Тимоти Финдли - Если копнуть поглубже
Вклад Джейн в спектакль «Много шума из ничего» составляли «шелковые» веера ручной раскраски, придававшие женщинам блеск, но и доставлявшие им много хлопот — ведь правильно обращаться с веером отнюдь не просто. Актрисы признавались, что чуть с ума не сошли, пока овладевали этим искусством. Зато укрощенный веер казался изящным продолжением руки, и это перепончатое изделие становилось даром Божьим, когда требовалось перевоплотиться в женщину восемнадцатого века.
Джейн гордилась своим творением. Она использовала тончайшую сеточку, расписав «шелк» акрилом — изобразила романтические любовные сцены на фоне английских парков, французских замков и венецианских гондол.
В антракте ей невольно пришлось общаться с друзьями, коллегами-художниками, занятыми в других спектаклях членами труппы и просто незнакомцами. Это было очень непросто, так как Джейн знала, что самые «главные сцены» Гиффина еще впереди. Она по возможности увиливала и завидовала Джонатану Кроуфорду, который, прежде чем его со всех сторон осадили, успел юркнуть в специальное помещение «для особо важных персон».
Джейн сосредоточила все свое внимание на Уилле, вывела его в сад, купила ему хот-дог и пепси, а себе — бокал вина. Повернувшись к надоедам спиной, она положила ладонь на плечо сыну и выкурила подряд три сигареты. Это был один из тех вечеров, когда хотелось, чтобы никто не знал, кто ты такая.
Великий вечер!
Относительно неизвестных Гриффина и Зои в конце спектакля приветствовали бурными, одобрительными аплодисментами.(А днем позже было опубликовано двойное интервью под заголовком «Много шума по поводу рождения звезд».)
Занавес поднимали двенадцать раз — пятнадцать минут труппу держали на сцене. На большее не могли рассчитывать актеры, ради такого финала трудился режиссер, и об этом молились жена и сын артиста Гриффина Кинкейда. Восхитительно! Уилл повернулся к матери и произнес, почти как настоящий профессионал:
— По-моему, наш папа был — высший класс.
Джейн, к счастью, знала, как пройти за кулисы, и держала в голове карту с маршрутом в уборную Гриффина.
Когда они наконец попали туда, в помещение уже набились другие поздравлявшие. Протолкавшись с Уиллом вперед и представ пред ликом новой звезды, Джейн обнаружила, что Гриффин абсолютно гол — только на бедра наброшено полотенце.
Она закрыла глаза.
Что подумают люди?
А затем пришла мысль: как говорится, у Гриффина все в порядке, так что нечего стесняться…
Когда он поднялся и раскрыл объятия, Джейн инстинктивно шагнула вперед. В ушах все еще стоял гром оваций, и она не могла выговорить ни слова — только нечто нечленораздельное, отдаленно похожее на «да»!
Уилл в ситуациях, когда Гриффин был больше актером, чем отцом, обычно просто жал ему руку, будто впервые знакомился.
— Ну как, понравилось?
— Еще бы. Потрясающе!
— Пойдешь на вечеринку?
Уилл посмотрел на мать.
— Да, — улыбнулась Джейн. — Конечно, пойдет. Он ведь уже достаточно взрослый, чтобы досидеть до полуночи. Правда, Уилл?
— Правда. Само собой. Спасибо.
Гриффин опять сел, набросил на бедра полотенце и снова занялся снятием грима. Уилла эта операция всегда завораживала, он стоял и в зеркало наблюдал за отцом.
А Джейн отошла поговорить с Найджелом Декстером, делившим с Гриффином уборную. Найджел — самый давнишний в театре приятель ее мужа. Он был на полгода старше, чуть погрубее и бесконечно жестче и слыл человеком, которого трудно приручить. Их совершенно различные таланты дополняли друг друга, и с театральной точки зрения они составляли прекрасную пару. В пьесе Найджел играл одного из стражей, потрясающе смешного — до невозможности расхлябанного, несообразительного, но удивительно обаятельного.
— Блестяще! — похвалила его Джейн.
— Тебе понравилось?
— Я в восторге. Ты был великолепен, душа моя. Я забежала только поздороваться. Еще увидимся.
— А как же!
Вернувшись к мужу, Джейн поцеловала его в губы и похлопала по голому бедру.
— Встретимся на вечеринке. Не забудь надеть штаны.
Вечеринку в честь открытия фестиваля иногда проводили в частном доме, иногда в ресторане, но на этот раз она состоялась в шатре, который натянули в окружавшем театр обширном парке. Присутствовала труппа, вся команда, весь персонал — дизайнеры, закройщики, портные, музыканты, их родственники, друзья, просто театралы, не говоря уже о генерал-губернаторе, ее муже, главе провинции и его жене. Словом, все, кто придает истинную торжественность событию.
Погода стояла теплая, дул слабый ветерок, и вообще вечер был настолько прекрасен, что шатер частично оставили открытым.
Длинные автомобили доставляли почетных гостей и прочую знать. Звучала ненавязчивая музыка, предлагали закуски и шампанское, в баре был большой выбор вин, хватало столиков, чтобы посидеть, и пространства для общения, а снаружи с деревьев свешивались фонарики, над которыми сияли звезды — а вскоре взойдет и луна.
Ничего совершеннее придумать невозможно, восхищалась Джейн. Похоже на красивый фильм или даже на спектакль. Только ни одна площадка не вместила бы всех этих чудес.
Гриффин почему-то пришел последним, хотя Зои Уолкер, Найджел Декстер, Джоэл Харрисон и Джулия Стивенс явились одними из первых.
Что ж, решила про себя Джейн, есть два способа произвести впечатление. Либо прийти первым, либо — последним.
К тому времени, когда муж стал пробираться сквозь запруженный людьми вход, она уже выпила два бокала шампанского. А Уилл приканчивал второй стакан пепси.
Просияв, Джейн сделала шаг назад и, к сожалению, столкнулась при этом с Зои Уолкер.
— О, ради бога, простите, — поспешила извиниться она.
— Пустяки. — Зои небрежно махнула рукой и отвернулась.
— Вы ведь Зои Уолкер, — продолжала Джейн.
— Да.
— Примите мои поздравления.
— Спасибо.
— Мы с вами незнакомы. Я…
— Если не возражаете, я хотела бы продолжить разговор со своими друзьями, — сказав это, Зои Уолкер окончательно повернулась к Джейн спиной.
— Еще увидимся, — пробормотала Джейн.
Тут к ней подошел Гриффин.
И все наконец стало прекрасно.
Они пробыли на вечеринке до часа ночи.
Дома они вдвоем уложили Уилла в кровать, поцеловали на ночь и, оставив дверь приоткрытой, чтобы Редьярд, их золотистый лабрадор, мог входить и выходить, когда ему вздумается, вернулись на кухню.
— Голосую за бутылку красного на свежем воздухе и за то, чтобы завершить ночь под звездами, — предложила Джейн.
— Поддерживаю, — согласился Гриффин, снимая галстук, расстегивая воротник и вешая пиджак на спинку стула.
Они вынесли бокалы, вино и сигареты на заднюю веранду, где стояла плетеная мебель, газовая шашлычница и большие горшки с растениями.
— Ужасно горжусь, что я твоя жена, — проговорила Джейн, когда они сели на стулья и взялись за руки.
— Спасибо, — отозвался Грифф и вздохнул: — Боже, я думал, мы уж никогда сюда не доберемся.
— Куда? На веранду? — удивилась Джейн.
— Нет, — рассмеялся муж. — В такой момент, как сегодня, когда мы знаем, что нечто действительно произошло… достигнуто… После долгих лет ожидания дверь наконец открылась… Я почти переступил порог.
— Ты уже переступил порог, дорогой. Окончательно и бесповоротно.
— Может быть. Это уж точно следующий этап, чем бы он потом ни оказался.
— Не будем обманываться. Перед нами еще мили и мили, прежде чем каждый из нас почувствует, что наконец добился успеха, но — и это очень важное, но — теперь никто не сможет тебя игнорировать. Никто тебя не забудет. Никто не закроет эту дверь.
— Дай бог.
— А вот и луна. Вовремя.
— Знаешь, что нам надо сделать? — сказал Гриффин.
— Что?
— Слышишь, от Грэмов доносится музыка?
— Да. Замечательная.
— Я думаю, надо снять обувь и пойти на лужайку танцевать по росе.
— С удовольствием. Я с удовольствием. Давай.
Рука об руку они спустились на траву, полюбовались на луну и звезды и принялись танцевать, щека к щеке.
— Мы самые счастливые люди на земле, — прошептала Джейн.
— Вполне с тобой согласен. Настало наше время.
— Да, это наше время.
— Что это такое? — спросил Гриффин. — Я о музыке. Никак не могу вспомнить.
— Энни Леннокс.
— Ах да… конечно… Энни Леннокс.
Песня называлась «Каждый раз, когда мы говорим „прощай“».
Жаркая волна
Удастся ли найти на карте жизни
Тот полустанок призрачный, где ждет тебя любовь,
Которую ты неизменно не можешь удержать,
Удастся ли найти то место, где ты впервые счастлив был?
Четверг, 2 июля 1998 г.
