Джулия Баксбаум - Ненависть
И хотя я не в курсе, каковы отношения между Рут и дедушкой Джеком, — выходят ли они за рамки обычной дружбы, — но тут мой дедушка, в любом случае, добился успеха. Рут Вассерштайн — это живая легенда. Она более сорока лет была судьей во Втором округе, и одно время ходили слухи, что ее кандидатуру выставят на выборах в Верховный суд. (Как она сама об этом рассказывает: «Другой еврей по имени Рут пробрался туда первым».) Дедушка, поддразнивая ее, говорит, что не верит, будто она та самая знаменитая Рут Вассерштайн, потому что для судьи она слишком много дурачится. Впрочем, в ее защиту можно сказать, что она очень часто употребляет слово «возражение».
— Да брось, я ее вовсе не напрягаю. Но это важно. Я хочу знать, что произошло. Он бросил тебя? Запаниковал? Если это так, я ему ноги повыдергиваю. Или еще лучше: найму кого-нибудь, чтобы его пристрелили. Связи у меня есть, ты же знаешь, — говорит он.
— Дедушка, не нужно никого пристреливать. Это я ушла от него.
— Серьезно? — в унисон спрашивают дедушка Джек и Рут.
— Да. Серьезно.
— Но он казался таким славным молодым человеком, — удивляется Рут.
— И еще он всегда покупал мне лучшее пиво месяца. Как ты думаешь, он теперь перестанет это делать? — спрашивает дедушка.
— Джек, — укоризненно произносит Рут.
— Расслабься, я шучу. Хотя тот абрикосовый эль был просто замечательным, верно, Рут?
— Верно. Эмили, а могу я все-таки спросить, почему? Я имею в виду, что он казался, — как бы это поточнее сказать, — идеальной парой для тебя, — говорит она.
— Нет, не совсем так. Знаете, мы ведь никогда не собирались пожениться. Просто наступил подходящий момент, чтобы закончить все это, — отвечаю я.
— Но он намеревался сделать тебе предложение, — заявляет дедушка.
— Что? А тебе это откуда известно, черт побери?
— От него самого. Ну, он, собственно, спрашивал моего согласия. И я посоветовал ему действовать решительно.
— Ты посоветовал — что? Дедушка, почему я об этом ничего не знаю? Почему ты не предупредил меня? Я просто поверить не могу!
— Я подумал, что это будет для тебя приятным сюрпризом. Или я что, должен был сказать ему «нет»? Как я вообще мог отказать парню? Прости меня, Эмили, но он — классный. В наши дни большинство мальчиков так и не дорастают до мужчин, но его родители над ним очень прилично потрудились.
— Он тебе нравится потому, что он доктор, — настаиваю я.
— Это неправда. Эндрю действительно хороший парень. Он, например, не поленился приехать сюда, чтобы поинтересоваться моим мнением лично.
— Он приезжал сюда? В Ривердейл? Когда?
— Точно не помню. Возможно, на прошлой неделе.
— Значит, он купил тебя тем, что попросил твоего благословения? — Я говорю это не всерьез, потому что не могу же я и в самом деле упрекать дедушку за то, что все обернулось таким образом. Это моя вина. И мое решение.
— Ну да. И не забывай про пиво. Пиво тоже очень помогло.
— И что же он сказал?
— Врать я тебе не буду. Выглядел он не блестяще. Нервничал, буквально выдавливал из себя по слову. Но при этом был вежлив и серьезен, и тебе следует отдать ему должное за то, что он пытался все сделать правильно.
— Мы сидели как на иголках и все ожидали от тебя звонка с сообщением о вашей помолвке, — говорит Рут. — Мы были так взволнованны.
Они оба смотрят на меня, и в их глазах еще теплится искра надежды. Как будто все это всего лишь розыгрыш и в любую минуту в дверях может показаться Эндрю. Я ощущаю внутри тяжесть из-за чувства вины; в последнее время я разочаровала уже немалое количество людей.
— Мне очень жаль. Но я не могла поступить иначе. Я не хотела расстраивать вас.
— Ты нас вовсе не расстроила. Мне просто правился этот парень, дорогая. Последние пару лет, когда ты была с ним, я меньше о тебе беспокоился. Мне казалось, что он хорошо заботился о тебе, — объясняет дедушка Джек. — Вот и все.
— Я и сама могу о себе позаботиться. Я взрослая женщина. — Я оправдываюсь, как шестнадцатилетний подросток, который, скуля, настаивает на своем праве водить автомобиль. — О Господи, ты не знаешь, обращался ли он к моему отцу?
— Не думаю. Я говорил с Кирком пару дней назад, и он мне ничего об этом не сказал, а я ему тоже, — уверяет дедушка Джек.
— Это хорошо. Пожалуйста, не говори и дальше. Я пока еще не готова рассказать отцу обо всем этом, понимаешь?
— Нет проблем. Эмили?
— Что?
— Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я знаю, дедуля.
— Я беспокоюсь, что ты не справишься сама со всем, что происходит в твоей жизни, — говорит он.
— Со мной все хорошо, честно. Я счастлива. Правда, — утверждаю я. — Действительно счастлива.
— Врешь ты все, — заявляет дедушка Джек, но без злости.
— Что поделаешь. Я ведь училась у лучших. — В ответ дедушка только кивает и неожиданно мрачнеет.
— Значит ли это, что нам больше нельзя приглашать его на покер? — спрашивает он.
— Вероятно, нет, — отвечаю я.
— Жаль, черт побери, — сокрушается Рут. — Его было так легко обыгрывать.
— Я знаю, — говорит дедушка. — Это было даже неинтересно.
* * *Через пару часов я провожаю Рут и дедушку до дверей их апартаментов, РН1 и РН2.
— До встречи, Эмили, — прощается дедушка, целуя меня напоследок. — Передавай привет… — Здесь он запинается посреди фразы, и слова его повисают в воздухе.
— Дедушка?
— Передавай привет, ну, ты знаешь, как же его?..
— Кирку, — быстро говорит Рут. — Передавай от него привет Кирку.
— Конечно, дедушка, — отвечаю я. — Обязательно передам.
Дедушка Джек идет в свой номер, чтобы прилечь, а Рут приглашает меня к себе попить чаю. Она говорит, что это согреет меня перед обратной дорогой на поезде. Я рада возможности побыть в ее квартире, которую я люблю хотя бы только потому, что она представляет собой полную противоположность жилища моего дедушки. Здесь все сверх меры. На стенах тут не один-два любимых снимка, фотографии не оставляют ни кусочка свободной поверхности. На диване с цветочным орнаментом лежат два покрывала, однотонное и узорчатое, поскольку она никак не может решить, какое из них ей нравится больше. Часов у нее четыре штуки, они все старинные и бурно празднуют пришествие каждого часа.
Когда я захожу к Рут, я веду себя в ее двухкомнатных апартаментах как в музее. Я начинаю осмотр со встроенной книжной полки, переполненной сокровищами: подписанные первые издания, книги авторов, которых я забыла, но всегда хотела почитать, монографии самой Рут. Затем я перехожу к серии фотографий: трое ее детей, сначала в детском возрасте, а потом уже сами в качестве родителей. Мои самые любимые снимки, где Рут запечатлена одна — молодая женщина в черной судейской мантии. На одном из них кожа ее особенно гладкая, волосы чуть длиннее обычного и собраны в тяжелый низкий узел. Хотя усмешка все та же: два передних зуба слегка наклонены друг к другу, нижняя губа кажется тоньше из-за того, что она улыбается очень широко.
— Здесь мне чуть больше тридцати, — говорит Рут, опуская поднос с сотней сортов чая. — Я уже не знаю, во что мне труднее поверить: что я когда-то была такая молодая или что я сейчас настолько старая.
— Вы до сих пор выглядите потрясающе.
— Спасибо, дорогая. Послушай, ты извини за все эти вопросы про Эндрю. Я не хотела сделать тебе еще хуже.
— Вы и не сделали. Абсолютно.
— Если тебе когда-нибудь нужно будет с кем-то поговорить, я в твоем распоряжении. Я знаю, что ты обсуждаешь подобные вещи с дедушкой, но если тебя станет интересовать женское мнение…
— Спасибо, я благодарна вам за это. — Я смотрю на следующий снимок, который я раньше не замечала: здесь Рут двадцать с небольшим, на руках она держит младенца — портрет матери. — Действительно благодарна.
— Это моя Сара. Она была очень красивым ребенком, — говорит она, и становится ясно, что это фотография ее дочери.
— Прелестное дитя.
— Она сейчас тоже юрист, в округе Колумбия. Хотя уже готовится уйти на пенсию. Она завершает свою карьеру, тогда как твоя только начинается. — Она еще раз смотрит на фото, качает головой и снова ставит его на каминную доску. — Послушай, я бы хотела поговорить с тобой о Джеке, если ты не возражаешь. Ты не находишь, что в последнее время он выглядит немного по-другому?
— Да нет. Я хочу сказать, он, может быть, кажется несколько уставшим, наверное, ему нужно почаще выходить гулять. Эта идея по поводу вашего с дедушкой совместного вязания производит гнетущее впечатление. А что? Что происходит?
— Я не знаю. Просто теперь он чаще становится рассеянным. Забывает обо всем, теряет вещи…
— Я думаю, это у нас, Праттов, семейное. У меня все совершенно так же. Бывало, я заходила в ванную и обнаруживала, что надела белье шиворот-навыворот. Пратты все немного того. Я уверена, что дело именно в этом.
