Анна Климова - Люби меня нежно. И сердца боль
— Нет, — ответил Вадим, который уже отказывался понять, что это за странный посетитель. Он не был похож на одного из бойцов криминального мира. «А откуда тебе знать, похож он или не похож?» — возникла в голове тревожная мысль.
— Ясно, — кивнул незнакомец, аккуратно перевязывая ему запястье. — Полагаю, остановила тебя вовсе не мысль о матери, а обычный страх. Ты заглянул в глаза пропасти и испугался. Если боишься, значит, мозги у тебя еще сохранились. Возможно, ты еще не потерянный для общества человек.
— Что вы говорили о матери? — спросил Вадим, невольно переходя на «вы». — И кто вы такой?
— Меня зовут Женя. Твоя мать дала мне телефон и адрес. Я звонил тебе еще вчера вечером, но телефон… — он оглянулся на остатки разбитого телефонного аппарата и усмехнулся, — телефон, как видно, сильно пострадал во время белой горячки.
— Что с матерью?
— Она потеряла на улице сознание. Теперь Света в больнице. Врачи говорят, что с ней все будет в порядке. Только ей нужен покой. Но мне кажется, что это мало осуществимо, если судить по выходкам ее сына. Я даже предполагаю, что ее нынешнее состояние вовсе не случайно. Я бы даже сказал, оно закономерно.
— Кто вы вообще такой, а? — зло прищурился Вадим. — Что вам надо?
— Я знакомый твоей матери.
— Среди знакомых моей матери нет таких…
— А ты хорошо знаешь всех знакомых матери? Позволь в этом усомниться. О своей матери ты ничего не знаешь и не думаешь. Иначе ты был бы рядом с ней, когда она упала на тротуар, и сидел бы у ее постели, а не играл в самоубийцу, рассчитывая на то, что тебя пожалеют.
— Чего тебе надо, а, мужик? Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты подумал о своей дальнейшей жизни… мальчик, — последнее слово Женя произнес отдельно, и это Вадим воспринял как оскорбление.
Незнакомец не ожидал резкого удара в живот, но успел сгруппироваться. Согнувшись, он выдохнул несколько раз, потом, покачав головой, произнес:
— Бить раненых не в моих правилах. Но я могу пренебречь правилами, если ты позволишь себе еще нечто подобное. Думаю, с любезностями мы покончили. А теперь хочу передать, что твоя мать ждет тебя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Светлана Владимировна увидела, как кто-то решительно вошел в палату. Краем глаза она заметила высокого молодого мужчину в темном костюме, поверх которого был накинут белый, только что отглаженный халат.
Он окинул палату внимательным взглядом, подошел к спавшей старушке, потом к еще одной женщине, которая читала книгу.
Мужчина наклонился к ней и что-то прошептал.
— Чего? — возвысила голос женщина.
Мужчина передал ей что-то и кивнул на Светлану Владимировну.
— Так бы сразу и сказал. Не надо мне твоих денег, — зло отозвалась она, бросая книгу на тумбочку и выходя из палаты.
Мужчина подошел к двери и заглянул в коридор. Спустя некоторое время в палату вошел еще один человек. Он тоже был в накинутом халате. Лет сорока — пятидесяти, с небольшой аккуратной бородкой на полном лице.
Этот человек кивнул молодому и медленно приблизился к постели Светланы Владимировны. Молодой немедленно вышел, но его тень была видна на матовом стекле.
— Ну, здравствуй, Света, — просто сказал он, присаживаясь на стул и складывая руки на груди.
Возможно, именно по этому жесту она и узнала его. И еще по голосу.
В тот же миг все забытое, тщательно скрываемое, запертое в глубине души всколыхнулось в ней, подступило к горлу, застлало слезами досады глаза.
— Вижу, узнала, — усмехнулся в усы мужчина.
— Саша? — робко отозвалась она.
— Что, я так изменился?
Да, он изменился. Стал полнее, холенее. Она увидела на его пальце дорогую печатку с ярким камешком, заметила костюм из очень дорогой ткани. Но это был все тот же Саша. Все тот же злой, холодный блеск в глазах, все те же покровительственные интонации в голосе, все тот же снисходительный поворот головы, те же скрещенные на груди руки. Бывший муж хоть и постарел на двадцать лет, но черточки двадцатилетнего заводского парня остались.
— Как живешь, Света?
— Не жалуюсь, — произнесла она, ощущая нечто похожее на страх или беспокойство самого неясного свойства, какое бывает у животных перед землетрясением.
Бывший муж нес в себе непонятную, неосознаваемую угрозу. Возможно, в этом были виноваты воспоминания. Она и хотела бы все забыть, но проклятая память оставляла в себе исключительно неприятное. И с этим ничего нельзя было поделать.
— Не жалуешься? — пытливо заглянул он ей в глаза. — Что так? Сейчас все жалуются. А у тебя, как я вижу, есть основательный повод для жалоб.
— Возможно, но тебе я не стала бы жаловаться, — ответила она, не в силах подавить в себе ту сопротивляющуюся из всех сил девчонку, какой она была двадцать лет назад.
Мужчина снова усмехнулся.
— А ты все такая же. Как невоспитанная, дикая собака. Ее лупишь, а она все равно норовит укусить.
— Тебе виднее. У тебя, Сашенька, большой опыт по воспитанию диких собак. Но ты все же не прав. Я изменилась. Стала спокойнее. И умнее.
— Спокойнее? Умнее? Качества довольно спорные. Спокойным человек может быть только в гробу. Что касается ума… Сомневаюсь, что ты приобрела хоть чуть более того, что ты имела, когда меня бросила.
— Ты пришел, чтобы оскорблять меня?
— Нет, просто разговор у нас такой странный получается. С перчиком. Все забыть не можешь…
— Плохое трудно забывается, — ответила Светлана Владимировна. — Впрочем, я давно тебя простила. Кто старое помянет, тому глаз вон, правда?
— Ты меня простила, — констатировал он задумчиво. — Весь вопрос в том, простил ли я тебя.
Она напряглась, сжалась в душе, как будто почувствовала запах гари. Горькой свежей гари, доносящейся от невидимого огня.
Саша наклонился к ней и заговорил, понизив голос:
— Успокоилась, да? Умной себя считаешь? В этом твоя беда, Света. Посмотри на себя. Кто ты есть? Кто ты такая? Стареющая, блеклая баба, которая никому не нужна. Ты и член-то видела всего пару раз в жизни. Мой и того ублюдка, что тебе сынка твоего состругал. — Как и много лет назад, он схватил ее за подбородок сильными пальцами. — А теперь подумай, кем ты могла бы сейчас быть, если бы не твой поганый норов? Ты жила бы во дворце, построенном по последнему слову архитектуры, с прислугой и всеми причиндалами. Общалась бы с известными людьми, имела деньги, о которых ты сейчас только мечтаешь и которых у тебя уже никогда не будет! Ты сдохнешь в нищете, жуя хлеб и молоко на свою пенсию, дура! Посмотри! Посмотри на себя! Ты же ничто! Меньше чем ничто! Ноль без палочки! Идиотка!
Он, с силой и ненавистью дыша ей в лицо, отбросил ее на подушку.
Света усилием воли сдержала слезы, продолжая смотреть на него.
— Да, двадцать лет назад ты преподала мне урок. Урок, который я запомнил. Что бы ни случилось, как бы громко ты ни упал на землю, всегда можно подняться на ноги. Всегда можно вернуть то, что принадлежит тебе. Это уже мой вывод.
— Зачем ты нас нашел? — дрожащим голосом спросила она.
— Хороший вопрос. Ты ведь считаешь себя умной, верно? Догадайся. Что, не получается? Двадцать лет назад я потерял жену. Не прошло и года, как она родила мальчика. Здоровенького, красивенького мальчика 3.600… Что, опять не можешь понять? Тогда я тебе сам скажу. Ты — стерва и шлюха. Была бы мордой покрасивее, ложилась бы под каждого встречного поперечного. Вот я и подумал: неужели нет такого средства, чтобы показать тебе твое место? И я решил: есть! Есть это средство! Я тебя уничтожу. Сотру все, что ты любила, в порошок. И особенно сынка твоего дебильного. Нет. Вас никто пальцем не тронет. Мне криминал не нужен. Все получится само собой. Я заберу его у тебя. Вырву с корнем, искалечу и растопчу. А значит, растопчу тебя. Я заставлю его корчиться, вздрагивать от каждого шороха, доведу его до того, что он плюнет тебе в рожу и сдохнет, так и не узнав, что случилось. А ты, моя хорошая, отправишься вслед за ним, верно?
По ее щекам текли слезы. Она покачала головой и сказала:
— Сколько же в тебе злобы, Сашенька. Ты вырастил эту злобу, как ядовитый гриб. Мне жаль тебя. Сейчас, даже несмотря на все свои деньги, ты, вероятно, очень несчастлив…
— Господи, ты такая же безмозглая корова, какой и была! — воскликнул он с ненавистью и встал, отбросив стул. — Или ты думаешь, что я не сделаю то, о чем говорю? Так вот, уверяю тебя, сделаю. Меня многие обманывали, но так, как ты, еще никто. Поэтому ты получишь то, что заслужила.
Он решительно направился к двери.
— Саша! — окликнула она его. — Это ведь твой сын, Саша…
Он замер и оглянулся.
— Неудачный ход, моя дорогая. Ты не спасешь его таким образом.
— Это правда.
— Какая правда? Твоя? Впрочем, тебя можно понять. Ты скажешь все, что угодно, лишь бы спасти своего выродка. Все дело в том, что у меня не может быть детей. Не могло и не может, — засмеялся он недобрым смехом.
