Ольга Тартынская - Верь мне и жди
Покончив с формальностями, мы поблагодарили недовольную работницу загса. Она не оттаяла и после того, как ты положил перед ней конверт. Мы выскочили из кабинета, прихватив свидетельство о браке. Нас сразу ослепила вспышка. Какой-то мужичок с тремя фотоаппаратами щелкал нас снова и снова. Ни слова не говоря, ты вырвал из его рук фотоаппарат и стал искать, где в нем скрыта пленка. Мужичок завопил:
— Позвольте, что вы делаете? Вы же все засветите!
— Я это и собираюсь сделать! — пробормотал ты сквозь зубы.
— Но зачем? — удивился фотограф.
— Да, зачем? — спросила я.
Ты остановился и в недоумении посмотрел на меня, потом на фотографа.
— Ты не журналист? — спросил у него.
— Побойтесь Бога, — возмутился мужичок, — я работаю здесь. У нас положено фотографировать жениха и невесту во время бракосочетания. Не хотите, не буду снимать, но зачем же фотоаппарат ломать?
Ты смущенно засмеялся:
— Да ладно, не сердись. — И обратился ко мне: — Мы будем увековечивать это событие?
— Я бы хотела, — ответила я честно.
— Ну хорошо, снимай, — позволил ты. — Но при условии, что это останется между нами.
Фотограф что-то проворчал раздраженно и снова стал щелкать нас. Договорившись о том, что снимки заберет отец Александр, мы отбыли из достопамятной Каменки. Всю дорогу мы вспоминали случай с фотографом и хохотали до упаду.
Когда вернулись в Дубровку, Настя укладывала ребенка на дневной сон, а отца Александра дома не было. Настя попросила подождать, попить чаю, пока Петр Александрович не уснет. Ты усадил меня, сбегал на кухню, поставил чайник на газ. Стол еще не был разобран, только пироги аккуратно накрыты чистыми полотенцами и салфетками. Пока готовился чай, я обследовала стеллажи с книгами. Здесь в основном была собрана духовная литература, но много и русской классики. Ты пересмотрел диски и тоже взялся листать книги, забравшись в кресло. Настя заглянула:
— Я пойду подою корову и вернусь. Не скучайте!
Надо же, еще корова своя! И все сама делает, московская девчонка с музыкальным образованием! Когда Настя вернулась, ты мирно спал, уронив книжку. Мы не стали тебя будить, ушли с чаем на кухню, где хозяюшка занялась разливанием молока по банкам. Я даже обрадовалась возможности остаться с ней наедине. Столько вопросов толпилось в моей голове!
— Вы давно знакомы с Николаем? — начала я, кусая пирог с курицей.
— Ну, Саша с ним в одной группе играл в молодости. Я-то пару раз встречалась с Колей, оба раза он к нам приезжал. Мы здесь пять лет живем, до этого Саша в Москве пытался наладить свое дело, собрать старую группу мечтал, но ничего не вышло. Не сразу он путь свой нашел… — Настя вздохнула, вспоминая о чем-то грустном.
— Наверное, благодаря вам?
— По милости Божией, — просто ответила молодая матушка.
— Не страшно вам было: Москву, все бросить и уехать? — удивлялась я.
— Нет! — улыбнулась Настя. — Здесь мы нужны, у нас замечательный приход. При церкви приют для бездомных с Сашей основали. Кстати, Коля очень помог. — Она помолчала и продолжила, не поднимая глаз от банки с молоком: — Я рада за него, за вас… Вы уж его берегите, таких людей беречь надо, они сами не умеют…
— Да, — прошептала я, тронутая ее словами, — я знаю…
Мы еще долго болтали о разных хозяйственных делах, я выспрашивала все тонкости ведения деревенского дома, записывала разные рецепты, потом все же перевела разговор на тему, в особенности интересующую меня.
— Вас не смущает разница в возрасте?
— Ой, нет, — беспечно махнула Настя рукой. — Я ее не чувствую совсем. Саша — он же как ребенок… Они оба у меня дети!
— Однако у вас маленький сын, для Саши — поздний. Это… ничего? — спотыкаясь, сформулировала я.
Матушка пожала плечами:
— А что тут такого? Я не вижу никакой разницы. — Посмотрев на меня, она все поняла. — Сорок пять для мужчины не возраст. Главное, чтобы мамочка была здорова и способна рожать. А я так, можно сказать, только начинаю.
— Простите меня, Настя, но если, не дай Бог, Саша не сможет поднять ребенка на ноги? Не боитесь?
Молодая женщина улыбнулась:
— Все дается человеку по силам и вовремя. Я ничего не боюсь. И вы не бойтесь. Если Бог даст — рожайте!
— Даже если он против? — кивнула я в сторону горницы.
Настя заговорщически подмигнула:
— В таких делах мужчина не указ.
Я подумала, что матушка абсолютно права, но не могла до конца согласиться с ней.
— Как же без ребенка? — продолжила Настя. — Разве это семья?
Я вздохнула:
— Счастливая вы. У вас все так ясно и просто, на все есть ответ.
— А вы живите с Богом, и у вас все станет просто и ясно. Настя завершила работу и присела к столу выпить чаю.
Она вдруг немного помрачнела, словно что-то вспомнила.
— И у нас, на ваш мирской взгляд, все не просто. Через что пришлось пройти, лучше и не вспоминать. Я ведь едва не потеряла Петра Александровича, когда носила его. — Она перекрестилась. — Тяжело начинали. Саша продал все в Москве, чтобы восстановить церковь. Дом этот купили уж на мои деньги от комнаты в коммуналке. Отношения с местными жителями поначалу были ужасные. Ай, да что там! — Настя снова улыбнулась солнечной улыбкой.
Да, подумала я, у каждого свой ад, свои беды и страдания. Никогда нельзя судить по внешней жизни людей.
Вернулся отец Александр, разбудил тебя. Уже давно стемнело, пора было возвращаться домой. Сон тебя освежил, ты выпил крепкого чая и как заново родился. Супруги вышли нас проводить. Как я ни отнекивалась, Настя сунула в машину корзинку с пирогами — «на дорожку». Мы расцеловались на прощание и чуть не расплакались. За один день она стала мне как сестра родная. Когда отъезжали, я оглянулась в последний раз и увидела, что отец Александр осеняет нас крестным знамением.
— А ведь он чуть не умер когда-то, — проговорил ты, будто продолжая начатый разговор.
— Как?
— Спивался по-черному. Настя тебе не говорила?
— Нет, — покачала я головой.
Ты рассказал мне о первой семье Александра, о его неудачах, долгах, криминальных приключениях. О том, как однажды у него остановилось сердце и только чудо спасло музыканта от смерти. После этого он взял себя в руки и резко изменил образ жизни.
— Уверяет, что ему видение было: эта церковь и этот дом, — рассказывал ты. — Потом случайно здесь оказался и обомлел. Церковь узнал. Решил, что это знак свыше. Тогда вот и Настю встретил. С той семьей уже никакой связи не было, они от него давно отвернулись. Вот так-то…
Я вздохнула от жалости и тоски, стеснившей грудь, и положила голову тебе на плечо. Ты успокаивающе поцеловал меня в лоб.
На этот раз нас не остановили. На подступах к городу мы попали в пробку. Но ты не раздражался, не дергался, курил, думал о своем. Я слегка задремывала. Сказывалось раннее вставание, свежий воздух, сильные впечатления.
— Да, что-то происходит там… — проговорил ты, когда мы стояли на Садовом кольце.
— Где? — не поняла я.
— В храме… Ты почувствовала?
Я кивнула, говорить не было сил. Я думала о том, что должно произойти между нами, когда мы вернемся домой. Однако страха и неуверенности больше не чувствовала. Ведь это будет логическим продолжением свершившегося сегодня. И теперь меня не мучил вопрос, любишь ли ты меня. Я знала.
Любимый, ты видишь, я помню все, каждый миг того благословенного дня отпечатался в моей памяти навечно. Фотограф сдержал обещание, мы получили от отца Александра свадебные фотографии. Я часто достаю их из нашего семейного альбома и смеюсь и плачу, глядя на твое сконфуженное лицо и мое счастливое.
Мы вернулись домой в девять вечера. И тут на меня обрушились телефонные звонки, словно все почувствовали происходящее. Катя поинтересовалась, с чем я ей звонила вчера. Я уклонилась от прямого ответа. Однако нашего психолога не так-то просто обвести вокруг пальца.
— Что-то ты темнишь, — изрекла она. — Что у тебя происходит?
— Замуж вышла, — честно ответила я.
На том конце провода помолчали.
— Ладно, так: завтра сбор в четыре на нашем месте.
Я не успела возразить, Катя бросила трубку. Ты ушел в ванную принять душ, я готовила чай: после Настиных разносолов хотелось только пить. Теперь позвонила Шурка, у нее образовалось время, чтобы поболтать. Пришлось ее разочаровать:
— Катя протрубила сбор завтра в четыре, — сообщила я, — вот и поговорим, хорошо?
Шурке ничего не оставалось, как согласиться. Звонила Лариса, любопытствуя о результатах моего похода в магазин. Звонила Мария Александровна по работе, еще кто-то… Выходной, все наверстывали упущенное. Ты вышел из душа свеженький и бодрый, а я все никак не могла отойти от телефона. Подумала: «Осталось только Гошке позвонить!» — и точно, опять раздалось надоевшее треньканье.
