Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь
Просыпаясь, он первым делом думает: «Чем бы таким мне сегодня заняться?..»
Я люблю его до беспамятства, до боли в мышцах. Но в постели я с ним не получаю удовольствия.
Мы больше никогда не сможем любить друг друга, как прежде, больше не будет настоящих искренних мгновений. Мы слишком далеко зашли и оказались в тупике. Или точнее, я. Это я во всем виновата, с меня все началось.
Я подумала, какими пошлыми теперь кажутся мне разговоры о том, что в постели все уладится само по себе, лишь бы только все остальное было в порядке. Что если люди в духовном плане подходят друг другу, то и в сексе все будет хорошо. Что секс объединяет двух людей. Ни хрена. Некоторых он только разъединяет. Нас, например.
Я в панике вскочила со стула и бросилась к телефону. Набрала номер Йоуни. Не отвечает. Набрала снова. Опять ничего. Я решила позвонить на радио — он говорил, что у него сегодня эфир. Там сказали, что его нет.
Мне стало так плохо, что безумно захотелось с кем-нибудь встретиться. Ханну Токола. Как я могла о нем забыть?!
Я набрала номер.
— Ханну Токола слушает, — ответил представительный голос.
— Привет, это Сара.
— A-а, привет. Как дела?
Было слышно, что он удивлен и даже как-то растерян.
Я не выдержала:
— Честно говоря, мне ужасно плохо.
Он закашлялся.
— Что-то случилось?
— Да нет. Слушай, я сейчас в Коккола. Приезжай. Или нет. Не приезжай. Давай сходим в бар.
Ханну засмеялся. Это был хороший знак.
— В бар? Ты на часы вообще смотрела?
— Не-а.
— Времени — без четверти одиннадцать.
— Знаешь, у меня по жизни правило: до одиннадцати не пить. Так что у нас с тобой в запасе еще целая четверть часа. Думаю, за это время мы как раз успеем добраться до ближайшего бара.
— Ну ты даешь…
Он лениво зевнул в трубку.
— Ну хорошо, давай. Встречаемся через четверть часа.
Я собралась за три минуты. Схватила старый велик и, отмотав два километра за четыре с половиной минуты, вскоре была на месте.
Во дворе кабака уже стоял старый «Фольксваген». Ханну успел приехать раньше меня. Ишь как его в кабак потянуло, а еще ломался.
Я вошла внутрь. В баре не было никого, кроме Ханну. Он сидел за стойкой. На нем был темно-зеленый свитер и вельветовые штаны. Одежду ему до сих пор покупает мать.
Зимой он всегда ходил в куцем пальто с меховым воротником, купленным на распродаже «Армии спасения». У него были короткие сальные волосы. Он вышагивал по поселку, крутя головой из стороны в сторону. Вылитый русский турист.
Девчонки в школе от него просто кипятком писали, хотя мне он никогда не казался особо привлекательным — лицо словно вырублено топором.
— Привет, — небрежно поздоровалась я и уселась напротив.
— Привет, — ответил Ханну и помахал мне рукой, хотя я сидела всего в нескольких сантиметрах от него.
Я была и в самом деле рада его видеть. Рядом с ним жизнь казалась проще.
Мы заказали по пиву.
— Ну, как жизнь молодая? — спросил Ханну с наигранной развязностью, как всегда, когда он смущался.
— Я же уже сказала: хреново.
— А че так? Общага не нравится?
Я сделала большой глоток. Времени было без двух минут одиннадцать. Моя жизнь медленно катилась под откос.
— Да не в общаге дело. У меня, понимаешь ли, кризис в личной жизни.
Ханну понимающе кивнул, хотя я прекрасно знала, что он ни черта не смыслит в этих вещах.
— Но не будем об этом, — бодро сказала я. — Как у тебя дела?
— Да ничего особенного… Работа и все такое.
— А как на личном фронте?
Ханну поспешно хмыкнул.
— Ну… была у меня одна некоторое время… но не знаю. Она была такая нерешительная… из разряда тех, кому надо бы вначале врезать хорошенько по башке, а уж потом разговаривать, все равно о чем, хоть о рытье траншеи.
— Понятно.
— А сейчас я встречаюсь с Тойни, где-то уже неделю. Она работает продавщицей в «Анттиле».
Неделя для него — это уже рекорд.
Мы поболтали о том о сем. Я рассказала о работе, об общаге, немного о Йоуни. Ханну расслабился. Мы заказали по второй кружке пива.
— Мне за руль не раньше вечера, — пояснил он, слизывая пену с губ.
— Да мне-то какое дело, — сказала я.
То, что мама будет дома, когда я приеду забирать вещи, меня тоже мало волновало.
Мы сидели, молча пили пиво и смотрели в окно. Было пасмурно. По улице, закутавшись в шубу, шла женщина и вела на поводке пуделя.
— Так, значит, ты теперь типа встречаешься? — спросила я, не придумав ничего более умного.
Ханну усмехнулся:
— Ну, типа да.
— Ясно…
Ханну уставился в стенку.
— Тойни, говоришь?
— Тойни.
Я понимающе кивнула. Я никак не могла перейти к интересующей меня теме. И тогда я решила спросить напрямую.
— Слушай, — бодро и непринужденно начала я. — Расскажи мне о своих подругах. Какие они в постели? Ничего?
— Кхе, кхе… — закашлялся Ханну. Он удивленно посмотрел на меня. — Чего это ты вдруг?
— Да ничего. Опиши мне какую-нибудь из твоих подруг. Например, какую-нибудь плохую.
— Плохую? Да у меня вроде плохих-то и не было.
— Ну, самую закомплексованную тогда.
— Да что ты от меня хочешь-то?
— Давай колись.
— Ну…
Он выдержал паузу и тяжело вздохнул.
— Была у меня одна чокнутая. Стеснительная вся из себя такая, никак не хотела раздеваться при свете. А как улеглась в койку, тут и понеслось — представь, говорит, что я фрукт. Ее, типа, это возбуждало.
— Какой еще фрукт? — спросила я, покатываясь со смеху. Ничего смешнее я в жизни не слышала.
— Ну, какой-нибудь гладкий. Манго, например. Или авокадо. «Представь, что я фрукт». Тут у всякого желание пропадет.
— Врешь небось?
— Чистая правда! А потом еще велела мне представить, что мой член — дикий банан в ее тропиках. И тут я сказал «стоп». Такой бред я выслушивать не намерен.
— Расскажи еще что-нибудь, — чуть не плача от смеха, попросила я.
— Не знаю даже, что еще рассказать…
— Ну пожалуйста! Я так хочу об этом поговорить. А была у тебя когда-нибудь такая, которая все время требовала чего-то нового, и что бы ты ни делал, ничего-то ей не подходило?
Ханну задумался. Лицо его вытягивалось все больше и больше. Ему явно не очень-то хотелось разговаривать на эту тему.
— He-а, не было, — наконец сказал он.
— Никогда-никогда?
— Не-а.
— А бывало такое, чтобы ты себя неуверенно чувствовал как мужчина?
Ханну пристально рассматривал девочку-официантку за барной стойкой, избегая моего взгляда.
— Ну, — тихим голосом сказал он, — было дело. Была у меня как-то одна баба постарше, красивая — глаз не оторвать, а я немного напился, ну и, в общем, вначале у меня никак не хотел стоять…
— И что ты сделал?
Я ждала, что сейчас он расскажет о том, как они выясняли отношения.
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего. Она не заметила. Я сам справился. Мне как-то приятель посоветовал, что если не стоит, то надо подумать про КПФ, и тогда сможешь сконцентрироваться.
— Что такое КПФ?
— Коммунистическая партия Финляндии, КПФ. Вроде как подумаешь о ней, и сразу встает. Я попробовал, и правда сработало. Это, видно, панику снимает, ну, как если подумать о чем-нибудь отвлеченном. А больше со мной такого не случалось.
— Да-а, круто. Слушай, а расскажи…
— Я ни о чем больше рассказывать не буду, — сказал Ханну, повышая голос. — Все, разговор окончен. Что ты пытаешься выяснить?
— Ничего. Я вот думаю, а может, мне завести любовника-негра? Говорят, у них хорошее чувство ритма.
— Когда же ты повзрослеешь? — фыркнул Ханну. Тут я не выдержала и рассмеялась.
«Когда же ты повзрослеешь?» По-моему, это было еще смешнее, чем история про фрукт.
— Подумаешь, выпила чуток, отнесись с пониманием.
— Да ты всегда была такая, себе на уме. Куда ветер подует, туда и ты, — продолжал Ханну. — Ты уж решила бы для себя, чего же ты в конце концов хочешь.
— Хочу любовника-негра, — затараторила я. — Достань мне такого. Или нет, лучше целый вагон любовников-негров. Пусть приезжают к нам в общагу, всем найдем применение!
— К слову о неграх, — начал Ханну. Он явно хотел сменить тему. — Мы с Рэмом Туовила были как-то в Сейнайоки. Ну, значит, идем мы под вечер по центру, темно. Туовила решил закурить, а спичек нету. Через пару кварталов смотрим, у какого-то подъезда негр курит, беззаботно так. Только зубищи блестят в темноте. Так знаешь, что Рэм выдал? Подошел к нему и говорит: «Огонька не найдется, товарищ тьмы?» Так и сказал. Я уж подумал: все, пропали, найдут утром со вспоротыми животами. А негр, тот ничего, протянул зажигалку, спокойно так. Он, наверное, даже не понял, в чем суть.
— Не увиливай, — сказала я и допила содержимое своего стакана.
— Мне пора.
