Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа
— Прости! — сказал Ханс. — Но, мне кажется, немного поздно думать о репутации. Местный булочник, который заезжает в Валь-Жальбер, успел распустить слух, что я не покидаю твой дом ни днем, ни ночью.
Лора, расстроенная, отодвинулась еще немного. Она с удовольствием принимала ласки своего жениха только в интимной домашней обстановке, опасаясь осуждения, от которого так настрадалась в юности. Со стороны региональной дороги послышался яростный лай. На утоптанном снегу показались три собачьих упряжки.
— А теперь оставь меня, — приказал Тошан супруге. — Возвращайся к сыну. Я не хочу, чтобы они знали, кто моя жена. Тем более что я женат на самой красивой женщине в этой стране!
— Возвращайся ко мне! Я тебя люблю! — взмолилась Эрмин и побежала прочь. Сердце ее сжималось от вполне обоснованного страха.
Поддавшись всеобщему ажиотажу, Симон рассматривал упряжки соперников. Он различил нескольких маламутов и одного хаски с бледно-голубыми глазами, но в основном собаки были нечистокровными, представляя собой помесь двух или нескольких пород. Все они лаяли что было мочи, словно предчувствуя долгий изнурительный путь.
— У него есть шансы? — спросила Эрмин.
— Освободи меня от обязанностей няньки, и я пойду и поставлю на твоего мужа! — смеясь, ответил Симон. — У Тошана больше опыта, чем у других.
— У него все шансы утонуть в озере, если лед сломается! — громко сказала Лора. — Как он, имея жену и ребенка, мог решиться на такое опасное предприятие?
— Мама! — взмолилась Эрмин. — Ты ведь, наоборот, должна меня успокаивать! То, что ты сейчас сказала, ужасно! И ты ошибаешься! Сколько отцов в этих краях каждый день рискуют своей жизнью? Я точно знаю, что таких очень много. Рабочие целлюлозной фабрики, те, что трудились у самого водопада, каждый день рисковали упасть на скользких от воды плитах и погибнуть. А лесорубы на лесопилках? Каждый может покалечить себя инструментом, с которым работает. По крайней мере, Тошан никогда бы не оставил своего маленького Мукки на крыльце монастырской школы!
Удар достиг цели: Лора подавила возглас возмущения. Она знала, что на нее смотрят несколько присутствующих на набережной женщин, поэтому молча повернулась и пошла прочь. Ханс последовал за ней.
«Я ее обидела! — опомнилась Эрмин. Лицо ее помрачнело. — Ну почему все идет вкривь и вкось? Мы так хорошо отметили Рождество, но с первых дней нового года обстановка в доме стала прохладной. В глубине души мама не может принять Тошана».
Расстроенная, молодая женщина перевела взгляд на готовящихся к старту соперников. Четыре упряжки выстроились в линию. Собаки, вздыбив шерсть на загривках, рычали и скребли лед крепкими когтями.
— Что вы здесь делаете, очаровательный соловей? — послышался голос у нее за спиной.
Рядом стоял Октав Дюплесси. На нем были коричневая фетровая шляпа и хорошего кроя пальто из серого драпа.
— Мсье Дюплесси! — с удивлением воскликнула Эрмин. — Не знала, что вы в Робервале.
— Мне нравится этот город. Я остановился в отеле «Château Roberval», что на пересечении улиц Сен-Жозеф и Марку, с подругой, которая не выносит холодного ветра, столь нередкого в ваших краях.
— Я хорошо знаю этот отель, — отозвалась Эрмин, следя взглядом за стоящими на старте упряжками.
— Я в курсе, — сказал импресарио. — Стоило упомянуть о «соловье из Валь-Жальбера», как мне сообщили весьма интересные сведения. Вы очень понравились тамошнему персоналу и директору, мадам. Кто из этих mushers ваш супруг?
— Mushers? — переспросила озадаченная Эрмин.
— В переводе с английского это слово означает «погонщик собачьей упряжки». Моя мать — англичанка, отец — француз. А я, представьте себе, родился в маленьком городке Бруаж, как и знаменитый в вашей стране Самюэль де Шамплен[16], основатель Квебека. Но, я думаю, об этом вам рассказывали в школе.
— Разумеется, — вежливо ответила Эрмин, хотя в этот момент ее меньше всего интересовало происхождение мсье Дюплесси.
Она не могла понять, почему задерживается старт. Взгляд голубых глаз был устремлен в спину Тошана, и она слышала, как часто бьется ее сердце.
— У Гамелена порвалась упряжь! — крикнул какой-то подросток.
Это была правда: русоволосый великан, один из участников гонки, ворча, пытался починить кожаный ремешок.
— Поторопись, Гамелен! Поторопись, я хочу посмотреть, как ты их обгонишь! А то твои соперники скоро корни пустят! — проговорил рядом хриплый голос с ярко выраженным местным акцентом. — Сегодня утром ты похвалялся, что всех обставишь!
Вокруг засмеялись. Среди зевак Эрмин увидела сгорбленную пожилую женщину, закутанную в шаль из шотландки. Это она кричала, обращаясь к русоволосому погонщику.
— Какое зрелище! — воскликнул Дюплесси. — У этой дамы сильный акцент, и я не все слова понял, но все равно очень забавно!
— Она подбадривала Гамелена, просила поторопиться. А я уже успела забыть, что вы — иностранец, — со вздохом заметила Эрмин. — Если захотите время от времени жить в Робервале, вам понадобится переводчик.
— Что ж, возможно, вы правы, мадам. А это правда, что ваш муж — индеец? На экране вы смотрелись бы превосходно. В вашей жизни хватит событий на либретто для оперы. Поясню: либретто — это краткое содержание драмы, рассказ, если так понятнее.
— Я знаю, что такое либретто! — с раздражением заметила Эрмин. — Моего мужа, к вашему сведению, зовут Клеман Дельбо. Он католик, серьезный человек и много работает. Его мать — крещеная индианка монтанье. И я не стыжусь своих родственников.
— С чем я вас и поздравляю! Вам хватило смелости настоять на своем, хотя ваша мать, судя по всему, принадлежит к высшему свету. Она — вдова богатого промышленника, Фрэнка Шарлебуа.
— Вам следовало бы стать детективом, мсье, — не без иронии в голосе отозвалась Эрмин. — Слава богу, наконец-то они стартуют!
Собаки всеми возможными способами демонстрировали нетерпение: лаяли и рычали все громче и громче. Их голоса сливались в дикий, оглушительный хор. Полозья саней скрипели по снегу, все четверо возничих стояли на них, крепко взявшись за поручни. Тошан свистнул. Дюк бросился вперед, и его примеру последовали другие собаки. Несколько одобрительных возгласов — и над набережной повисла тишина. Как и Эрмин, все следили глазами за упряжками, шедшими на расстоянии нескольких метров одна от другой. Они стремительно удалялись.
Шарлотта сжала ладонь молодой женщины, чтобы поддержать ее. Октав Дюплесси мельком посмотрел на девочку. Уходить он не спешил.
— Я не получал от вас известий со времен моего визита в Валь-Жальбер, — сказал он наконец. — Что так пугает вас в моем предложении, мадам? Мне трудно называть вас так, вы кажетесь совсем юной.
Эрмин решила расставить все точки над «i».
— Я совсем не ребенок, мсье Дюплесси! У меня есть сын, и, надеюсь, скоро я рожу еще детей. Единственное, о чем я мечтаю — это жить со своей семьей и вести хозяйство. Я скажу вам то же самое, что и матери: я не собираюсь становиться певицей!
— Это просто смешно! — возмутился импресарио. — Я рассказал о вас директору Капитолия. Он был бы счастлив пригласить вас на прослушивание. Что до контракта, который я предлагаю, то вы не обязаны подписывать его немедленно. Я слышал ваше пение всего раз, но этого оказалось достаточно. У вас уникальный голос. Приезжайте в Квебек, когда сможете, и вы услышите мнение специалиста еще более квалифицированного, чем я. Путешествие на поезде доставит вам удовольствие. Десять часов чтения, приятной дремы или любования пейзажами, и вы на месте. Я часто пользуюсь этим современным видом транспорта. Благодаря железным дорогам расстояния уже не кажутся такими огромными[17], уверяю вас.
— Я не могу решиться на такую поездку зимой, с младенцем на руках, — тихо сказала Эрмин.
— Для себя я делаю вывод, что вы заинтересовались, — отозвался Дюплесси.
— Вовсе нет! — отрезала молодая женщина. — А сейчас я должна с вами попрощаться, мсье! Я договорилась о встрече с давней подругой.
— Она так же хороша собой, как вы?
Эрмин не могла не улыбнуться. Речь шла о Мелани Дунэ, старушке, некогда проживавшей в Валь-Жальбере.
— Конечно же, она хороша собой, невзирая на свои шестьдесят восемь лет и ревматизм! Сестры из монастырской школы посылали меня к ней с лечебными настойками, и когда шел сильный снег, я ходила для нее за покупками. Мадам Дунэ часто просила меня спеть для нее «Странствующий канадец», а слушая, всегда плакала. Она вспоминала своего мужа. И тогда я пела ей «Ave Maria» Гуно.
— Я хочу знать о вас все! — заявил импресарио. — Уверен, ваше детство достойно быть описанным в мелодраматическом романе, и у прессы, когда вы станете знаменитой, не будет недостатка в интересных фактах из вашей биографии.
