводил взгляд со старика на молодого человека. Конечно, он явился сюда, имея в голове совершенно иной план. Но Белен сверлил его своими маленькими, похожими на горошины в прорезях бубенцов, глазками, и внезапно он понял, что, как бы он ни старался, ему все равно ни за что не удастся переубедить этого человека.
— Что ж, — заметил наконец он, — пожалуй, это и вправду лучшее, что можно сделать в подобной ситуации.
