Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
Лефор указал святому отцу на двух колонистов, которые стояли в глубине залы и чьи благостные, безмятежные лица, казалось, заранее предопределяли, что им суждено будет пасть от выстрела святой руки.
— Сын мой, — снова заговорил монах голосом, который скорее напоминал едва слышный шепот, — да простит меня Всевышний, но уж я покажу этим канальям, как поминать имя Господа всуе и злословить насчет нашего юного короля!
С этими словами он задрал спереди свою сутану и выхватил из-за кожаного пояса, который носил прямо на голое тело, два пистолета с медными рукоятками, которые от трения засверкали тысячью искр. Большими пальцами обеих рук он взвел курки, и Лефору стоило огромных усилий помешать ему выстрелить прежде всех остальных.
— Делайте, как я! — советовал он ему. — И не нажимайте, ради всего святого, на курок, пока не услышите первого выстрела… А пока ни на минуту не спускайте глаз со своих подопечных!
Сам он тоже встал так, чтобы не терять из виду колониста, которого избрал своей жертвой. Каждый из его людей следил за своим и ни на секунду не терял его из поля зрения.
Лапьерьер все говорил и говорил, и люди, которые, скорчившись в три погибели, все время настороже, поджидали команды, уже начали было терять терпение.
Наконец губернатор произнес:
— Господа, прошу вас поднять ваши кубки за здоровье его величества и повторить вместе со мною: «Да здравствует король!»
Губернатор поднял бокал. Колонисты тотчас же последовали его примеру. Раздался громкий крик: «Да здравствует король!»
В тот же самый момент прогремел выстрел. Это Лапьерьер, проворно воспользовавшись своим пистолетом, прострелил голову Бофору. Смерть настигла того сразу и настолько внезапно, что он еще какое-то мгновенье оставался на ногах, так что Лефор, несмотря на то, что лицо красноречиво говорило, что хозяин его вот-вот испустит дух, уж было подумал, не промахнулся ли, часом, Лапьерьер. Тем не менее не прошло и полсекунды, как раздался дружный залп. За ним последовал взрыв криков и жалобных вздохов. Изо всех углов парадной залы раздались проклятья и стоны раненых.
Посреди всего этого, бледный как смерть, весь засыпанный порохом, все еще жестикулировал изменившийся до неузнаваемости Лапьерьер.
Один за другим раздались новые выстрелы.
— Перезарядить оружие! — громко крикнул Лефор.
Но этот приказ уже запоздал, ибо расположившиеся за окнами колонисты и без того успели насыпать пороху и снова начинить пулями свои мушкеты.
Губернатор каким-то невероятным прыжком, будто спасаясь от смертельного преследования, перемахнул через окно. Монах-францисканец, нещадно богохульствуя, нацелил свои пистолеты и сделал двойной выстрел.
— Там еще остались живые! — прокричал губернатор на ухо бывшему пирату.
— Покорнейше прошу вас, сударь, удостоить меня полного вашего доверия, — ответил ему тот, нимало не взволнованный этой вестью, — даже если они не очень торопятся, все равно им уже осталось недолго ждать… У меня здесь в руках есть верное средство, чтобы отпустить наконец на свободу их грешные души!
И с ловкостью, какую трудно было ожидать от его крупного тела, он перемахнул через подоконник и исчез в окне, из которого только что выпрыгнул Лапьерьер.
Почти одновременно прогремели два пистолетных выстрела. Лефор издал какой-то дикий воинственный клич и, засунув за пояс разряженные пистолеты, вытащил нож, чей клинок так и заблестел на солнце. Ему не понадобилось много времени, чтобы увидеть в груде тел, свалившихся там, где их настигли пули, что четверым колонистам удалось избежать общей участи. Несколько тел еще подергивалось в предсмертной агонии, но не они сейчас занимали его мысли. Он лег плашмя и прижался к полу, пытаясь предотвратить любое нападение и уложить первого, кто окажется поблизости.
Однако уцелевшие, преодолев первый ужас перед отчаянной дерзостью убийц и оправившись от шока, вызванного неожиданностью нападения, были полны решимости защищаться до последнего и, уж если такое случится, заставить врагов дорого заплатить за свою смерть. Они обнажили шпаги, а один из них, в ком Лефор узнал молодого колониста Дюкарбе, уже, подняв оружие, спешил к нему. Бывший пират только успел вскочить на ноги и своим коротким ножом отвести занесенную над ним шпагу. Однако в тот же самый момент он понял, что ему предстоит неравная борьба и что без поддержки людей за окнами, которые, должно быть, уже успели перезарядить свои мушкеты, он пропал.
Впрочем, Лефору не впервой было так близко видеть свою смерть. И охватившая его ярость оттого, что соратники бросили его одного на произвол судьбы, была в нем сильнее страха погибнуть от руки одного из недругов! Чего они, интересно, ждут, те, кто притаился снаружи, почему до сих пор не выстрелил этот монах-францисканец?
Лефор не мог знать, что Лапьерьер, поймав его на слове, отдал приказ взявшим его сторону колонистам не вмешиваться и предоставить ему одному покончить с этим грязным делом!
Эти печальные размышления не помешали ему снова издать дикий клич. Потом он сделал два прыжка назад, споткнулся о труп, поднялся, весь перемазанный кровью, и молниеносным движением метнул в своего противника нож. Раздался какой-то глухой звук, какой бывает, когда нож втыкается в дерево, и колонист, беспомощно размахивая руками, со слабым вздохом повалился наземь.
Устрашающим взором Лефор обвел остальных уцелевших. Те смотрели на него с ужасом, насмерть перепуганные как видом Ива, не предвещавшим ничего хорошего, так и страшной смертью своего сообщника.
— Настал ваш черед, господа! — изрек Лефор.
Он огляделся вокруг в поисках оружия. На поясе у Бофора заметил два богато украшенных пистолета, которыми мятежник так и не успел воспользоваться. С какой-то кошачьей ловкостью он отпрыгнул в сторону, снял с покойника оружие и, движимый не стихшей еще ненавистью, вдобавок с презрением пнул его ногой.
Обернувшись к остальным, он увидел, что Буске, колонист из Сен-Пьера, встал на колени и, сцепив на груди руки, с мольбою обращался к нему:
— Сударь! Может быть, уже достаточно крови? Неужели у вас нет ни капли милосердия? Я пришел сюда из любопытства, из простого любопытства!.. Я не принадлежу к клану Бофора!
— Мессир Буске, — был ответ Лефора, — теперь уже слишком поздно менять лошадей, да и Бофор вас уже заждался!
И хладнокровно всадил ему в лоб пулю.
Теперь в живых остались только двое, один был человек в летах, его седые волосы виднелись из-под сбившегося парика, колонист с холма Морн-Вер, который никогда не давал повода слишком много говорить о себе, другой — плантатор из Бель-Фонтена, гораздо моложе первого и без руки. Лефор знал его. Его звали Лапьер, и он лишился руки несколько лет назад в одной из битв против англичан, когда те атаковали форт Сен-Пьер. Бывший пират тогда дрался бок о бок с ним, под одними и теми же знаменами. Поэтому Лапьер счел уместным дипломатично напомнить ему об этом.
— Ив, — проговорил он, — неужели вы забыли, как мы вместе воевали против англичан? Помните, как мы отбросили их к морю?
— Сожалею, дружище, — воскликнул Лефор, — будь у меня побольше времени, я бы охотно скрестил с вами шпаги! Но меня уже ждут, а разве можно заниматься глупостями, когда дело еще не закончено? Так что тысяча извинений, мессир, но, увы, я поклялся, что не оставлю в живых ни одного свидетеля этого праздника, который организовал для вас Бофор, кроме моих людей… Искренне сожалею, дружище, но вынужден пустить вам пулю меж глаз!
— Бандит! Дьявольское отродье! — успел прокричать Лапьер, обнажив единственной рукой короткую рапиру и бросаясь на Лефора с намерением проткнуть его насмерть.
Удар был настолько точным, что оружие все еще торчало в рукаве бывшего пирата, когда тот метким выстрелом отправил плантатора на тот свет.
Однако у него не было времени слишком долго задерживаться подле этого нового покойника. Оставался еще старик. Тот уже отбросил в сторону оружие и покорно дожидался смертоносного удара. Он уже понял, что бесполезно ждать какого бы то ни было милосердия, и, гордо скрестив на груди руки, в упор смотрел прямо в глаза Лефору.
Съехавший набок парик придавал его лицу какое-то комичное выражение. Будто не замечая всего этого кровавого зрелища, этих все еще дергающихся в предсмертных конвульсиях тел, презирая участь, которая ждала его самого, несчастный, казалось, вот-вот готов был от души расхохотаться.
Заинтригованный столь неожиданным поведением, Лефор на мгновение замешкался. Впрочем, пистолеты его были разряжены. Ножа у него уже не было. И, будь старик вооружен, не брось он сам своей шпаги, он мог бы без труда настигнуть бывшего пирата.
Однако он ограничился тем, что внешне спокойным голосом произнес:
— Палач! Только одному дьяволу известно, кто заплатил тебе за эту грязную работу! Не жди, я не стану взывать к твоему милосердию! Но помни, что однажды тебе придется заплатить за все эти жертвы! Да, настанет день, и кто-нибудь отомстит тебе за них!
