Дэвид Лоуренс - Влюбленные женщины
— Этот вопрос меня очень беспокоит, Джеральд, — признался он.
— Вижу, — отозвался Джеральд, заливаясь громким, здоровым смехом.
Джеральда подсознательно притягивал собеседник. Ему хотелось находиться рядом, быть в сфере его влияния. В Беркине он ощущал нечто родное. Все же остальное его не очень заботило. Он чувствовал, что ему, Джеральду, открыты более глубокие и вечные истины, чем его другу. Он ощущал себя старше, более сведущим во многом. В Беркине он любил пылкость чувств и энергию, а также яркую речь; он наслаждался остроумием, игрой слов и рождающимися у друга мгновенными ассоциациями. Содержание речей его мало волновало: он считал, что мыслит правильнее.
Беркин это понял. Он понял, что Джеральд стремится его любить, не принимая всерьез. И это знание заставило его принять более сухой и холодный тон. Поезд несся вперед, а Беркин сидел, глядя в окно и позабыв о Джеральде, который перестал для него существовать.
Он смотрел на простиравшуюся в вечернем свете землю за окном и думал: «Что ж, если человечество погибнет, если наше племя сгинет, как Содом, но останется этот прекрасный вечер и залитые светом земля и деревья, то я не в обиде. То, что одушевляет их, присутствует здесь и никогда не будет утрачено. В конце концов, что есть человечество как не одно из проявлений непостижимого? И если этого проявления не станет, это будет означать, что оно исчерпано и закрыто. Нельзя недооценивать того, что выражается или должно быть выражено. Оно присутствует сейчас в этом сияющем вечере. Пусть человечество исчезнет — его время прошло. Но творческие поиски не прекратятся. Человечество более не является единственным выражением непостижимого. Оно пройденный этап. Будет новое воплощение. Пусть человечество сгинет как можно скорее».
Джеральд перебил его мысли, спросив:
— Где ты останавливаешься в Лондоне?
Беркин поднял глаза.
— У одного мужчины в Сохо. Я вношу часть арендной платы за дом и живу там когда хочу.
— Прекрасный выход — иметь даже такое жилье, — оценил Джеральд.
— В целом, да. Но мне там не очень нравится. Я устаю от людей, которых там вижу.
— А что за люди?
— Художники, музыканты, лондонская богема — самая расчетливая и скупердяйская богема на свете. Впрочем, там есть несколько приличных людей, приличных в некоторых отношениях. Они настоящие ниспровергатели устоев — живут только отрицанием и неприятием — во всяком случае, ориентированы на отрицание.
— Кто они? Художники, музыканты?
— Художники, музыканты, литераторы, прихлебатели, натурщицы, молодые люди с современными взглядами; те, что бросают вызов традициям, но сами ничего собой не представляют. Недоучившиеся в университете молодые люди и девушки из тех, что предпочитают жить независимой жизнью, так они это называют.
— Нравы свободные? — спросил Джеральд.
Беркин понял, что в друге проснулось любопытство.
— В каком-то смысле — да, в каком-то — нет. Несмотря на их вызывающее поведение, все довольно стильно.
В голубых глазах друга Беркин увидел огонек вожделения, замешанного на любопытстве. Он видел также, как тот хорош собой. Джеральд был необыкновенно привлекателен; казалось, кровь в нем просто кипит. Голубые глаза горели ярким, но холодным огнем, тело было красиво особой, медлительной красотой движений.
— Мы могли бы увидеться: я пробуду в Лондоне два или три дня, — сказал Джеральд.
— Идет, — согласился Беркин. — В театр или мюзик-холл идти не хочется, предлагаю заскочить ко мне и самому убедиться, кто такие Холлидей и его банда.
— Спасибо, с радостью, — рассмеялся Джеральд. — А что ты делаешь сегодня вечером?
— Я договорился с Холлидеем о встрече в кафе «Помпадур». Местечко не блеск, но ничего лучшего нет.
— Где это? — спросил Джеральд.
— На Пикадилли-Серкус.
— Понятно… Я могу туда заглянуть?
— Конечно. Может быть, это тебя развлечет.
Смеркалось. Они уже проехали Бедфорд. Беркин вглядывался в сельские пейзажи за окном, и сердце щемило от чувства безысходности. Такое случалось всякий раз, когда он подъезжал к Лондону. Отвращение к человечеству, к большей его части нарастало и становилось похожим на болезнь.
Он бормотал про себя, как человек, приговоренный к смерти:
Где безмятежные краски заката разлились
На мили и мили…
Джеральд, чуткий, с обостренным восприятием подался вперед, спросив с улыбкой:
— Что ты там шепчешь?
Беркин посмотрел на него, засмеялся и повторил:
Где безмятежные краски заката разлились
На мили и мили
Над лугами зелеными, где облачка стад
Будто бы спят…[18]
Теперь и Джеральд смотрел на сельский пейзаж. Беркин, вдруг почувствовав себя усталым и подавленным, сказал ему:
— Когда поезд приближается к Лондону, я всегда чувствую себя обреченным и впадаю в такое отчаяние, такое уныние, словно наступил конец света.
— Да что ты говоришь? — удивился Джеральд. — Значит, конец света пугает тебя?
Беркин нерешительно пожал плечами.
— Даже не знаю, — признался он. — Наверное, пугает, когда кажется неизбежным и в то же время не наступает. Но тягостное чувство, очень тягостное, порождают люди.
В глазах Джеральда мелькнула довольная улыбка.
— Вот как? — переспросил он, осуждающе глядя на другого мужчину.
Через несколько минут состав уже мчался по уродливым окраинам Лондона. Пассажиры в нетерпении ждали момента, когда смогут покинуть поезд. И вот он наконец въехал под огромную арку вокзала, ужасную тень, отбрасываемую городом. Теперь Беркин взял себя в руки.
Мужчины сели в одно такси.
— Ты не чувствуешь себя одним из этих изгоев? — спросил Беркин Джеральда, когда они сидели в маленьком, быстро мчащемся огороженном мирке, глядя на широкую и уродливую улицу.
— Нет, — засмеялся Джеральд.
— Тут сама смерть, — сказал Беркин.
Глава шестая
Crème de menthe[19]
Через несколько часов они вновь встретились в кафе. Пройдя сквозь вращающиеся двери, Джеральд оказался в большом шикарном зале; в табачном дыму смутно вырисовывались головы и лица пьющих людей, повторяясь ad infinitum[20] в огромных зеркалах на стенах, так что вошедшему казалось, что он попал в призрачный мир, целиком состоящий из пьющих и создающих немолчный гул теней в атмосфере сизого дыма. Только обтягивающий сиденья красный плюш вносил некоторую основательность в этот легкомысленный веселящийся мирок. Джеральд медленно шел меж столиков, внимательно приглядываясь к сидящим, а те, в свою очередь, при его приближении тоже поднимали призрачные лица. Похоже, он вступил в особый мир, новый, сверкающий, до отказа забитый падшими душами, и это веселило и развлекало его. Он смотрел поверх расплывающихся, эфемерных лиц над столиками, залиты необычным светом. И тут он увидел Беркина — тот, приподнявшись, махал ему.
За столиком, рядом с Беркином, сидела девица с белокурыми, коротко подстриженными, как принято в артистической среде, волосами, слегка вьющимися за ушами. Миниатюрная, хрупкая, бледнолицая, с наивным выражением в огромных голубых глазах… Хрупкое сложение делало ее похожей на нежный цветок, что не сочеталось с обольстительно развязной манерой общения, и от этого контраста в глазах Джеральда зажглись искорки.
Беркин, который показался Джеральду тихим, нереальным и словно выключенным из ситуации, представил девушку как мисс Даррингтон. Та несколько неохотно протянула Джеральду руку, не сводя с него печального, откровенного взгляда. Его словно ударило током, и он сел.
Подошел официант. Джеральд бросил взгляд на бокалы Беркина и девушки. Беркин пил жидкость зеленоватого цвета. Перед мисс Даррингтон стояла маленькая рюмка для ликера, на дне которой оставалось не больше капли.
— Хотите выпить еще что-нибудь?
— Коньяку, — сказала девушка и, проглотив оставшуюся каплю, отставила рюмку.
Официант отошел.
— Нет, — продолжила девушка свой разговор с Беркином. — Он не знает, что я вевнулась. Увидев меня здесь, он очень вазгневается.
Иногда она произносила «в» вместо «р», и это делало ее речь похожей на детский лепет, придавая оттенок жеманности, что соответствовало облику девушки. Ее печальный голос звучал монотонно.
— А где он? — поинтересовался Беркин.
— Дает частное пведставление у леди Шеллгроув, — ответила девушка. — Уоренз тоже там.
Все помолчали.
— Ну и что ты собираешься делать? — спросил Беркин спокойным, покровительственным тоном.
Девушка угрюмо молчала. Вопрос ей явно пришелся не по вкусу.
— Ничего не собиваюсь. Попвобую завтра догововиться о сеансах позивования.
— Куда отправишься?
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
