Миранда Гловер - Шедевр
— У меня есть кое-что для Кенни, — спокойно сказала я.
Женщина кивнула и протянула мне большой коричневый сверток. Я подумала, что, может, стоит открыть его до того, как передать ей чемодан, но потом решила, что это неважно. Я пошла на риск, и теперь нужно быть последовательной. Женщина избегала моего взгляда, когда я передавала деньги, а затем дверь резко захлопнулась, прежде чем я успела вымолвить слово. Я повернулась, пошла обратно к такси и попросила водителя отвезти меня в «Селфидж».
По пути я вскрыла сверток и вытащила три рисунка. Я смотрела на свои старые эскизы, испытывая смешанные чувства. К моему удивлению, Кенни бережно хранил их: бумага была ветхой, но рисунки почти не выцвели. Я сделала их очень давно, но до сих пор помню каждую линию. Сходство было поразительным. Тонкие четкие линии, сделанные чернильной ручкой, были навеяны творчеством Климта, неприкрытой сексуальностью, сквозившей в его творчестве. Содержание рисунков было достаточно фривольным: все три изображали в разных ракурсах, как мы с Кенни занимаемся любовью. Я с облегчением вздохнула: в конце концов, этого не увидит публика. Я поступила правильно, выкупив рисунки, теперь они мои; и еще я рада, что Кенни Харпер и его подружка не смогут больше бесстыдно рассматривать их.
Машина остановилась рядом с универмагом «Селфидж», я взяла пакет и вышла. Какое забавное совпадение — именно сегодня мне придется раздеться перед публикой и голой лежать под пристальными взглядами.
Кэти встретила меня у служебного входа.
— Ты изображаешь ноябрь, — сверилась она со своими записями, когда мы быстро вошли. — Сначала Летти Сайкс прочтет отрывок из своей книги, потом выступаешь ты, а после вы подпишете книги всем желающим.
— А можно я сначала раздам автографы, а потом уеду, как только представление будет окончено? — умоляющим голосом спросила я.
— Я подумаю, что можно сделать, — пообещала Кэти.
Летти Сайкс интересовалась моей жизнью и творчеством в рамках работы над очередным томом из серии о британских современных художниках. Универмаг рекламировал книгу и всю серию, а также оплачивал банкет. Это была такая новая, довольно своеобразная манера — универмаг помогает издателю опубликовать книгу об изящных искусствах, при поддержке галереи Тейт. Все пытались понять феномен устойчивого общественного интереса к современному искусству, с целью проверить, можно ли на нем делать бизнес и получать с этого прибыль. Своего рода пробный камень для будущего делового сотрудничества.
Охранник с безвольным лицом провел нас во временную галерею, оборудованную днем раньше. Знакомый мне алый шезлонг стоял в центре высокой белой сцены, возведенной рядом с отделом одежды для подростков. Торговля сегодня велась до поздней ночи. Подразумевалось, что покупатели будут еще ходить по универмагу, когда начнется презентация книги, и, таким образом, составят свое представление о том, чем на самом деле является современное искусство. Раздавались пронзительные звуки поп-музыки, несколько любопытных покупателей толклись вокруг, просматривая выложенные огромной пирамидой книги. Какой-то ребенок с сопливым носом и покрытым прыщами лицом носился вокруг сцены, и, казалось, вот-вот налетит на шезлонг. Со своего места мне было хорошо видно, как скелетообразная, затянутая в фиолетовый костюм Селина ринулась к сцене: завидная прозорливость. Она подбежала как раз в тот момент, когда ребенок уже собирался вытереть липкие, в слизи, пальцы об алый шелк.
К семи часам я подписала двести пятьдесят книг и, сняв одежду и разрисовав себя стихами, разместилась в шезлонге, перед которым поставили белый занавес. Настроение прошедшего дня странным образом соответствовало самому унылому месяцу из всей серии:
отвратительный моросящий дождь
безлюдная улица
портит этот пустой день
ешь мою плоть
сладкий кофе на коже
оближи мои губы
вниз по спине
дождь — моя печаль
дай мне заснуть
снова потеряна
На экранах за моей спиной показывали соответствующие картинки, нужная музыка была уже наготове. Тут я услышала с другой стороны занавеса какую-то суматоху. Летти безуспешно старалась перекричать шум. Но было ясно, что ее никто не слушает. Кэти нервно ходила передо мной и кричала в трубку Эйдану:
— Тут сотни людей — это безумие!
Помимо издателей, их специалистов по связям с общественностью и работников нашей галереи, на презентацию было приглашено около тысячи человек. И, вероятно, большинство из них решило прийти, — не считая покупателей, все прибывающих из лабиринта торговых рядов. Все с нетерпением жаждали «зрелищ», и многие были уже пьяны. Кэти привела пять охранников, чтобы следить за сценой. До сих пор в нашем распоряжении был только один охранник, и того больше интересовала болтовня с продавщицей-блондинкой, чем моя безопасность.
Наконец все успокоились, и, когда занавес открыли, над залом повисла тишина. К счастью, я сидела спиной к зрителям и мне не надо было смотреть на них, но я чувствовала, как камеры и взгляды изучают мое тело. В толпе послышалось восторженное перешептывание. Я легла и закрыла глаза. Я делала это достаточное количество раз, чтобы научиться абстрагироваться от зрителей, и теперь мысленно вернулась к своему проекту. Я слышала, что завязывается потасовка, но не обращала на это внимания. Шум усилился, и занавес быстро закрыли.
Мне было холодно, тело затекло. Появилась Кэти, она казалась возбужденной.
— Кому-то только что сильно заехали. Мы больше никогда не будем в этом участвовать.
— Лучше скажи об этом Эйдану, — ответила я.
— A у Линкольна и его оператора сегодня богатый улов, — негромко произнесла Кэти, помогая мне надеть платье поверх росписи. — Одному Богу известно, что они покажут в своем документальном фильме. Не только твое тело — это точно.
Кэти поехала в клуб «Граучо» вместе с Линкольном, Селиной, Летти и пиар-менеджерами. Я отказалась ехать с ними, и Кэти попросила охранника провести меня от дверей черного хода до машины. Когда мы уже отъезжали, она снова появилась и постучала в окошко.
— Извини, — сказала она, — я забыла отдать тебе вот это.
Я опустила стекло, она протянула руку и бросила мне на колени конверт.
— Какой-то парень просил передать тебе это. Наверное, обычное письмо от поклонника, — продолжала она. — Но он сказал, что это очень важно и что я должна удостовериться в получении.
Я вскрыла конверт, пока автомобиль увозил меня в ночь. Внутри оказалась короткая записка:
Дорогая Эста,
ты все так же великолепна, как и много лет назад, — по крайней мере, со спины! Извини, что не смог прийти раньше. Надеюсь, рисунки тебе понравились. Спасибо за понимание. Но мне опять пора. Крепко-крепко целую. Кенни.
От поцелуев в конце письма мне стало не по себе, но в целом я испытала облегчение. Странно было вообразить, что он пришел посмотреть на мое представление, а также было непонятно, почему он отсутствовал, когда я привозила деньги. В любом случае, как я заключила из письма, Кенни собирается куда-то уехать с деньгами, и на этот раз — я очень надеюсь — навсегда. Я чувствовала, что спаслась чудом. С деньгами нелегко расставаться, но их потеря еще не означает конец света. А рисунки… ну, для меня они вполне стоят заплаченной суммы.
Сидя в такси, я позвонила Эйдану, чтобы спросить, собирается ли он приехать. Мне отчаянно хотелось сейчас с ним увидеться и попытаться все исправить. Я не смогла дозвониться, и мне стало тоскливо. Я не предполагала, что из-за нового проекта наши отношения могут разрушиться, но все распадалось, и я не понимала, как этого избежать. Во всяком случае, до окончания работы над серией «Обладание». Но, приехав домой, я с облегчением увидела, что неподалеку припаркована машина Эйдана.
Стоя с бокалом скотча в руке, Эйдан внимательно изучал семь портретов, висящих на стене. Его внимание привлек третий в ряду портрет работы Жана Доминика Энгра. Картина называлась «Мадам де Сенонн» и являла миру чувственную красавицу, одетую в красный бархат.
Я подошла и стала у Эйдана за спиной.
— Что ты о ней думаешь? — спросила я.
— Просто неотразима, — восхищенно прошептал он. — Выглядит очень эротично и подразумевает некий скрытый смысл. — Эйдан повернулся ко мне. Он выглядел спокойным, даже счастливым. — И ее платье идеально подходит для твоего проекта.
Я уже решила, что буду с удовольствием представлять Мари де Сенонн на аукционе. Что еще может служить лучшей одеждой для женщины, выставляющей себя на продажу, чем платье из красного бархата?
— Как все прошло сегодня? — поинтересовался Эйдан.
— О, прекрасно, — ответила я, уже забыв о представлении, — но сейчас я умираю от голода. По дороге домой я купила суши. — Я подошла к дивану, на который перед этим бросила рисунки и сумки. — Будешь?
