Геннадий Соколов - Философия любви
Вот что, Валя, я думаю по этому поводу. Конечно хорошо, что твое предположение оправдалось, но мне кажется, тебе не следует продолжать эти опыты. Дело в том, что твои модели могут повлиять на мое настроение...
Валя вдруг сделала большой шаг вперед, развернулась и преградила ему дорогу.
- В этом ты, пожалуй, прав. Я и сама догадывалась об этой стороне своих опытов, но не придала ей должного значения. Извини меня, Саша, она виновато посмотрела ему в лицо и опустила глаза. - Впрочем, если бы я тебе не сказала об этом, то все было бы нормально. Я хочу сказать,
что это моя болтовня, а не опыты сами по себе могут испортить, если еще не испортили, тебе настроение. Саша осторожно дотронулся рукой до ее подбородка, приподнял ее голову и внимательно посмотрел в глаза. В ее словах он снова уловил мысль о том, что порой не само действие, а лишь знание о нем может привести к каким-то результатам. Он был удивлен и тем, что эту мысль Валя просто обронила как нечто само собой разумеющееся и вполне очевидное, в то время как ему самому пришлось провести не одну бессонную ночь, прежде, чем он сделал те же самые выводы. Может быть, и у нее были такие же бессонные ночи, - подумал он и уже вслух спросил: - Значит ты полагаешь, что если человек не знает, что окружающим известно о каком-либо его поступке, то это для него хорошо. - Конечно. Поведение человека зависит от того, что о нем думают и как относятся к нему окружающие. И если эти люди так деликатны, что в своих отношениях с этим человеком способны скрывать то, что они думают о нем что-то плохое, то это хорошо, потому что, человек в такой обстановке чувствует себя свободно, его не угнетает сознание вины перед этими людьми. Часто человека волнует не сам поступок, а вопрос о том, по каким каналам будет распространятся информация о нем. Если же учесть то обстоятельство, что человек порою не сознает, а часто и не в состоянии предусмотреть все последствия своего поступка или даже слова, то вполне очевидно, что окружающие его люди должны быть достаточно рассудительными и благосклонными к нему. Они также должны учитывать и тот факт, что некоторые детали обстоятельств им могут быть неизвестны. - Я вижу, Валя, у тебя на этот счет существует целая теория, но мне хочется задать тебе еще вот какой вопрос. Ты опираешься в своих рассуждениях на следствия. Если здесь обратиться к аналогии, то ты утверждаешь, что Татьяне Лариной было бы стыдно, если бы о ее письме к Онегину стало известно в свете. А есть ли чисто логическое, дедуктивное обоснование того, что чужих писем читать нельзя? То есть, если бы никто и никогда не читал чужих писем, то можно ли в этих условиях сделать вывод о том, что их читать нельзя? Или еще одна аналогия: для того, чтобы доказать, что два плюс два - четыре, ты берешь два предмета, прибавляешь к ним еще два и пересчитываешь. Тем самым ты на практике показываешь, что в результате получается четыре. До тех пор, пока Пеано не построил аксиоматическую арифметику, мы действительно, только таким способом и могли доказать это. Однако сейчас, когда аксиоматическая арифметика существует, мы можем, не обращаясь к опыту, доказать то же самое чисто логическим, формальным путем. Так вот, можно ли исходя из каких-то постулатов или аксиом и правил вывода, не обращаясь к опыту, сделать заключение о том, что чужие письма читать нельзя? - Но такой аксиомой может служить моральная норма. - Я думаю, что эта норма сама есть следствие практического опыта людей. - Ну тогда я не знаю, Саша. А есть ли смысл задумываться над такими вопросами. Ведь мы знаем, что можно, а что нельзя, и я думаю, не так важно, откуда появилось у нас это знание: из практики или из аксиом. - Это, конечно, имеет смысл, только вряд ли я сейчас смогу объяснить тебе толком. Хотя, впрочем, есть одно соображение... Ведь если мы одну моральную заповедь сможем обосновать дедуктивно, то, по-видимому, мы сумеем таким же способом обосновать и все другие нравственные нормы, а может быть даже и нормы права. Да и это, пожалуй, не все... - Уж не думаешь ли ты стать законодателем? Нет, что ты, я просто думаю над логическим обоснованием твоей модели. Знаешь, Саша, никакой модели у меня нет. Я сердцем чувствовала, что увижу тебя здесь. И, кажется, я тоже тут совершенно случайно, так как тоже не хотела сюда выходить. - Почему же? - Пожалуй, по той же причине, что и ты... Ковалев понимал ее, но ему было неловко от того, что и она тоже понимала его. Разубеждать ее было бесполезно, искать какое-то оправдание тоже, поэтому он сделал попытку перевести разговор на другую тему. - Ты не знаешь, Валя, когда в горсаду открываются танцы? - Это зависит от погоды. Если будет также тепло, как сейчас, то могут даже на Девятое мая открыть. А вообще открывают обычно во второй половине мая, - она сделала паузу и спросила: Скучаешь по танцам? - Не очень, но, я вижу, весной здесь устраивают нечто вроде каникул. В ДК вечера прекращаются, а в горсаду не открываются. Каникулы должны быть во всяком занятии. И перерыв в танцах, я думаю, идет людям на пользу. Они ищут другие занятия, осмысливают очередной танцевальный сезон и очередное знакомство, а затем с новой энергией и энтузиазмом пускаются в неведомое и небезопасное плавание... Разговор снова клонился к той же самой теме, и Саша решил сменить предмет. - Извини, Валя, меня за нескромный вопрос, но почему ты не встречаешься ни с кем из ребят? - Как это не встречаюсь? С тобой вот встретились сегодня. - Со мной ты встретилась случайно, а вот по договоренности, по соглашению, по интересу или, скажем, по любви. - Насчет любви мы говорить не будем. В моем представлении это нечто сверхъестественное, а вот по интересу я встречаюсь. - Странно, что я об этом не знаю. - А об этом нельзя знать достоверно. Об этом можно только догадываться. - Ты говоришь такими загадками, что я не в состоянии их разгадать. - Их между прочим, уже поздно разгадывать. - Почему же? - Потому что после экзаменов я уезжаю. - И далеко? - Поеду в большой город, устроюсь на большой завод и поступлю на вечернее отделение в институт. - В педагогический? - Да, буду учить детей русскому языку и литературе. А может когда-нибудь напишу роман, нарисую твой образ и останется он во веки веков... - В таком случае с тобой надо быть осторожнее, а то выведешь какого-нибудь черта с рогами или вообще дурачка. - Нет, он должен получиться положительным, но недогадливым. Саша смутился, но через минуту, овладев собой, остановился. - Слушай, Валя, можно я поцелую тебя? - Тебе конечно можно, - чуть усмехнувшись прошептала она. Он нежно поцеловал ее и, потупив взор в землю, задумался. Очнувшись, он увидел в ее глазах слезы. - Что с тобой, Валя? Почему ты плачешь? - Извини меня, Саша, но я не могу проводить тебя дальше. - Ну что ты, Валя, пойдем, лучше я тебя провожу. - Нет, спасибо, не надо меня провожать. До свидания. А может и прощай... - она развернулась и быстрым шагом направилась к дому. Саша стоял и смотрел ей в след. Наконец она скрылась за углом здания, из-за которого час назад появилась. Улица уже опустела, и он медленно побрел домой.
Глава 10
После встречи с Валей настроение Ковалева, его образ мыслей несколько переменились. Чувство одиночества и никчемности своего бытия, чувство протеста и бессилия, охватившее его в первые дни после размолвки с Таней, сейчас стало менее острым, а продолжительность депрессий заметно уменьшилось.
Он чаще стал пребывать в веселом, оптимистическом расположении духа, а порой вообще забывал о своей беде. Сближение с Валей, оказало благотворное воздействие на его психику, но в то же время беспокоило его по той причине, что он не представлял себе продолжения этого романа. Сопоставляя подруг он отдавал предпочтение Тане. Но если простодушие Вали, ее раскованность и раскрытость прежде он осуждал, то теперь, обнаружив те же самые черты в новом свете, он оценил их положительно и они привлекли его. Однако, его воображение, деформированное столь трагичной для его мнительной и самолюбивой натуры развязкой с Таней, было не в состоянии объективно оценивать ни ситуацию, ни людей, и поэтому многие достоинства Вали были ему видны, но неведомы.
По прошествии праздника Саша всецело погрузился в занятия и к началу экзаменов в основном повторил билеты по всем предметам, кроме немецкого языка. За месяц иностранный язык не освоить, рассудил он, поэтому решил на экзамен идти с тем, что имел, и тратить время напрасно не стал. Этот расчет оправдался. Математику, на которую была потрачена большая часть времени, он сдал лучше, чем ожидал, но немецкий вытянул только на "тройку".
Выпускной вечер не вызвал у него каких-либо ярких эмоций. Напротив, он провел его в особенно мрачном настроении и, почувствовав, что своим видом наводит на людей скуку, незаметно ушел с него пораньше. Был субботний вечер и, проходя мимо горсада, где в самом разгаре были танцы, он зашел на зов музыки.
Несмотря на то, что зимой он довольно часто бывал на танцах и многие завсегдатаи были ему внешне знакомы, пригласить девушку на танец стоило ему немалых усилий. Поборов в себе робость, он подошел, наконец, к миловидной брюнетке, одиноко сидевшей на скамеечке, встроенной между двумя столбиками деревянной оградки.
