Карла Манглано - Тайный дневник Исабель
«Да, но в употреблении марихуаны все равно нет ничего незаконного», — решила я, однако не стала произносить это вслух, посчитав, что разговор с лордом Виндфилдом и так уже стал меня ощутимо напрягать.
— Ну, хорошо, не злитесь. Я просто хотела в этом разобраться. Вы должны понимать, что мне становится не по себе, когда мне кажется, что от меня… скрывают правду.
— Зачем бы я стал вам лгать? Думаю, вы вполне могли бы отнестись ко мне с большим доверием.
Лорд Виндфилд на несколько секунд задумался, а затем добавил:
— Я, между прочим, даже выступил по данному поводу в вашу защиту.
— Выступили в мою защиту?
— Да, именно так. Ваш кузен Карл полагает, что вы, возможно, выдумали всю эту историю — ну, о том, что произошло на железнодорожном вокзале, и что эта книга в действительности принадлежит вам.
Ну, Карл и выдал! Это его предположение показалось мне весьма странным. Я почувствовала себя оскорбленной и униженной и, вытаращив глаза, уставилась на лорда Виндфилда.
— Что я… Что эта книга… моя? О Господи! А еще я, наверное, сама пыталась выхватить у себя из рук сумочку и затем одна вернулась в отель! Или же я, наверное, сама наняла тех, кто перевернул вверх дном мой номер в гостинице… А зачем, по мнению моего дорогого кузена, я хранила у себя наркотик?.. В лечебных целях или чтобы мне мерещились голубые дракончики? Как такое возможно?! Он обо мне ничегошеньки не знает, но при этом смеет выдвигать такие жуткие предположения!
Я, не сумев справиться с негодованием, яростно схватила со стола кружку с пивом и сделала из нее такой большой глоток, что от ворвавшегося в мой рот неприятного вкуса меня едва не стошнило.
— Ну, хорошо, хорошо, не злитесь, — стал успокаивать меня лорд Виндфилд. — Я уже доходчиво ему объяснил, что его подозрения абсолютно безосновательны. Они… плод воображения Карла. Ему иногда мерещатся привидения там, где их и в помине нет.
Я глубоко вздохнула и сделала вид, что мой гнев утих.
— Очевидным является то, что тот, кто спутал свою книгу с вашей, не собирался использовать такое большое количество наркотика для благих целей, особенно если учесть, как он приготовлен.
— Как он приготовлен? А что в нем особенного?
— Он спрессован в виде брикетиков. В таком виде его курят вместе с табаком, отчего возникают галлюциногенные эффекты, о которых я вам рассказывал.
— А вам откуда все это известно?
— Я занимался в посольстве вопросами безопасности.
— Ну что ж, ситуация такова, что у меня уже нет ни этого наркотика, ни этой дурацкой, непонятной книги, а у него — у моего незадачливого похитителя — находится замечательный экземпляр книги «Мадам Бовари». Мне оставалось дочитать всего лишь две главы!
— Такая барышня, как вы, читает «Мадам Бовари»? — спросил насмешливым тоном Ричард. — Подобные книги — для суфражисток.
— Если человек — сирота, в этом есть свои преимущества: никто из родственников — таких же любопытных, как и вы, — не станет порицать меня за чтение подобных книг, даже если это будут книги для суфражисток… Я, кстати, стала читать ее исключительно из нездорового любопытства.
Ричард вопросительно поднял брови.
— Да-да, именно так! — закивала я. — В школе эта книга считалась запрещенной. Как-то раз одну ученицу из выпускного класса застали с этой книгой в руках, и монашки тут же едва не развели во дворе костер — как это делала Святая инквизиция, — чтобы сжечь эту девушку вместе с книгой в назидание другим ученицам. Вот тогда-то мое буйное девичье воображение вынудило меня представить на страницах книги «Мадам Бовари» всевозможные непристойные и весьма колоритные образы и тем самым пробудило во мне интерес к неизведанному. Запрет иногда является самой лучшей рекламой… — Я на пару секунд замолчала, удивившись пришедшей мне в голову неожиданной мысли. — Знаете, а эта книга, как мне кажется, чем-то напоминает марихуану…
— Вы отождествляете марихуану и книгу «Мадам Бовари»? Я что-то не вижу между ними никакой связи.
— Я сейчас объясню. На протяжении некого исторического периода создавались определенные произведения литературы и разных видов искусства, которые затем попадали под запрет, потому что они — как это вы изволили выразиться? — причиняли вред здоровью, морали и общественному порядку. Точно так же, как и этот ваш наркотик — гашиш. Получается, что то, что для одних — стимулятор умственной деятельности и чувственного восприятия, для других — яд.
Ричард задумался.
— Удивительно!.. Мне никогда бы не пришло в голову проводить параллель между искусством и наркотиками. Ну и что же вы предлагаете — легализировать наркотики или запретить искусство?
Я догадалась, что лорд Виндфилд пытался этими словами заманить меня в какую-то ловушку, и мысленно спросила саму себя, какой же ответ он ожидает от меня услышать.
— Дело в том, что у меня еще нет сформировавшегося мнения относительно наркотиков. Однако же, если наркотики, как и искусство, являются стимуляторами умственной деятельности и чувственного восприятия, было бы опаснее запрещать их, нежели легализировать.
— Наркотики не стимулируют умственную деятельность — они, уверяю вас, лишь приводят к ее нарушениям.
— Вы говорите так же, как те деятели, которые сожгли библиотеку знаменитого идальго Дона Кихота.
— Который, если не ошибаюсь, от рыцарских романов тронулся рассудком.
— Прекрасно сумасшествие, к которому человека приводит искусство, — пробормотала я, словно бы рассуждая сама с собой. — Никогда не следовало бы запрещать то, что является наивысшим выражением человеческого естества. Именно искусство делает из нас существ высшего порядка. И разве оно не представляет собой сильнодействующий наркотик?
Произнеся эти слова, я тут же почувствовала, что Ричарду не хочется углубляться в данную тему: он боялся натолкнуться на уж слишком скользкие вопросы.
— Возможно… Я бы сказал, что, несмотря на то, что книга «Мадам Бовари» своим содержанием бросает вызов существующим в обществе нормам, она, по моему мнению, не является наркотиком. Эта книга — всего лишь история жизни женщины, которая была мечтательницей, строптивой, неуживчивой и почти такой же красивой, как вы.
Я невольно пожалела, что он оборвал на такой фривольной ноте разговор, который обещал быть интересным. Однако я при этом вполне отчетливо осознавала, куда этот разговор мог меня и Ричарда привести.
— Большое спасибо, лорд Виндфилд… за названные вами четыре эпитета, — сказала я, слегка склонив в театральном жесте голову. — А теперь… не могли бы вы заказать мне еще одну кружку пива?
— Но разве вы не говорили, что оно вам не нравится?
— Оно приводит меня в ужас, однако, как говаривал дядюшка Фруктуосо, имея в виду свою собственную жену, «я к ней уже так привык, что она даже стала мне немножко нравиться».
Ричард Виндфилд снова рассмеялся, причем смех его на этот раз уже мало чем походил на смех британца.
* * *Признаюсь тебе, брат, что я был человеком рассудительным и расчетливым. Однако поверь мне, если скажу тебе, что в моих поступках никогда не было обдуманного умысла. Во всем, что касалось нее, я никогда не действовал в соответствии с каким-либо заранее составленным планом. И я больше других удивлялся тому, как стали развиваться события в дни, последовавшие за празднованием Рождества.
Еще даже и не подозревая о том, какие события начнут происходить уже в ближайшее время, я в сочельник пассивно наблюдал за праздничными мероприятиями, найдя в бутылке со спиртным молчаливого единомышленника.
Каждый раз, когда я начинал видеть дно бокала, я направлялся к буфету с алкогольными напитками, вынимал пробку из какой-нибудь бутылки и неторопливо переливал в свой бокал часть ее содержимого — восхитительную переливающуюся жидкость янтарного цвета, — наблюдая за этим процессом с таким сосредоточенным видом, как будто я был химиком, который вот-вот выведет какую-нибудь новую формулу. Я пил уже четвертый бокал виски, но, тем не менее, вовсе не собирался утопить свои горести в алкоголе. Сделать мне это, конечно, хотелось, но я считал, что напиваться в сочельник не совсем уместно. Я хотел лишь одного — иметь возможность после ужина ускользать от группы гостей каждый раз, когда их разговор начинал казаться мне скучным, что, к сожалению, происходило гораздо чаще, чем хотелось бы, а вливать в себя алкоголь так часто я, безусловно, не мог.
Я еще раз отхлебнул виски, и оно слегка обожгло мне горло, что являлось верным признаком того, что я еще могу продолжать пить: только когда, глотнув виски, я почувствую ласковое прикосновение к горлу, мне нужно будет остановиться. Поскольку у меня не имелось ни малейшего желания принимать участие в дурацких разглагольствованиях по поводу того, насколько прекрасна Французская Ривьера весной, я прислонился к камину и зажег сигарету, намереваясь спокойненько покурить в одиночестве.
