Карла Манглано - Тайный дневник Исабель
— Йога. Это трудно объяснить… Это, скажем так, дисциплина, которая помогает контролировать рассудок и упражнять тело. Мой отец научился упражнениям йоги во время своих поездок в Индию и почему-то решил научить этому и меня. Йога очень хорошо помогает поддерживать в хорошей форме мышцы и суставы.
— Йога? Никогда о ней ничего не слышал… — признался Алоис, и в его глазах вспыхнул огонек любопытства.
Я очень скоро осознала, что накрытый для завтрака стол — это такое место, где изо дня в день можно быть свидетелем медленного увеличения того избранного общества, которое будет находиться в замке в ближайшие дни: если добавился еще один комплект столовых приборов — значит, появится новое лицо.
В то утро ожидалось, что появишься ты, однако этого не произошло. «На нашей родине, — как-то высказалась по данному поводу твоя матушка, родившаяся в той же стране, что и я, — есть такая поговорка: этот человек — как река Гвадиана, которая то появляется, то исчезает. Такой вот и мой сын Лоренс: никогда заранее не знаешь, когда он уедет из Брунштриха, а когда в нем снова появится.
— Красивый кулон у тебя на шее сегодня, Исабель, — сказал герцог Алоис, сидя напротив меня перед блюдом из почек и чашечкой кофе.
— А-а, этот?.. — бросила я с притворным равнодушием человека, который не придает значения тому, чему придают значение другие люди. Затем я нащупала пальцами кулон на своей кофточке и слегка приподняла его. — Это — хатхи, то есть слон. В Индии он является почитаемым и даже священным животным, приносящим процветание и богатство семьям и успех торговле. Это — талисман, символизирующий удачу. Я никогда с ним не расстаюсь, — слегка приврала я напоследок.
— Я что-то подобное слышал. Насколько мне известно, коренные жители Индии даже поклоняются богу в виде слона.
— Его называют Ганеш, он — бог мудрости. Наполовину человек, наполовину слон.
— Но он разве не должен держать свой хобот поднятым вверх?
— Нет. Думаю, что такое представление о том, как должен выглядеть этот бог, сложилось на Западе. В Индии же положение хобота этого слона не имеет никакого значения.
— Вы, похоже, знаете об индуистской культуре очень многое, — сказал герцог Алоис, поднося ко рту вилку с кусочком вымоченной в хересе — и выглядевшей отнюдь не аппетитно — почки.
— По правде говоря, мне очень хотелось бы о ней многое знать, однако мне известно об индуистской культуре лишь то, что рассказывал мне мой отец и что я смогла прочесть в некоторых из его книг. Именно он подарил мне этого хатхи. Скажу честно — индуистская культура вызывает у меня огромный интерес… — я прищурилась и, положив на стол вилку и нож, чтобы можно было жестикулировать руками, стала говорить дальше, пытаясь придать произносимым мною словам побольше драматизма. — Она очень возвышенная, человеколюбивая и разумная по способу мировосприятия… Я считаю, что индуизм, буддизм, синтоизм — не только как религии, но и как культуры и образы жизни — являются во много раз более продуманными и близкими к реальной жизни, чем наши западные религии, — произнесла я, понизив голос и наклонившись к своему собеседнику с видом человека, делающего какое-то важное признание. — Надеюсь, я не шокировала вас этой своей точкой зрения, герцог.
— О, я прошу вас, зовите меня Алоис. Нет, вы меня нисколько не шокировали. По правде говоря, вы меня, наоборот, очень заинтриговали. Хорошо бы нам обсудить данную тему как можно обстоятельнее… Значит, говорите, Ганеш, бог с головой слона… А почему он — наполовину человек и наполовину слон?
— По этому поводу существуют различные легенды, однако, на мой взгляд, самая красивая из них гласит о том, что Ганеш, сын Шивы, верховного бога, и его жены Парвати, родился в то время, когда Шива ушел воевать. Как-то раз Парвати, решив искупаться в своих покоях, поручила Ганешу охранять вход в них. В этот момент вернулся с войны Шива, и он захотел пройти в покои своей супруги. Ганеш еще не был знаком со своим отцом, а тот — со своим сыном, а потому Ганеш с воинственным видом преградил путь Шиве. Шива, рассвирепев, отсек ему голову. Когда до него дошло, что он убил своего собственного сына и что его жена будет по этому поводу горевать, он решил спуститься на землю и взять там голову у первого попавшегося животного, чтобы приделать ее своему сыну. Первым попавшимся ему животным стал слон.
— Это и в самом деле удивительная легенда… Вы, дорогая моя, прямо-таки ходячая энциклопедия.
Я улыбнулась Алоису. Он тоже мне улыбнулся, и при этом на его лице еще четче обозначились многочисленные морщинки, и без того уже очень хорошо заметные на загоревшей под бразильским солнцем коже. Должна признать, что твой дядя, герцог Алоис, все еще был, несмотря на свой возраст, весьма привлекательным мужчиной. Меня очаровывало его лицо с бронзовым загаром (результат долгого пребывания на открытом воздухе на плантациях какао), который подчеркивали серебристые на висках волосы и черные — тонкие и ухоженные — усы. Однако больше всего меня восхищали его огромные зеленые глаза, которые выглядели потрясающе выразительными из-за тоненьких морщинок в уголках глаз. Мне было нетрудно догадаться, что его внешность — конечно же, вкупе с его немалым состоянием — превращала герцога в одного из самых привлекательных для женщин холостяков, однако он, как тебе известно, отнюдь не горел желанием жениться.
— Знаете, — продолжил он, — я в последнее время все размышляю по поводу той гимнастики, которой вы занимались… Йо…
— Йоги? — подсказала я.
— Да. Мне хотелось бы научиться этим упражнениям. Как думаете, у меня получится?
— При помощи хорошего учителя йогу может освоить кто угодно. Я, правда, быть хорошим учителем вряд ли смогу, — добавила я, предвосхищая возможную просьбу обучить его хотя бы базовым элементам.
Я — на несколько секунд — сделала вид, что размышляю над его просьбой. Я, конечно же, отнюдь не была гуру, но, безусловно, кое-чему его научить могла.
— Ну, хорошо, я, наверное, смогу помочь вам освоить те основные асаны, которые мне известны.
— Асаны?
— Позы, используемые в йоге, — пояснила я, с трудом пытаясь подавить возникшее у меня желание держаться высокомерно.
Я с большим удовольствием продемонстрировала бы свои умения. Да, я, считавшаяся здесь малограмотной и никчемной «деревенщиной», оказывается, способна обучить кое-чему одного из представителей окружавшего твою матушку великосветского общества.
В выразительных глазах герцога Алоиса появилось выражение снисходительности.
— А еще вот что, — продолжила я заговорщическим тоном. — Нам нужно быть осторожными. Если кто-нибудь узнает, что барышня из приличного общества занимается подобными упражнениями, он, возможно, придет в негодование. Я не хотела бы расстраивать тетушку Алехандру.
— Да, да, конечно, я это понимаю. Это будет нашей маленькой тайной, — согласился Алоис, подмигивая мне.
* * *Признаюсь тебе, брат… Брат… Насколько я помню, я никогда раньше не называл тебя братом. Мы с тобой волею судьбы появились на белый свет от одних и тех же родителей, но, тем не менее, я никогда не чувствовал, что ты — мой брат. У нас с тобой не было ничего общего… А когда это общее появилось, закончилось все. Любопытно, что только с того момента я стал считать тебя своим братом — как будто я наконец-то осознал, что у меня есть брат и что этот брат — ты.
Итак, я признаюсь тебе, брат, что, хотя со стороны все, наверное, выглядело совсем иначе, я был в душе гораздо менее семейным человеком, чем ты. Брунштрих никогда не символизировал для меня ни тепло домашнего очага, ни семейное радушие, ни гордость за свое происхождение. Пребывание в Брунштрихе было для меня — не больше и не меньше — бременем, накладываемым на меня моей любовью к нашей матери — единственной до недавнего времени по-настоящему искренней моей любовью.
Возможно, именно поэтому все в Брунштрихе казалось мне наигранным и фальшивым — как будто там вызрел заговор, направленный против меня. И в самом деле, своего рода заговор ощущался в той загадочной ловкости, с какой наша матушка добилась, чтобы все стали приходить на завтрак в одно и то же время и в результате собрались все вместе. В Брунштрихе ведь раньше никогда не существовало никаких распорядков дня, и, конечно же, там никто не вставал на рассвете по сигналу трубы. Тебе известно, что мама очень гостеприимная хозяйка и позволяла гостям завтракать прямо в своих спальнях. Почему же тогда почти никто не пользовался такой возможностью и все приходили на завтрак примерно в одно и то же время — плюс-минус пять минут, — чтобы выпить кофе или сок и полакомиться булочками, сосисками, вареными яйцами и другой подаваемой на завтрак вкуснятиной, сидя за одним столом?
