Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь
С чем Хэмиш тут же согласился:
— Никакой причины. Ты жил в нем еще задолго до того, как женился.
Еще несколько сотен ярдов оба кузена прошли молча.
Потом Сильвестр, не желая выглядеть грубым в глазах своего более пожилого родственника, вдруг выпалил:
— Та часть Челси, в которой я живу, напоминает мне деревню. Одна из местных женщин приходит ко мне убираться, во всяком случае, я думаю, что она местная. Я нанял ее по объявлению, которое вывесил в угловом магазине. Недалеко от моего дома есть угловой магазин. Хозяин приветствует меня по имени. Я покупаю там газеты; мне открыли кредит. Я, конечно, не знаком со всеми своими соседями, но знаю их в лицо.
— Ну, конечно! — воскликнул, смеясь, Хэмиш. — У нас в Кенсингтоне все точно так же. Там, если посмотришь, все, как и прежде. Помнишь, как это у Честертона в его „Наполеоне из Ноттинг-Хилла“? — Упоминание о Честертоне приятно удивило Сильвестра, который не считал Хэмиша слишком начитанным. — Моя мать, — продолжал Хэмиш, — просила, между прочим, передать тебе приглашение. „Пусть в любое время придет и поживет с нами, — сказала она, — как только ему захочется поменять обстановку или подышать свежим воздухом“. — Кстати, если надо, она может устроить тебя на работу в „Вуд“.
— Очень любезно со стороны тети Калипсо, но у меня сейчас пока нет машины, — уклончиво ответил Сильвестр.
— Ее, как я полагаю, взяла Цилия? Но ты можешь поехать поездом, — спокойно заметил Хэмиш.
— Она и была зарегистрирована на ее имя, — сказал Сильвестр и с удивлением отметил, что продолжает по привычке оправдывать ее поступки. Потом он сказал: — А я недавно ездил на поезде за город — провел там выходные дни. Какая-то женщина сорвала стоп-кран и остановила поезд.
— Мне всегда хотелось это сделать, но никогда не хватало духу, — признался Хэмиш.
— Там на поле лежала на спине овца и женщина хотела ее спасти, — объяснил Сильвестр.
— Ну и как? Спасла?
— Да.
— Замечательная женщина! — восхитился Хэмиш. Потом сказал: — Кажется, наши пути здесь расходятся.
Они стояли на углу улицы. Сильвестр плохо знал своего кузена, но он нравился ему, и Сильвестру не хотелось с ним расставаться.
— Может быть, зайдем, пропустим на ночь по одной? — предложил он.
— Нет, спасибо, не могу, — сказал Хэмиш. — Мне завтра предстоит ехать в Шотландию, так что придется очень рано вставать. — И добавил: — Не забудь про приглашение моей матери.
— Передай ей, пожалуйста, мою благодарность; она очень добра. Скажи ей, что я на месяц уезжаю в Америку.
— Надеюсь, за время твоего отсутствия твой развод будет окончательно оформлен. — Хэмиш стоял, наклонившись к Сильвестру и опираясь обеими руками на ручку зонтика. — Заметь, — сказал он, — что, в отличие от моей мамы, я не столь тактичен. Извини.
— Ничего, — сказал Сильвестр, — все в порядке. Я, собственно говоря, доволен моим холостяцким положением. И потом, по-моему, Цилия не очень-то нравилась твоей маме.
Хэмиш засмеялся:
— Она ее очень не любила. Очень жалела, что после вашего обручения уже не могла помешать Цилии наложить на тебя лапу. Она тобой, как выразилась мама, „крутила как хотела“.
— Но это недолго продолжалось, — глухо сказал Сильвестр, на что Хэмиш сказал „ха!“ и ударил о тротуар металлическим кончиком зонта.
Кузены пожелали друг другу спокойной ночи и расстались. Хэмиш свернул к Кенсингтону, а Сильвестр вошел в свой полупустой дом и, продолжая наслаждаться холостяцким положением, лег, довольный, спать.
Сон не шел к нему. Он лежал, думая о Хэмише и его жизни. „В семье, — вспомнил он, — поговаривали, что Хэмиш не женился не потому, что был убежденным противником брака, а из-за неразделенной любви к женщине старше него — кузине Софи, которая, когда все уже считали ее старой девой, вдруг вышла замуж за другого кузена — Оливера Ансти. На самом деле Хэмиш, возможно, не такой уж счастливый холостяк, каким кажется, — подумал Сильвестр, переворачиваясь на другой бок и радуясь, что кровать стала такой просторной. — И все-таки я ему завидую, решил Сильвестр, — его не унижала, не наставляла рога такая женщина, как Цилия“. Подумав о Цилии, он так резко перевернулся, что одеяло слетело на пол. Поднимая его, он вспомнил слова тетушки Калипсо: „крутила как хотела“ и совершенно расстроился. Удачное выражение, очень подходящее. Он как будто слышал спокойный голос своей пожилой родственницы. „Ах ты, проклятая Цилия!“ — в сердцах ругнулся Сильвестр.
— Надо заснуть, — буркнул он вслух.
Мысли о Цилии прогнали сон. „Нужно попробовать посчитать овец, — подумал он. — Сколько их было на том поле, когда та девушка остановила поезд? Почему он не обратил на это внимание? А почему, спрашивается, он не обратил внимание на то, как вскоре после свадьбы Цилия приступила к спасению своего сожженного корабля и подготовке почвы для того, чтобы вновь заполучить своего первого мужа? — Хэмиш прав: мне следует прекратить выставлять себя в роли скулящего в кустах побитого пса, плюнуть, прекратить переживать, подписать все необходимые для оформления развода бумаги и поторопить адвокатов, и я сделаю это завтра же, до того как отправляюсь в Штаты. В этом случае я хотя бы уеду с чистой совестью и легкой душой. — Приняв решение, Сильвестр вытянулся в кровати и закрыл глаза. — В том поле была всего лишь одна овца, — вспомнил он вдруг, — только та овца и та девушка“.
ГЛАВА 13
Увидев Джулию Пайпер, собака бросилась к ней, словно узнала давно пропавшего друга. Джулия, которая никогда раньше не видела эту собаку, встала как вкопанная, вспомнив короткий период своей жизни с Жилем, наполненный чистой, неподдельной радостью.
Собака какой-то смешанной породы сунулась головой ей под руку и стала настойчиво толкать костистым лбом, требуя ласки. При этом она ворчала и повизгивала, как будто рассказывала что-то. У нее была жестковатая коричневая шерсть — темная на спине и более светлая, рыжеватая на животе.
Собака, которая была у них в Париже, выглядела почти так же. У нее тоже были понятливые глаза, глядевшие из-под пучков волос, но она была старше и не такая непосредственная и доверчивая, как та, чью голову Джулия сейчас ласкала.
Парижскую собаку они увидели, когда сидели, держась за руки, в кафе на улице. Высоко подняв хвост и прижимаясь то одним, то другим боком к ногам сидевших, она не спеша бродила между столиками. Направившись вдруг прямиком к Жилю, она положила голову ему на колено и уставилась в лицо. Жиль отпустил руку Джулии и, погладив собаку по спине, почесал ей ребра. Джулия с интересом наблюдала, как собака зажмуривала от удовольствия глаза, когда Жиль ласково поглаживал ей бока. Когда ей предложили кусочек сахара, она спокойно, с достоинством приняла его из рук Жиля.
Цвели каштаны, ярко, как и все предыдущие дни, сияло солнце. Бесконечные гряды ириса в парках и садах ласкали взор; воздух был напоен ароматом черемухи. Они бродили по Люксембургскому саду. Под ногами скрипел гравий, от фонтанов веяло прохладой. Увязавшийся за ними пес лакал в фонтане воду, и капли ее стенали по его мохнатой бороде. Жиль положил ей на плечи руку, и, когда она откидывала голову назад, ее шея отдыхала на его руке. На нем была рубашка с короткими рукавами; пиджак он снял и нес в руке. Джулия наслаждалась, подставив лицо под теплые, ласковые лучи заходящего солнца.
— Как насчет ужина? — спросил Жиль. — Может быть, поужинаем пораньше? Я чувствую, что проголодался.
Они поужинали в тихом, уютном ресторане, где уже были накануне и днем раньше и где занимали всегда один и тот же столик. Они поели спаржи, запеченной в сметане телятины с грибным соусом и клубники в сахарной пудре. Жиль пил „Шардонне“, а она воду. Они заказали потом кофе, для Жиля — с бренди. Она разговаривала с Жилем, смотрела на окружающих, слушала их болтовню, и всю ее охватывало ощущение счастья.
Собака куда-то ушла. Расплатившись, они пошли к Сене, чтобы посмотреть на плывущие по ней баржи и прогулочные лодки, а также взглянуть на шпиль Сент-Шапелль, как они уже делали и вчера, и днем раньше. По дороге в гостиницу они снова зашли в кафе, и Жиль заказал себе рюмочку бренди. Они сидели за столиком на тротуаре и лениво разглядывали прохожих. Неожиданно поднявшийся ветер тряхнул каштановые деревья, и с них под ноги гуляющим посыпались цветы.
Они поднялись в свой номер на седьмом этаже. Джулия разделась, распахнула окно, бросила взгляд через узкую улицу и увидела, как видела уже несколько ночей подряд, женщину, работавшую за столом в ярко освещенной комнате.
— Уже так поздно, а она все еще работает, — сказала она Жилю, раздевавшемуся за ее спиной.
— Совсем даже не поздно, — грубо отозвался он и, снова надев брюки и взяв свой бумажник с ночного столика, куда он его перед тем положил, направился к двери.
