Клара Ярункова - Мой тайный дневник
Обзор книги Клара Ярункова - Мой тайный дневник
Клара Ярункова
Мой тайный дневник
Я, Мирослав Фасолька, ученик шестого класса «Б», и мой друг Миша Юран — будущие астронавты и скоро полетим на Марс.
Знаете, какая будет сенсация? Все газеты и журналы напечатают наши портреты и огромные статьи о нас. И наша «Пионерская газета», и «Костёр», и даже, наверное, ваша «Пионерская правда». Все напишут о нашем героическом поступке. Но мой приятель Миша спросил меня, как же все узнают о наших приготовлениях к полёту, о прежних героических поступках да и вообще о нашей жизни? Откуда будут брать материалы о нас? И тогда я решил дать свой дневник. Хорошо ещё что я его писал. Ведь каждый путешественник ведёт записи. Мы долго думали с Мишей, как назвать дневник, и назвали его — «Мой тайный дневник».
Хорошо бы назвать нашу книгу «Ура!» чтобы сразу было ясно, что речь в ней пойдёт только об одних героических поступках, которые совершал я, Мирослав Фасолька, ученик шестого класса «Б», и мой товарищ Миша Юран, тоже ученик шестого класса «Б».
Метель
— Ура! — крикнул я, встав с утра пораньше и увидев в окно метель.
Я тут же решил вынуть из клетки канарейку и поместить ее меж рам, чтобы ей тоже было видно, что в такую метель ни зги не видать. Она, в свою очередь, наверно, решила, что на окне — занавеска, и сразу же уснула, потому что на ночь мы всегда занавешиваем ей клетку.
По дороге в школу мы поймали с Мишей одного третьеклассника и с его помощью замерили сугробы, насколько они глубоки. Из одного сугроба остались торчать только его ботинки. Но самый большой сугроб намело около школьного забора, только замерять его мы не стали, потому что мимо проходил учитель, а третьеклассник истошно орал. Мы даже принялись его обметать, и учитель похвалил нас за то, что мы проявили заботу о младшем товарище. Потом прозвенел звонок, и мы поспешили в класс.
Когда мы выходили из школы, девчонки хотели убежать, но мы стали в два ряда, и ни одна между нами не проскользнула. Вот это была война! Снежки так и свистели, а девчонки так и падали в сугробы как подкошенные. Миша спустился в котельную, отыскал там лопату и, как атомный артиллерист, стал к самому большому сугробу, чтобы у него не было перебоев с боеприпасами. Но проходил мимо почтальон, и на него обрушилось столько снега, что его форменную фуражку как ветром сдуло. Мне это не понравилось и я поскорее скрылся за углом.
Когда девчонки все убежали, мы начали войну между собой. Но Миша, как командир, отдал приказание не стрелять по собственным рядам. Я относил лопату в котельную, и сторож мне пригрозил, что он меня обязательно запомнит.
На другой день утром школьное радио посвятило всю свою передачу вчерашней войне: кидаться снежками не рекомендовалось, потому что одна девчонка получила воспаление легких, а у одного третьеклассника начался азиатский грипп. Но это наверняка ведь не от снега, потому что снег здоровый. Миша думает, что они чего-нибудь наелись, оттого и заболели. А мы теперь должны за них невинно страдать! Запрещаются даже героические поступки!..
Я сказал, не пойти ли нам после обеда кататься на санках или ни лыжах. Но Миша не захотел: мол, на печи сидеть и то веселее, потому что все это развлечения для девчонок.
А потом отец был на родительском собрании. Когда он вернулся, мне и впрямь пришлось быть героем, даже сидеть больше не могу. Но и Миша сегодня в школе не мог сидеть. Когда мы шли из школы, он отдал новый приказ: «Как только все заживет и мы сможем сидеть, пойдем кататься на лыжах!»
Табель
Начинаются зимние каникулы. Мы рады, хотя нам сегодня и раздали табели. Когда мы выходили из школы, все отличники спешили, хотели дома похвалиться. А нам спешить, было некуда, мы шли совсем медленно. Нам просто надо было поговорить, потому что Канторис и Шпала провалились.
Мы думали, как же их утешить. Но Канторис совсем не грустил, он смеялся:
— Вы или дураки, или не знаете, что происходит! Ведь скоро изобретут искусственные головы и будут их продавать. Родители мне уже пообещали купить, а до того времени я как-нибудь протяну.
Мы засмеялись.
Потом Канторис начал считать, сколько денег получит он за свой табель. Ему дома за каждую пятерку дают десять крон, за четверку — восемь, за тройку — шесть, за двойку — четыре, а за единицу ничего. Теперь он понесет большой урон, потому что у него в табеле две единицы. Канторис высчитал, что если по справедливости, то выходит всего сорок две кроны, а этого ему мало, потому что он хочет купить духовое ружье.
Тогда он вынул из портфеля ластик, освобождающий учеников от разных переживаний, стер две единицы и две двойки и вместо них вывел себе четверки — по восемь крон.
И Шпале посоветовал:
— Дай-ка сюда! Я сотру и тебе. Дашь мне за это две коробочки пистонов, и мы квиты.
Но Шпала был грустный и свой табель не дал.
Тогда вмешался Миша:
— Ты, Канторис, осел! После каникул все откроется.
Но Канторис смеялся и говорил:
— Ну и пусть. Пусть открывается. Ружье-то у меня уже будет! И тебе, так и знай, я его не дам.
Но нам все это не понравилось. Мы пошли дальше и жалели теперь одного только Шпалу, потому что он наш товарищ, с нашего двора и не взял резинку.
Когда мы подошли к дому, мы с Мишей тоже заспешили, но Шпала все еще не спешил, потому что он боялся показать родителям табель.
Миша сказал:
— И я боялся, когда однажды разобрал часы и понял, что все заметят, — ведь они каждые четверть часа стали бить по двенадцать раз. И боялся я целых десять минут, но больше уже не мог выдержать и сам сказал сестре, чтобы она всем рассказала. И она правда рассказала, и мне досталось, но я уже радовался, что мне не надо больше бояться.
Но Шпала все равно боялся: знал, что быть ему битым. Тогда мы засунули ему в штаны «Средневековый Рим» и подошли вместе с ним к самым дверям. Миша нажал звонок, а я сказал:
— Честь труду, тетя! Ян боится идти домой, потому что у него единица по математике.
Шпалова мама сказала:
— Так, значит, ты боишься? Ты бы лучше боялся, когда не учил уроков! А ну-ка, входи, повторим!
Нам было жалко Шпалу, и поэтому мы остались ждать за дверью, когда он начнет орать. Но он не заорал, хотя мы и ждали целую вечность. Уходили мы довольные.
Между собой мы договорились, что будем Шпале давать уроки математики. Конечно, не я, а Миша, потому что у меня самого никак не укладываются в голове дроби, особенно когда они между собой умножаются и становятся от этого все меньше.
Но и мне не хотелось идти домой. Ведь и у меня по математике тройка.
Долго еще мы стояли на дворе, и я наконец сказал:
— Канторису хорошо, есть надежда хоть на искусственную голову. Может, и мне начать на нее собирать?
Но Миша озлился:
— Собирай, коль считаешь, что без нее пропадешь! А я буду изобретателем. Изобретение надо вынашивать только в собственной голове! И подумай, а что, если в магазинной башке испортится какая-нибудь деталь? Тогда ты, выходит, и совсем дурак, да?
Миша был прав: пока что я еще не совсем дурак, и поэтому я сказал:
— Правильно, лучше буду собирать на мотоцикл.
Но Миша озлился:
— Собирай, коль считаешь, что без нее пропадешь! А я буду изобретателем. Изобретение надо вынашивать только в собственной голове! И подумай, а что, если в магазинной башке испортится какая-нибудь деталь? Тогда ты, выходит, и совсем дурак, да?
Миша был прав: пока что я еще не совсем дурак, и поэтому я сказал:
— Правильно, лучше буду собирать на мотоцикл.
Равноправие
У нас в школе больше двадцати классов, и в этих классах больше двадцати председателей. Но это еще ничего. Беда в том, что из этих больше чем двадцати председателей больше половины — девчонки! Мы спрашивали нашего пионервожатого, как же это так. Ведь он же мужчина и не должен был бы этого допускать! А он нам ответил, что все, мол, в порядке — у нас равноправие. Я ему, конечно, поверил, но мне все-таки это не нравится.
Ежа говорит, что равноправие означает: что мальчик, что девочка — все равно. Но это все-таки неправда! Поставь девчонку в ворота и играй в футбол — сразу будет видно, равноправие или нет. Да и на дерево девчонка не влезет. А если и влезет, все равно упадет. И теперь посудите сами, какое же это равноправие!
Когда в нашем классе избирали председателя и предлагали Анчу Парикову, я кричал, что за девчонок я не голосую. Учительница меня спросила, почему вдруг так, но я ей ничего не ответил. Учительница и без того заступается за девчонок, сама ведь была девочкой!
