Элизабет Эллиот - Тигровая лилия (Ремингтон - 2)
- Что вам здесь понадобилось? - Его голос напомнил Лили звук басовых струн скрипки, на которой очень плохо играют. Постаравшись ничем не выдать своего волнения, она приветливо улыбнулась.
- Да просто поблагодарить вас за ваше внимание ко мне и моей служанке. Элис сказала мне, что вы готовили для меня специальные блюда, чтобы мне легче было глотать. Очень благодарна вам за вашу заботливость.
- Да никакой такой заботливости, - буркнул Бык, нацеливая на Лили кончик ножа. - Я дал этой чертовке все, что она просила, лишь бы избавиться от нее. Не выношу, когда на кухне крутятся под ногами болтливые женщины, а эта - самая болтливая из всех известных мне. Так ей и передайте.
- Обязательно передам, - вежливо сказала Лили. Затем она сдвинула брови и стала внимательно его разглядывать. Исследовав его от макушки до ступней, она понимающе кивнула.
Бык метнул на нее бешеный взгляд.
- И что вы во мне такого высмотрели, госпожа?
- Ох, что это я... - Она сделала вид, что смутилась. - Но вы должны извинить меня за мое бесцеремонное любопытство. Вы выглядите совсем не так, как я себе представляла. Значит, я не совсем правильно поняла... Видите ли, я была уверена, что вы женщина.
- Кто-кто?!
Лили съежилась от его рыка, однако не сдвинулась с места.
- Видите ли, Диксби сказал мне, что вы его жена, но мне и в голову не могло прийти, что вы - мужчина. Должно быть, у вас очень необычные отношения. В наше время ничему не приходится удивляться. - Она пожала плечами, как бы не желая продолжать разговор на эту тему. - Ну, что ж, мне пора. Большое спасибо за великолепный обед, сэр.
Лили спешно покинула кухню, несколько удивляясь тому, что Бык никак не отреагировал на ее объяснение. Они с Джеком были уже в холле, когда услышали грохот разбиваемых тарелок, сопровождавшийся цветистыми проклятиями.
- На самом деле у Диксби и Быка ничего такого нет, миледи. - Джек бросил обеспокоенный взгляд через плечо. - Бык теперь спустит с Диксби шкуру за то, что тот наплел вам всяких небылиц.
Лили улыбнулась.
- Не думаю, что Диксби сделал это специально. Малоли что бывает. Простите меня, но вам не пристало называть своего друга лжецом. Это просто нечестно. - Она поспешно сменила тему, не дав Джеку возразить: - Его светлость сказал, что я могу осмотреть дом. Я бы хотела начать с верхнего этажа.
Ремингтон прислонился к дверному косяку. Его глаза не сразу привыкли к царящему в музыкальном салоне полумраку. Мебель была закрыта пыльными чехлами, все окна, кроме одного, занавешены плотными портьерами. Оконные стекла были настолько грязными, что почти не пропускали света, и хотя герцог прекрасно знал, что на улице вовсю светит солнце, он не мог отделаться от ощущения, что уже вечереет. Он собирался уезжать, но тут Диксби доложил ему, что их гостья отправилась на верхний этаж. Диксби знал, что он не велел ей сюда заходить. Джек с виноватым видом стоял рядом в коридоре. Герцог кивком головы отпустил его и вновь взглянул на Лили. Девушка стояла возле закрытого шторами окна, склонившись над инструментом, покрытым пыльным чехлом.
С грязными пятнами на платье, с волосами, собранными под изящным простым бантом, она показалась ему очень юной. Она наклонилась ниже, чтобы приподнять чехол и взглянуть на инструмент, и от этого движения ее волосы медленно скользнули вперед, через плечо. Даже при этом тусклом свете ее медные локоны мерцали живым теплым блеском, словно у них был свой собственный свет. Герцог представил, как он развязывает этот бант и пропускает пышные сверкающие пряди между пальцами... Он перевел взгляд ниже, и у него перехватило дыхание. Ее естественная и в то же время такая соблазнительная поза показалась ему, прелестной. Изящные линии ее тела явственно прорисовывались под легкой тканью. Его воображение тут же услужливо подсказало самые восхитительные и запретные картины... он и она вместе.
Он вовремя вспомнил, что может только смотреть на нее... Но, великий Боже, как же ему хотелось прикоснуться к ней, обнять этот гибкий стан! В обеденном зале он старался отвлечь себя разговором, однако несколько раз ловил себя на том, что не сводит с нее глаз. Он прилежно выискивал в ее внешности какие-нибудь недостатки, которые могли бы ему помочь сдержать слово, данное ее отцу. Но тщетно. Насколько он мог судить, у нее не было ни одного изъяна. Она время от времени тоже поглядывала на него своими огромными светло-карими глазами, которые могли бы зажечь самое холодное сердце мужчины.
Она что-то говорила, но он почти не следил за ее словами, не в силах оторвать взгляда от двигающихся губ, словно созданных для поцелуев. Стоило ему сосредоточиться на разговоре, как его тут же отвлекал ее голос. Легкая хрипотца - напоминание о роковой ночи - не мешала ему представить, как мог бы звучать этот голос во мраке спальни, то нежный, то мучительно-страстный. К тому времени, когда они покончили с супом, он уже был возбужден настолько, что не мог думать ни о чем другом.
На протяжении всего обеда он был занят тем же, чем сейчас: представлял себе, как обнимает ее, как стаскивает с нее платье, любуясь ее наготой, как она стонет под его поцелуями... Это было хуже пытки, но он не мог заставить себя отвести взгляд. Его ладони горели от желания ощутить ее кожу, а тело требовало соития. Но самым ужасным было то, что ее тоже влекло к нему. В ее глазах иногда мелькал столь откровенный призыв, что все его тело напрягалось от невыносимого желания.
А стала бы она отвечать на его поцелуи? Он чуть было не шагнул к ней, но вовремя остановился, сообразив, что он собирается сделать. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, пока наконец не уверился в том, что в состоянии себя контролировать. Обеспокоенный тем, что она в любой момент может оглянуться и увидеть его страстный взгляд, он деликатно кашлянул.
Лили выпрямилась и, откинув волосы за спину, небрежно поправила бант.
- Ах, это вы, ваша светлость.
Она нисколько не смутилась, увидев его. Словно не помнила уже его долгой нотации, прочитанной ей всего два дня назад.
- У вас тут замечательный старинный, клавесин. - Она приподняла край пыльного чехла. - Хотите взглянуть?
- Нет! Не тро... - Он ринулся к клавесину, но было уже слишком поздно. Лили сдернула чехол раньше, чем он успел остановить ее. Густое облако пыли взметнулось между ними.
- О Боже! - Она замахала руками, тщетно пытаясь разогнать серое облако. Света в комнате стало еще меньше. А когда пыль потихоньку осела, первое, что увидел Ремингтон, было ее улыбающееся лицо.
- Что тут смешного?
Она лишь показала пальцем на его лицо и расхохоталась.
- У вас такой вид, будто вы угодили в мешок с мукой.
Он оглядел свой покрытый слоем светло-серой пыли костюм и перевел взгляд на ее платье.
- На вашем месте я не спешил бы смеяться. Вы на себя полюбуйтесь.
Она отряхнула подол, потом стряхнула пыль с волос и лица, взметнув еще два серых облачка.
- Похоже, я сумела нанести непоправимый урон вашему костюму и своему платью. Я страшно раскаиваюсь, милорд.
Однако по ее виду нельзя было сказать, что она так уж сильно раскаивается. Герцог почувствовал, как его суровость тает, а губы растягиваются в усмешке.
- Вы бы посмотрели на свое лицо.
- Ну уж нет, благодарю покорно. - Она улыбнулась ему в ответ, однако, когда их взгляды встретились, ее улыбка вдруг стала неуверенной, а затем и вовсе погасла. Внезапно она почувствовала огромное желание привести себя в порядок и отвела глаза.
Герцог протянул руку.
- Пойдемте, Лили. Теперь ваше любопытство удовлетворено, а значит, эту комнату можно снова запереть.
Она покачала головой.
- Но ведь вы даже не взглянули на клавесин.
Не обращая внимания на его протянутую к ней руку, Лили принялась осторожно обходить клавесин, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Это был большой, довольно неуклюжий инструмент, однако корпус из розового дерева, украшенный тонкой резьбой, был сделан, без сомнения, рукой мастера. Меньше всего герцога занимал сейчас клавесин. Ибо он был поглощен созерцанием угадывавшейся под мягкими складками платья соблазнительной фигуры Лили. Внутренний голос нашептывал ему, что они сейчас одни и что он может просто закрыть дверь, и никто из слуг не осмелится помешатьим. Он снова сжал кулаки, преодолевая соблазн запереть дверь.
- Вынужден напомнить, что я запретил вам сюда заходить. Все комнаты на этом этаже не в порядке. Вы могли пострадать...
- Начало восемнадцатого века, - прервала она его. Ее пальцы благоговейно пробежались по клавишам. Глядя на них, герцог почти явственно представил, как кончики ее пальцев вот так же ласково касаются его пылающей кожи. Эта воображаемая ласка еще больше разожгла его кровь. Девушка опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть редкостный инструмент, предоставив герцогу возможность увидеть ее тело в этом новом ракурсе.
