Анна Климова - Люби меня нежно. И сердца боль
Александр Михайлович наслаждался, когда ему докладывали о том, как в страхе мечется по городу ее сын, как он отталкивает от себя всех. Всегда потешно наблюдать за спятившим крысенышем, за его саморазрушительным злобствованием. Еще немного, и крысеныш что-нибудь с собой бы сделал. Страх — такой действенный инструмент!
Он не мог удержаться и явился к ней, свалившейся в болезненном припадке (жаль, что она не сдохла по дороге в больницу!).
И что же он увидел? Святое всепрощение! Эта дура посмела его пожалеть! Безмозглая, тупая корова! Да еще заявила, что этот выродок — его сын!
А когда Александр Михайлович нажал на нее, то увидел ту же самую девчонку, решительно сказавшую ему когда-то: «Я хочу, чтобы ты ушел. Совсем».
Это не могло не вывести его из себя. Будь это в другом месте, он непременно бы с ней что-нибудь сделал.
Проходя по коридору, он чуть не столкнулся с мужчиной, девушкой и парнем… В парне он узнал Вадима. Александр Михайлович остановился и смотрел им вслед, пока они не скрылись в палате.
После этого он спустился с телохранителем вниз, прошел полупустой вестибюль и вышел к стоянке, где его дожидался черный и блестящий, как только что растопленная смола, «мерседес».
Телохранитель подбежал первый к машине и открыл дверь. Александр Михайлович забрался в салон, прижав своим грузным телом молоденькую особу, самозабвенно дымившую сигаретку с травкой.
— Шура! — завопила она, визгливо смеясь. — Ты ж мэне чуть не раздавил, гадский папа!
— Когда я тебя захочу раздавить, Ксюха, я тебя заранее об этом предупрежу.
— Куда едем, Александр Михайлович? — почтительно повернулся к нему телохранитель, усевшись на водительское место.
— Секунду… — Александр Михайлович достал сотовый и набрал номер. — Юра, голубчик, проследи за этой троицей… Да, пацаненок и с ним двое. Не спускай глаз с него. Особенно с него… Когда он должен принести деньги? Сегодня вечером? Если денег не будет, я хочу, чтобы вы запугали его до смерти. Я хочу, чтобы он сам сдох. Сам! Понял? Ну и умница. Если будут трудности, звони. Все. — Потом он обратился к водителю: — Отвези меня в какой-нибудь ресторан, Дима. Если в этом городе есть что-нибудь приличное.
— Сделаем, Александр Михайлович.
— У-у, какой ты сегодня бяка! — тут же выдала девица. — Да, бяка, бяка! Я с тобой не дружу…
Александр Михайлович схватил девицу за шею и встряхнул.
— Заткни пасть, или я попрошу Дмитрия прибавить газу, а тебя выкину отсюда, поняла?!
Глаза девицы сделались круглыми от страха. Она мелко-мелко затрясла головой и сжалась в уголке машины.
Через минуту он притянул ее к себе и поцеловал.
— Просто мне надо подумать, Ксюха, понимаешь? Просто подумать. У твоего папочки есть кое-какие дела. Важные дела.
Александр Михайлович обнажил ее маленькую, почти девичью грудь и начал привычно слюняво ее целовать. Но он не думал о Ксюхе. Перед его внутренним взором стояло бледное, с заострившимися чертами лицо женщины, которую он любил когда-то и унижал своей любовью; той самой женщины, которая принадлежала ему, была всецело в его власти… Казалось, он знал ее всю, всю до самого донышка! Но он ошибался…
Какая же она все-таки тварь!
«Это твой сын, Саша…» — возник ее голос.
Александр Михайлович сжал зубы на темно-коричневом соске. Девица вскрикнула от боли.
Водитель равнодушно взглянул в зеркальце заднего вида, а потом уже не отрывался от дороги.
* * *Спустя несколько минут после ухода бывшего мужа в палату вошли Вадим, Юля и Евгений Иванович.
— Сынок! — позвала она слабо и обняла его.
— Как ты, мама? — спросил Вадим, пристально вглядываясь в ее бледное лицо с опухшими глазами.
— Ничего, ничего, сынок…
Он почти никогда не видел ее слез, только угадывал, что она плакала, именно по этим покрасневшим глазам.
Сердце его сжалось от жалости. Она ведь всегда была рядом с ним. Всегда вникала в его проблемы. Он помнил, как в детстве, когда ее долго не было дома и не с кем было поиграть, ему было тоскливо и ужасно одиноко. Тогда он брал ее халат и принюхивался к маминому запаху, глубоко втягивал его носом, чтобы почувствовать — она здесь, рядом, скоро придет, принесет что-нибудь вкусненькое и поиграет с ним.
Сейчас он видел маленькие складочки у рта и глаз, которых раньше не замечал, видел печать усталости и беспокойства на ее лице.
— Юлечка, и ты пришла, — тихо воскликнула она. — Как я рада. Спасибо тебе.
— Не за что, Светлана Владимировна. Я вот тут вам кое-что принесла… — Юля положила на тумбочку пакет с соками и фруктами.
— Ой, не надо было. Я и так скоро отсюда выйду.
— Ничего, других угостите. Главное — вы сами поправляйтесь.
— Женя, — подозвала она стоявшего с букетом цветов художника, — добрый день. Ты уже познакомился с моим сыном?
— Да, имел такое удовольствие, — усмехнулся он и вручил ей букет. — Это тебе.
— Просто непозволительные с твоей стороны расходы… — начала она строго, но он прервал ее:
— Это мои расходы, Света. Поэтому не смей сопротивляться и прими их, как неизбежное.
— Спасибо тебе, Жека, — улыбнулась она с благодарностью. — Спасибо за все.
Вадим удивленно посмотрел сначала на мать, потом на этого наглого незнакомца, который так неожиданно вторгся в их жизнь. Судя по всему, они были знакомы раньше. Это странно беспокоило Вадима. Он был не в силах побороть недоверие к этому Жене.
Светлана Владимировна повернулась к сыну.
— Вадик, прошу тебя, ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо, я уверена в этом.
Уверенность матери никак ему не передалась. Он отлично помнил, что завтра вечером ему надо будет отдать тридцать тысяч долларов. Таких денег у него не было.
Вадим посмотрел на Юлю, которая всю дорогу таинственно молчала.
— А ты, Юленька, прости меня за беспокойство, — обратилась Светлана Владимировна к девушке. — И забудь о том, о чем я тебя просила.
— Вы уверены? — нахмурилась Юля и посмотрела на Вадима.
— Да, да, детка. Все в порядке. А теперь можете идти. Идите, идите. У вас, наверное, дел полно. Умирать я не собираюсь, так что не надо меня караулить. Никуда я не денусь.
Они втроем повернулись, чтобы уйти, но Светлана Владимировна окликнула незнакомца:
— Женя… На два слова.
Незнакомец вернулся, а Вадим и Юля вышли в коридор.
Вадим некоторое время неловко молчал, потом спросил:
— Ты не знаешь случайно, откуда появился этот гусь?
— Женя пишет неплохие картины. Мы иногда докупаем его работы для офиса.
— Он художник?
— Нет, военный. Бывший папин сослуживец. Просто подрабатывает себе на хлеб. Про остальное можешь не спрашивать, я почти ничего о нем не знаю.
Тон Юли был холодным, как айсберг. Вадим сразу это почувствовал.
Он подошел к ней и попытался заглянуть ей в глаза.
— Юль…
Она смотрела на противоположную стену.
— Юля… Я хочу попросить у тебя прощения за то, что было в тот вечер…
И тут его пронзил взгляд ее пылающих зеленых глаз. Он даже опешил от того, сколько скрытого значения было в этом взгляде, сколько таинственного и бесконечно глубокого смысла.
— Ты знаешь, что ради тебя она хотела продать квартиру?
Вадим сглотнул.
— Квартиру? И мать пошла ради этого к тебе?
— Да, вчера утром.
— Что ты ей ответила?
— Ничего. Продажа квартиры — не дело одного дня. А тебе ведь нужны деньги срочно, не так ли? Впрочем, как ты уже слышал, Светлана Владимировна все отменила только что.
— Что значит отменила?
— То и значит. Она не будет ничего продавать.
— Не понимаю… Мать и мне сказала не беспокоиться.
— У нее кто-то был. Когда я вошла, то почувствовала запах очень дорого одеколона. Такой одеколон простые врачи элементарно не могут себе позволить.
— Кто же, по-твоему, у нее мог быть?
— Не знаю, но человек, проходивший мимо нас в коридоре, когда мы шли сюда, издавал точно такой же запах.
— Полный такой, бородатый, в сопровождении квадратного громилы? Черт побери, кто же это был? Я спрошу у матери…
* * *— Присядь, Женечка, — пригласила Светлана Владимировна, похлопав по краю постели. — Вот так вот… Я тебя не очень обременяю?
Он с улыбкой покачал головой.
— Расскажи, как живешь? У тебя, вероятно, все хорошо в жизни. Во всяком случае, мне так думается.
— Ну, не так чтобы все хорошо, — усмехнулся он. — Разве стал бы я ходить по офисам со своими картинами и унижаться перед такими, как Виктория Павловна, если бы все было так замечательно?
— А ты действительно художник?
— На самом деле я служу. Ты ничего не имеешь против военного?
— Нет-нет, — тихо засмеялась она. — Кстати, я и предполагала, что ты станешь военным или художником. Ты же за военруком по пятам ходил.
