Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы
— Есть еще одна, но с этим ты ничего не сможешь сделать. Там работает Пит. — Кэйси говорила о телефонном мастере, который проводил в агентстве половину недели, разбираясь с неполадками на сотне внешних и десятках внутренних линий. — У Эдны что-то случилось с телефоном, так что теперь она принимает звонки пациентов какого-то психиатра, а он разбирается с нашими клиентами. Эдна всем советует хорошенько поплакать, потом принять холодный душ, выпить две таблетки аспирина и… молиться.
— Это никому не повредит, — уже с порога отозвалась Фов и направилась к большому угловому кабинету Маги Люнель, королевы модельного бизнеса.
Некоторых красавиц годы щадят. Другие безотчетно цепляются за какой-то период своей жизни и стараются остаться в нем, но все же постепенно увядают. Есть и такие, чья красота исчезает в один миг, и о ней вспоминают только те, кто видел их молодыми. Маги Люнель не старела. С двадцати шагов она казалась все той же семнадцатилетней девушкой, самой красивой натурщицей Монпарнаса. С десяти шагов Маги выглядела определенно самой утонченной женщиной Нью-Йорка. В ней сохранилось неповторимое изящество, которое старались копировать несколько поколений жительниц этого города. И даже самый пристрастный наблюдатель, оказавшись в двух шагах от нее, не подумал бы о том, что этой удивительной женщине давно уже исполнилось шестьдесят, настолько сильным было ее очарование, заставляющее забыть о подобных подсчетах.
— Магали, как жаль, что погода все испортила! Дарси очень расстроился? — Фов подбежала к бабушке, чтобы поцеловать ее, называя ее настоящим именем, на что никто, кроме нее, не имел права.
— Он немного поворчал, но потом договорился встретиться за ленчем с Хербом Мэйсом в «21», и это подняло ему настроение, — ответила Маги, обнимая внучку. — Вчера вечером по радио сообщили, что повреждены линии электропередачи, поэтому я отказалась ехать. Обычно мне изменяет моя выдержка, если приходится бродить по дому со свечой и жарить гамбургеры в камине.
— А я-то считала тебя такой романтичной… Что ж, еще одна иллюзия рассеялась как дым. Но все же я очень рада, что ты здесь. Я решила разорвать контракт с Джейн… — Фов посмотрела на Маги одновременно вопросительно и твердо.
— Я все гадала, когда же это случится. Мы с Лулу поспорили, что она не продержится и трех месяцев.
Фов удивилась: Лулу, старший букер агентства и любимица Маги, никогда не давала волю своим чувствам, демонстрируя редкое смирение перед выходками Джейн.
— И кто же выиграл? — поинтересовалась Фов.
— Лулу, разумеется. За последние пять лет мне ни разу не довелось выиграть у Лулу, но я не теряю надежды… — Маги улыбнулась и выразительно пожала плечами. Она решила, что этим хмурым осенним утром Фов выглядит просто сногсшибательно в своем странном ярком наряде и зеленых чулках. Любой из обожавших яркие насыщенные тона художников-фовистов, в честь которых девочку назвали, пришел бы от нее в восторг. Маги не сомневалась, что любой мужчина пришел бы в восторг от Фов, но никогда не говорила ей об этом. Не то чтобы Фов была тщеславна, но эти слова прозвучали бы естественно в устах любой бабушки, гордящейся своими потомками. Уже несколько десятилетий никто не оспаривал мнение Маги. Ее чутье на красавиц было известно во всем мире. И все же в глубине души она была рада, что Фов не стала манекенщицей. Она могла бы быть лучше их всех, она бы заткнула за пояс саму Джейн, но Маги никогда не желала для нее такой карьеры.
— Который сейчас час? — неожиданно спросила Фов. — Я оставила часы дома, а все потому, что очень торопилась. Но мне не хотелось бы пропустить ту рекламу творога, в которой снялась Энджел.
— Сейчас почти половина одиннадцатого.
— Отлично, мы ничего не пропустили. Можно включить твой телевизор? — В кабинете Маги специально стоял телевизор с большим экраном, чтобы она могла смотреть ролики своих моделей. — Или ты сейчас занята? Тогда я могу пойти к себе.
— Нет, останься, дорогая. Сегодня у меня не так много дел, и я с радостью посмотрю на Энджел вместе с тобой. Я слышала, что эта девушка очень хорошо справляется с работой, как ты и предсказывала.
Фов включила телевизор и села в кресло у письменного стола. За тридцать секунд Энджел сумела убедить даже их, что нежирный творог может стать лакомством для гурманов.
Ролик закончился, женщины пожали другу другу руки и поздравили себя с успехом. Они обе смеялись, и в их смехе было что-то, заставлявшее любого услышавшего его остановиться, прислушаться и подождать, не прозвучит ли он снова.
— Ты была права, когда перевела ее в топ-модели. Этот ролик можно крутить бесконечно.
— Я уже вижу, как она решает, что ей лучше купить на полученный гонорар — особняк или стадо коров. Вероятно, Энджел остановится на «Ягуаре», — с этими словами Фов потянулась, чтобы выключить телевизор.
В этот момент на экране появилась надпись: «Специальный выпуск новостей», и Фов опустила руку. Женщина-диктор затараторила:
— Жюльен Мистраль, считавшийся крупнейшим из ныне живущих французских художников, умер сегодня ночью от пневмонии в своем доме на юге Франции на семьдесят шестом году жизни. Его дочь, госпожа Надин Дальма, была рядом с ним. Более подробное сообщение вы услышите в полдень.
Фов и Маги застыли. Шок буквально пригвоздил их к креслам. На экране зазвучала музыка рекламного ролика. Маги пришла в себя первой, вскочила, выключила телевизор, а Фов все сидела неподвижно, ее живые, яркие глаза померкли. Маги подошла к ней, обняла за плечи и прижала поникшую рыжеволосую голову к своей груди.
— Господи, услышать это так неожиданно, — бормотала она, укачивая внучку словно маленькую.
— Все так внезапно, я ничего не чувствую.
Они молчали, цепляясь друг за друга, на Пятьдесят седьмой улице выли сирены, но Фов и Маги не слышали их. Жюльен Мистраль умер, и время остановилось для этих двух женщин. Они обе любили его.
На письменном столе Маги стояла единственная фотография в рамке. И, словно повинуясь неслышному приказу, они посмотрели на снимок, с которого им улыбалась Тедди, блестящая модель, красивая женщина, которая была дочерью Маги, любовницей Мистраля и матерью Фов.
Наконец Маги выпустила Фов из своих объятий, как будто ее французская прагматичность победила нахлынувшие чувства и подсказала, что делать дальше.
— Фов, ты должна поехать на похороны. Давай вставай. Едем к тебе, я помогу собраться. А Кэйси займется билетом на самолет.
Фов шевельнулась в первый раз после того, как услышала сообщение. Она встала, подошла к окну, посмотрела на стену дождя и сказала, не оборачиваясь:
— Нет.
— То есть как это «нет»? Я не понимаю.
— Нет, Магали, я не могу ехать.
— Фов, это шок, но он пройдет. Твой отец умер. Я знаю, что ты не разговаривала с ним больше шести лет, но ты должна присутствовать на его похоронах.
— Нет, Магали, нет. Я не поеду. Я не могу.
2
В Париже царила праздничная атмосфера. Казалось, город влюблен в самого себя. В этот майский понедельник 1925 года парижане сочли, что на их памяти каштаны ни разу не цвели так пышно. Ах, этот неповторимый, чудесный город. О, его волшебный воздух, наполненный дыханием искусства, моды и светской роскоши. Жизнь впервые ощущалась так опьяняюще-остро и кружила голову как никогда. Парижане забывали о синеве неба и звездных ночах, только когда горячо обсуждали последние сплетни.
В своей мастерской в это утро Шанель создала свое первое маленькое черное платье. Колетт вносила последние исправления в скандальную рукопись «Конец Шери». Молодой Хемингуэй и полуслепой Джеймс Джойс встретили этот рассвет вместе за бутылкой хорошего вина. А накануне вечером Мистингет появилась в «Казино де Пари» и вновь доказала, что искусством спускаться с лестницы владеет только она. Братья Картье приобрели самое удивительное колье, три нитки совершенного розового жемчуга, на создание которого потребовалось два столетия, и публика гадала, кому же они продадут его.
Семнадцатилетнюю Маги Люнель не интересовало жемчужное ожерелье. Она стояла на углу улицы. Это место называлось «перекресток Вавен». Девушка доедала свой второй завтрак — жареную картошку из пакетика, приобретенную у уличного торговца за четыре сантима. Маги, сбежавшая из родного дома в Туре, провела в Париже больше суток, но уже успела понять, что устройство собственной судьбы неотделимо от невероятного чувства голода.
Прохожие смотрели на нее и даже оборачивались, не веря своим глазам, любуясь ее высокой стройной фигурой, удивляясь, что она стоит на тротуаре, как будто владеет им, и не замечает противоречия между ее лицом и одеждой. Согласно последней моде, на ней была синяя саржевая юбка в складку ниже колен и белая креповая блуза.
