Алексей Тарновицкий - Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны)
— Светлана Матвеевна, — сказал Петя, — если можно, я хотел бы сразу попросить вас о двух вещах.
— Интересно, о каких же? — поинтересовалась та, поглядывая на парня с улыбкой, в которой сквозила некоторая опаска.
Было заметно, что бегство здоровенного носильщика еще не совсем изгладилось из памяти Светланы Матвеевны. Перед тем как ответить, Петя скользнул взглядом по двум командировочным, которые занимали соседние боковые полки. Мужики уже успели хватить по стакану и оживленно беседовали, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. Тем не менее Петя понизил голос.
— Во-первых, белье. Мама не может спать на сыром. Аллергия. Поэтому, если можно, дайте нам не то, что получено сегодня из прачечной.
Светлана Матвеевна подняла брови. До нее постепенно начало доходить ощущение невероятности происходящего — то же самое, которое едва не стоило жизни вокзальному носильщику.
— Так, — проговорила она, закрывая планшет и аккуратно разглаживая на коленях серую форменную юбку. — Дальше.
— Во-вторых, чай. Чая не нужно. Мама не любит с содой. Мы будем заваривать сами в термосе. Нельзя ли просто получать кипяток? Только не из общего титана — там вода всегда едва тепленькая и быстро кончается.
В воцарившейся тишине было слышно, как командировочные наперебой оценивают шансы хоккейной команды СКА удержать в своем составе перспективного нападающего Николая Дроздецкого. Анька сидела, сжавшись. На ее памяти никто не осмеливался разговаривать в таком тоне с всесильными вершителями судеб, особенно с проводниками, официантами и продавцами. Почувствовав мамино напряжение, забеспокоился и Павлик. Зато Элла и глазом не моргнула. На ее лице играла прежняя отстраненная улыбка, а в глазах расцветали безмятежные васильки. В то же время она отнюдь не уклонялась от участия в беседе: всякий раз, когда Петя упоминал в разговоре маму, Элла принималась интенсивно кивать в знак безоговорочного согласия.
— Заберут! — пристукнув кулаком по столику, воскликнул один из командировочных. — Чтобы Тихонов да не забрал?! Его самого забрали!
— Ну да, забрали… — скептически возразил второй. — Сам побежал! На полусогнутых!
Светлана Матвеевна глубоко вздохнула, качнула головой и набрала в грудь воздуха. «Все! — обреченно подумала Анька. — Сейчас ка-а-ак пошлет… — и хорошо бы не по матушке. Не видать нам теперь ни чая, ни белья, ни сухого, ни мокрого. Да и туалет уже под сомнением…»
— А ну, тихо! — вдруг зычно крикнула проводница, всем корпусом разворачиваясь в сторону командировочных. — Тут дети едут! Уже залили зенки, господи прости… Будете дальше бузить, вызову бригаду. Понятно?! Па-а-апрошу билетики!
С этого момента Петя и его подопечные находились под защитой хозяйки вагона. Полученное ближе к вечеру белье оказалось совершенно сухим, а за кипятком Петя ходил по мере надобности в купе проводников, всякий раз задерживаясь там на удивление долго. Как-то, устав ждать чая, Анька отправилась разузнать, в чем причина задержки. Дверь купе была приоткрыта; оттуда доносился уверенный мальчишеский голос:
— Нет, Светлана Матвеевна, этот обмен неравноценен. Если первая коммуналка в Октябрьском районе, то дом не сегодня завтра пойдет на капремонт. Значит, есть перспектива на отдельную.
— Погоди, Петенька, — робко возражала проводница. — Пойти-то пойдет, но пока ведь не пошел. Жить-то где-то надо…
— Жить надо, — соглашался Петя, — но перспектива должна быть учтена в стоимости обмена.
Анька перевела дыхание и потихонечку попятилась восвояси.
Днем, во время длительных остановок к поезду выходили местные женщины с пирогами, вареным картофелем, соленьями. Ближе к югу стали выносить и молоко, сметану, масло, караваи домашнего хлеба. При этом все закупки вел Петя, сразу решительно пресекший Анькину манеру покупать не торгуясь. В самом деле, если сравнивать с ценами, которые выбивал для себя восьмилетний гений, Анькины покупки выглядели преступным расточительством. Впрочем, ходить в одиночку мальчик полагал небезопасным, поэтому тетя Аня обычно сопровождала его в качестве носильщика и телохранителя — если, конечно, удавалось уговорить Павлика.
То ли ребенок почувствовал Анькино настроение и опасные восторги свободы на безымянных ночных полустанках, то ли просто был напуган незнакомой обстановкой, столь непохожей на привычное домашнее бытие, — так или иначе, но он ни в какую не желал отпускать мать от себя. Поэтому, если Павлик не спал, приходилось брать его с собой; в ином случае Анька и Петя ходили на промысел вдвоем, оставляя Павлика на попечение Эллы. Понятно, что при этом Анька нервничала примерно так же, как если бы бросила ребенка одного.
— Не беспокойтесь, тетя Аня, — сказал Петя, увидев, как она оглядывается на окна вагона. — Если ненадолго, то опасности никакой. Вот если больше получаса, то тут уже не оставишь…
— Как же не беспокоиться, — хмыкнула Аня. — Ему всего-то четыре годика.
— Ах, вы о Павлике, — заулыбался Петя. — А я-то о маме. Что вы, тетя Аня, Павлик в сравнении с мамой такой взрослый…
К концу поездки он доверял Аньке настолько, что отпускал Эллу погулять с нею по платформе, взяв с обеих клятвенное обещание не отходить друг от дружки ни на шаг. На шее у Эллы постоянно висела маленькая кожаная сумочка. Женщина не расставалась с нею ни днем, ни ночью — обычно в дороге так тщательно хранят только деньги и документы. Однажды, прогуливаясь с Эллой вдоль поезда, Анька не удержалась от вопроса, который давно уже не давал ей покоя:
— Эллочка, я одного не понимаю: как Петя доверил тебе эту сумку?
— Какую сумку?
— Да вот эту, которую ты постоянно таскаешь на шее.
— Эту? — Элла удивленно пожала плечами. — А что в ней такого особенного? Даже если и потеряю, ничего страшного.
— Ну да… — усомнилась Анька. — Потерять паспорт и деньги — ничего страшного? Да Петька тебя за это живьем съест.
— Во-первых, не съест, — уверенно возразила Элла, явно основываясь на предыдущем богатом опыте. — А, во-вторых, эта сумочка пуста. Думаешь, он позволил бы мне носить что-либо важное? Да ни за какие коврижки… Нет-нет, все важные вещи он хранит сам.
— Тогда зачем же… — начала Анька и осеклась, пораженная Петькиной предусмотрительностью.
Сумочка на материнской шее представляла собой блестящий отвлекающий маневр: по идее, именно на нее и должен был прежде всего нацелиться потенциальный вор и злоумышленник. Где на самом деле хранились паспорт и деньги, можно было не спрашивать: Элла этого точно не знала, а Петя не рассказал бы даже лучшему другу.
Когда трехдневная жизнь на колесах подошла к концу, Анька пожалела об этом. Впереди ждала неизвестность. Петя не пожелал искать жилье вместе, так что расставание вышло натянутым.
— Не обижайтесь, тетя Аня, — сказал мальчик тем же невозмутимым тоном, каким разговаривал с торговками на платформах. — В этом деле мы конкуренты. Увидимся на пляже.
6
Станция «Петропавловская крепость»
Ну да, «увидимся на пляже»… Право ходить на пляж еще нужно было отвоевать. Биржа «дикого» дачного жилья имела пугающее сходство с невольничьим рынком. На солнцепеке меж бледных северных рабынь и цепляющихся за них чахлых детей вразвалку расхаживали загорелые домовладелицы в ситцевых халатиках, пестрых головных платках и разношенных тапках на босу ногу. Приглядывались вприщур, придирчиво оценивали по известным лишь им, хозяйкам, признакам, хмыкали, сплевывали подсолнечную шелуху, шли дальше, затем возвращались и снова щурились: брать?.. не брать? Иногда, сделав несколько кругов вокруг трепещущей жертвы, хозяйки вступали в разговор, короткий и отрывистый, а потом опять принимались нарезать хищные круги.
Вдоволь налетавшись, они затевали более подробную беседу, которая имела определенные шансы завершиться удачно; в этом случае хозяйка все так же неторопливо направлялась домой, а за нею, как служанка за римской матроной, семенила счастливая дачница, толкая перед собой хозяйскую тележку с багажом. Гений практической сметки Петя и его мать Элла были избраны едва ли не первыми. Сделок заключалось все больше, толпа на площади редела, а Аньку словно не замечали. Мимо нее и Павлика почему-то проходили, почти не задерживаясь. Лишь одна пожилая тетка с коричневым морщинистым лицом удостоила их беглым осмотром, постояла, подумала, цыкая зубом на вампирский манер, да и пошла себе дальше.
После этого Анька совсем пала духом: если уж от них отказываются даже вампиры, значит, дело действительно труба. И в самом деле, вскоре хозяйки кончились. Из мамаш с детьми на бирже жилья осталась одна только Анька. Кроме нее, на площади, обмениваясь враждебными и отчаянными взглядами, томились с десяток молодых женщин.
— Ну, мама, ну когда мы пойдем домой? — в тысячный раз спросил Павлик.
