Генри Вуд - Замок Ист-Линн
— Вы были гораздо менее заносчивы в ночь убийства Хэллиджона, — язвительно заметил Бетел. — Вы помните, что я мог отправить Вас на виселицу? Одно словечко — и Вы оказались бы на месте Дика Хэйра.
— Дурак! — не выдержал сэр Фрэнсис. — Ты бы и сам угодил в петлю! Или тебе не заплатили за молчание? Может быть, ты хочешь вытянуть из меня еще что-то?
— Какая-то жалкая банкнота в пятьдесят фунтов! — разозлился Отуэй Бетел. — Лучше бы мне оторвало пальцы, прежде чем они прикоснулись к ней — вот о чем я не раз думал с тех пор! Ни за что не взял бы ее, если бы не минутное замешательство. С тех самых пор я не могу смотреть в глаза миссис Хэйр, зная, что мне известна тайна, раскрыв которую, я мог бы спасти ее сына от виселицы.
— И отправиться туда вместо него, — язвительно заметил сэр Фрэнсис.
— Нет. Отправить туда Вас.
— Возможно. Однако я попал бы в лапы к палачу только вместе с тобой. Ты бы тоже не спасся, и тебе это известно.
Их перебранка продолжалась и после этого, но суть ее состояла именно в том, что услышал и рассказал мировым судьям м-р Дилл. М-р Рубини пытался протестовать, заявляя, что это «совершенно недопустимо» и «противоречит закону», будучи «показаниями, основанными на слухах», но ему недвусмысленно заявили, что не нуждаются в поучениях от каких-то приезжих господ.
Когда м-р Дилл закончил, полковник Бетел склонился вперед и взволнованно спросил:
— Вы уверены, что не ошиблись, что собеседником м-ра Ливайсона был именно Отуэй Бетел?
М-р Дилл грустно покачал головой.
— Могу ли я под присягой оболгать невиновного, г-н полковник? Я и сам не рад, что услышал этот разговор — разве что он поможет оправдать Ричарда Хэйра.
Все это время сэр Фрэнсис Ливайсон сидел с беспечным и надменным видом; его холеные руки и перстень с бриллиантом привлекали всеобщее внимание. Был ли этот настоящий камень или же подделка? Согласитесь, читатель, что подобное подозрение вполне могло возникнуть, если принять во внимание стесненные финансовые обстоятельства этого джентльмена. Временами на лице его появлялась презрительная усмешка, словно говорившая: можете признать меня виновным в связи с мадемуазель Эфи, но навесить мне еще и убийство?! Не удастся!
Однако после показаний м-ра Дилла в нем произошла разительная перемена, и на лице его отразился самый настоящий страх.
— Ваши светлости, разумеется, выпустят сэра Фрэнсиса под залог? — спросил м-р Рубини, когда слушание было завершено.
Отпустить! Судьи переглянулись.
— Надеюсь, ваши светлости не откажут такому знатному джентльмену, как сэр Фрэнсис Ливайсон?
Никогда еще мировые судьи не слышали столь наглых заявлений. Отпустить под залог при столь серьезном обвинении?! Нет, даже если бы лорд-канцлер лично приехал, чтобы попросить об этом! М-р Отуэй Бетел, возможно, понимая, что никто — даже полковник — не внесет залог за него, даже не обратился к судьям с подобной просьбой. Итак, оба должны были предстать перед судом по обвинению в предумышленном убийстве Джорджа Хэллиджона.
А что же наша бедная, тщеславная Эфи? — спросите Вы. Что сталось с ней?
Она удалилась в комнату для свидетелей, где и пребывала до окончания слушания в глубоких размышлениях. Что им даст ее признание о пребывании в Лондоне и утренних визитах некого джентльмена? И что подумают о ней в Вест-Линне, будь он неладен! Впрочем, это ее не слишком беспокоило: она может отбить любую атаку и сама перейти в наступление, если кто-либо осмелится бросить в нее камень. Именно к такому решению Эфи и пришла к тому времени, когда закончилось заседание. Она не спешила покинуть комнату, пока шум в зале не утихнет.
— Чем это все закончилось? — спросила она м-ра Болла, с которым всегда обращалась довольно любезно, ибо он был холостяк, и она имела на него некоторые виды, хотя и держала в резерве Джо Джиффина.
— Оба обвиняются в предумышленном убийстве. Через час их повезут в Линборо.
— Какой позор! Предъявить подобное обвинение двум невинным людям! — раздраженно заметила Эфи.
— Вот что я Вам скажу, мисс Эфи: чем скорее Вы избавитесь от этого заблуждения, тем лучше. Вина Ливайсона сегодня была практически доказана. К тому же, они с Бетелом сами тащат друг друга на дно, словно груза уже имеющихся свидетельств для этого недостаточно. «Когда у жуликов разлад, честные люди торжествуют», как говорится. Мера вины Бетела мне ясна не до конца, хотя о многом можно догадаться. И, наконец, подтвердив свою собственную вину, они тем самым доказали невиновность Ричарда Хэйра.
Румянец Эфи сменился бледностью, уверенность — страхом, а спесь — униженностью.
— Этого… не может быть, — задыхаясь, сказала она.
— Еще как может! То, что Вы приписывали Торну, сделал Ричард Хэйр. Он услышал выстрел, находясь в лесу, и увидел, как Торн, мертвенно-бледный и дрожащий, в ужасе бежит с места совершенного им злодеяния. Поверьте мне: Вашего отца убил Торн.
Эфи похолодела. Одного ужасного мгновения, когда она поняла, что он прав, хватило для того, чтобы отрезвить ее на всю жизнь. Торн! В глазах у нее помутилось, голова у бедняжки закружилась, и она, издав пронзительный вопль, второй раз за этот день упала в обморок.
Когда подследственных вывели из здания, чтобы отправить в Линборо, толпа встретила их криками, свистом и проклятиями. Целый взвод констеблей потребовался для того, чтобы защитить их от расправы, причем гнев толпы прежде всего был направлен против сэра Фрэнсиса Ливайсона. Он дрожал, съежившись от страха, гадая, швырнут ли его опять в пруд судьи Хэйра или же разорвут на части. Он готов был проклясть землю, по которой ступал, за то, что она не желала расступиться и поглотить его.
Глава 17
ПОЖАР
Мисс Люси подверглась наказанию. За какую-то детскую шалость, которую она себе позволила, будучи в гостях у тетушки Корнелии, миссис Карлайл, узнавшая об этом по возвращении детей домой, велела до конца дня продержать ее в детской на хлебе и воде. Сама Барбара сидела в своем уютном будуаре. Она только что переоделась к званому обеду, который Карлайлы давали в этот вечер, и чудесно выглядела в вечернем платье; волосы ее были украшены алыми и фиолетовыми цветами, недавно сорванными в оранжерее, и такие же цветы красовались на ее платье. Барбара уже беспокойно поглядывала на часы, так как мужчины еще не вернулись домой. Половина седьмого! А гости приедут в семь.
В дверь постучалась мадам Вин. Она явилась просить о «помиловании» для Люси, которую обещали пустить на полчасика в гостиную, когда в ней, покончив с десертом, появятся дамы. Теперь Люси страшно горюет. Не простит ли ее миссис Карлайл и не позволит ли начать переодеваться?
— Вы слишком снисходительны к этому ребенку, мадам, — сказала Барбара. — Я полагаю, Вы ее вообще никогда не наказываете, хотя порой она этого заслуживает.
— Она очень сожалеет о своей провинности и обещает больше не шалить. Она так безутешно плачет!
— Да, но не от раскаяния, а поскольку боится, что ее не пустят в гостиную сегодня вечером, — воскликнула Барбара.
— Бога ради, смените гнев на милость! — взмолилась мадам.
— Посмотрим… Взгляните, мадам Вин: я сломала это пару минут назад. Какая жалость, не правда ли?
На ладони у Барбары лежало чудесное золотое украшение, у которого отломался один лепесток.
Мадам Вин внимательно изучила его.
— У меня в комнате есть клей, при помощи которого это можно починить буквально за две минуты, — сказала она.
— Ах, я была бы Вам так признательна! — радостно воскликнула Барбара. — Принесите клей сюда. Давайте так: услуга за услугу, — добавила она, весело рассмеявшись. — Вы почините это и заслужите прощение для Люси, о чем и сообщите ей. Я вижу, Вы всем сердцем желаете этого.
Итак, мадам Вин ушла и вскоре вернулась с клеем. Она взяла кусочки украшения, чтобы посмотреть, как приставить один к другому. Барбара тем временем наблюдала за ней.
— Джойс говорит, оно уже ломалось однажды, — заговорила Барбара, — но его, вероятно, склеили весьма искусно, поскольку я не нашла и следов поломки, как ни старалась. М-р Карлайл купил это своей первой жене, когда они после свадьбы поехали в Лондон. Она его сломала. Но Вы никогда не почините его, мадам Вин, если у Вас будут так дрожать руки. В чем дело?
Неосмотрительные слова — «Оно было сломано вот здесь, где стебель соединяется с лепестком» — чуть не сорвались с языка мадам Вин, но она вовремя спохватилась. А затем на нее нахлынули воспоминания; Изабель живо представила, где и когда это случилось. Она тогда нечаянно смахнула его рукавом со стола. М-р Карлайл был вместе с ней в этой же самой комнате, и он нежными поцелуями утешал ее, горевавшую, словно ребенок. «Ах, я несчастная»! — подумалось ей. Чьи руки, читатель, не задрожали бы при этом? Теперь и украшение, и поцелуи м-ра Карлайла принадлежали Барбаре.
