Маргрит Моор - Серое, белое, голубое
Он с готовностью поднялся и пошел вместе с ней по тропинке, заросшей колючим кустарником. Поднявшись вверх по лестнице, которую они сами проложили по склону дюны, она обернулась и задрала голову. Окна на чердаке их дома были широко распахнуты.
«Мы чуть-чуть прогуляемся!» — крикнула она сыну.
Ответа не последовало. Он знал, что Нелли его и не ждала. Их сын редко когда отвечает. Просто, по ее мнению, они оба должны давать понять, что все замечают: телескоп, выставленный в окне, и мальчика, который его сосредоточенно настраивает, пусть даже не его самого, а хотя бы его ослепительно белую рубашку. Их Габи слабоумный. Он помешан на луне и звездах. О чем он говорит сам с собой, остается только догадываться. Эрик и Нелли привыкли к его отсутствующему виду, к его глазам, похожим на каменные глаза статуи. Накануне дня рождения Габи Нелли всегда говорит: «Завтра ты именинник, тебе исполняется восемнадцать… девятнадцать… лет. Что тебе приготовить?» Она никогда не знает покоя. «Ты что-то сегодня бледный. Если ты всю ночь не спал, отоспись хотя бы до полудня. Что ты все улыбаешься? Брось, не дурачься, расскажи мне. Когда ты вот так смеешься, я тоже начинаю хихикать».
С трудом волоча ноги, они спустились до конца по лестнице из кусочков сосновых стволов.
Эрик даже не может вспомнить, как это они вдруг очутились перед домом Роберта Ноорта. Должно быть, не разбирая дороги прошли Бульвар Астрид и, поднявшись по склону Дёйнвэх, вышли на Старую Морскую улицу. Лишь теперь он с изумлением осознал, что они почему-то не пошли пляжем; интересно — почему? Наверное, из-за голубых и зеленых медуз, выброшенных на сушу и целый день сохнущих на жаре?
Остановившись возле калитки, он с сомнением взглянул на Нелли. Сейчас, в этот вечер, у него определенно нет никакого желания идти в гости к другу детства. Его неприязнь к Роберту ненадолго, она пройдет, так почему же надо действовать вопреки своему настроению? С некоторых пор это вошло у Роберта в привычку — сидеть и молча курить, мрачно глядя перед собой серыми глазами. Эрик знает Роберта уже не один десяток лет. Не только его, но и его семью: отца, огромного мужчину, он умер скоропостижно, неожиданно для всех, знает его мать и сестру, блеклую девчонку-ябеду, что всегда ходила в любимчиках у родителей. Раз они оба чуть не запрыгали от радости, когда эта паинька выронила из рук целый «сир-вис». Весь пол покрылся черепками, они так и сверкали в лучах солнца. Наконец-то и ей достанется хорошая взбучка!
Когда-то Эрик с Робертом учились в одном классе. Каждый год Роберту удавалось занять парту возле самой двери, он никогда не снимал куртку, лишь расстегивал ее, а после звонка первый вылетал на школьную площадку и стоял там в погоду и в непогоду, в решительной позе, широко расставив ноги, поджидая его, Эрика. Году в пятьдесят втором черты лица у друга вдруг обострились, им было тогда обоим около шестнадцати. Скулы и лоб у него выдвинулись вперед, глаза запали, он стал ужасно похож на Винсента ван Гога, и точно так же он бросил через несколько лет учебу на юриста, решив стать художником. Однажды Эрик ехал на трамвае, отправляясь под выходные домой, и вдруг увидел вдали какого-то идиота, рисующего с натуры покрытые изморосью цветочные поля. На нем было широкое длинное пальто, надвинутая на глаза шляпа, над ним кружили чайки. Несколько лет спустя, зимой 1964 года, Эрик вновь встретил Роберта, когда тот возвращался из дальних краев с женой Магдой. Непонятно, как эта девушка, такая заурядная, могла заставить его всерьез и с гордостью говорить о любви. Со мной произошло что-то странное. Весь этот год, особенно летом, я, как и все остальные, размышлял о ее исчезновении. Это ее длительное отсутствие и вызывающе-нахальное появление страшно будоражит умы всех и каждого в поселке.
Только он хотел сказать Нелли: «А не вернуться ли нам?», как подошла Магда со своей лохматой собакой на поводке. Старый черный пес тяжело дышал.
«Пойдемте чего-нибудь выпьем, — предложила Магда. — Вечер сегодня — ужас. Жар как в аду».
Она негромко засмеялась и повернулась, чтобы открыть калитку. В это мгновенье ему бросилась в глаза ее живая свежесть. Когда он шел за ней, его словно облачком окутывал аромат. Он смотрел на полные тронутые легким загаром плечи и спину молодой женщины, которые двигались при ходьбе под перекинутыми крест-накрест бретельками сарафана.
Роберт сидел на своем обычном месте. Спереди к дому у них пристроена красивая терраса — стены и пол выложены изразцами, розовые кусты в горшках, оттуда открывается вид на луг, где пасутся коровы, — но, несмотря на всю эту красоту, Роберт, Магда и собаки любят устроиться возле кухни. Когда Эрик увидел его — сидящего в покосившемся кресле возле голубоватого телеэкрана, такого худого, лоб в испарине, возле ног примостились две шавки, они тяжело дышат, высунув язык, — в нем снова возникло непреодолимое желание развернуться и уйти.
Роберт взглянул в сторону друзей и лишь едва заметно кивнул в знак приветствия. Когда появилась Магда с подносом, уставленным бутылками и стаканами, он протянул руку, и жена подала ему стакан виски со льдом.
— Как дела на заводе? — спросил, помолчав, Эрик.
Это был праздный вопрос, с таким же успехом он мог бы спросить его и про то, как дела со сбытом облицовочных панелей, алюминиевых матриц и болванок. Роберт был директором сталелитейного завода. Довольно часто, но всякий раз безуспешно он пытался объяснить Эрику механизм сделок, битв за снижение себестоимости, суть своих споров с правительством, хитрости транспортировки — словом, всю идущую с переменным успехом борьбу, которая в конечном итоге находит выражение в богатстве.
На этот раз Роберт изобразил на лице улыбку. Казалось, он отвечал лишь потому, что Эрик не отрывал от него вопросительного взгляда.
— Мы начинаем возводить новый вальцовочный цех. Если повезет, я отхвачу изрядный кусок земли у города.
Его голос звучал вяло. Он смотрел в полумрак глазами сонной мухи. Эрик подавленно замолчал, лишь досадливо отгонял рукой назойливых комаров. Из кухни доносились неясные голоса беседующих женщин. Он попытался убедить себя в том, что этот вот молчаливый истукан в кресле — тот самый Роберт, который никогда не лез за словом в карман, о чем бы ни зашла речь: о Боге, о смерти, о любви.
Они сдали вступительный экзамен у отцов францисканцев в Лейдене и приступили к учебе в гимназии. Как-то вечером возвращались на трамвае домой. Свернув в переулок, водитель резко снизил скорость. Сквозь незашторенные окна легко можно было увидеть внутренность домов, все насквозь, вплоть до задних двориков, на которых было развешено белье для просушки. И вдруг Роберт поднял голову, втянул носом воздух и произнес только одно слово: «Пожар». Чуть позже они увидели грязно-рыжий столб дыма. Все небо заволокло. Трамвай остановился возле небольшого пространства между домами.
Горел дом Герардаса. Он представлял собой нагромождение клетушек, соединенных коридорами, передняя его дверь выходила на трамвайный круг, а задняя — в проулок, где по соседству располагалась рыбная лавка. Герардас жил в этом доме вместе с двумя дочерьми, Паулой и Агнес. У девочек были черные глаза и рыжие волосы, похожие на беличий хвост. «Уж очень они странные», — говорили все вокруг про эти волосы и про всю их жизнь, вдобавок еще и с собакой, с которой, по слухам, они плохо обращались. Это была помесь дворняги с овчаркой. Сам Герардас практически ослеп, по собственной вине — он пил неразбавленный спирт.
На место пожара собралось уже довольно много народа. Часть людей стояли молча и наблюдали, другие сновали туда-сюда, вбегали в полыхающий дом и выскакивали обратно. Роберт и Эрик с удивлением наблюдали, как, не щадя себя, соседи стараются спасти столы и стулья человека, которого никто из них не звал иначе как цыганом, евреем-старьевщиком и скотиной.
Но вот они заметили самого Герардаса и его дочерей. Они сидели поодаль ото всех на стульях с выскочившими пружинами и смотрели отсутствующим взором, словно все происходящее не имело к ним никакого отношения. Возле их ног лежала, протянув вперед лапы, собака. «Она мертвая», — сказал Роберт.
Вся группа вызывала невольный ужас. Эти трое казались такими противоестественно спокойными, ко всему безразличными. Они напоминали какую-то трагическую сцену: ослепший король, две принцессы и мертвая собака. Младшая из девочек, Агнес, болтала ногой. Неделю назад Роберт рассказывал, что видел ее выходящей из моря нагишом. Эрик ему не поверил, вечно он со своими небылицами, но теперь почувствовал, что тот случай не был выдумкой. Она словно белая рыба выскочила на берег, с нее струйками стекала вода, и, не обращая внимания на стоящего мужчину, проскочила мимо и вкарабкалась на дюну. В низу живота у нее темнело большое пятно цвета меди.
