Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой
Федерика оставила ставни открытыми, так что лунный свет свободно проникал в ее комнату вместе с ночным стрекотом сверчков и шумом моря. Она лежала в постели, наблюдая, как тени медленно крадутся по потолку, и думала о Сэме. Какая горькая ирония, размышляла она, в том, что в Англии она тосковала по отцу, а в Чили тоскует без Сэма. После разговора с Ингрид она ощущала неуверенность. Ей оставалось только гадать, к кому мог отправиться Сэм, и чувствовать где-то в глубине своего подсознания неприятный приступ ревности. Испытывая разочарование, она перевернулась на живот и уставилась на качавшиеся за окном деревья и звездное небо. Вспоминая небритое лицо и мученический взгляд Сэма, она гадала, что явилось причиной его негласного вмешательства в ее брак — дружеское участие или любовь. Анализировать свои чувства она не смела, страшась любви.
Она вспоминала их долгие вечера, проведенные перед камином в кабинете Нуньо, посвященные обсуждению литературы и поэзии, барбекю на холодном берегу и веселые прогулки среди скал. Он стал для нее необходимым, но если он влюбился в кого-то еще, то она потеряет его… Но она не может позволить себе его потерять. Когда сон все же одолел Федерику, на смену тревожным мыслям пришли тревожные сновидения. Во сне она видела Сэма. Он сбегал со скалы, а она звала его, но он не слышал, и, как быстро она ни бежала, ей не удавалось его настичь. Утром она проснулась, чувствуя себя такой же усталой, как и после предыдущей ночи.
На следующий день Хэл выпрыгнул из постели с таким зарядом энергии, о наличии которой в себе даже не подозревал. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ощущал такой позитивный жизненный настрой. Он жадно впитывал в себя ароматы детства, так, будто этот пьянящий воздух достигал самой глубины его легких. Он прочитал книгу отца «Любить — вот все, что нужно» и нашел в ней как потрясшее его объяснение его собственного открытия себя, так и философию любви, применимую к кому бы то ни было: братьям и сестрам, друзьям, любовникам и семейным парам. Он читал ее в эти ранние утренние часы, но не чувствовал усталости, и его глаза продолжали скользить по строкам прозы, пока нежный свет рассвета не рассеял тьму за окном.
Он почти бегом выскочил на террасу, где уже царило солнце, а запахи тостов и кофе были настолько дразнящими, что он снова с наслаждением сделал глубокий вдох и подумал о своей удаче.
— Доброе утро всем, — провозгласил он, наклоняясь, чтобы поцеловать бабушку. — А где папа?
— Он скоро будет, — сообщила Мариана. — Мы подумали, что хорошо было бы провести ланч в Запалларе, где ты привык лакомиться локос в «Цезаре», помнишь?
— Конечно, помню, — ответил Хэл, потирая руки от охвативших его радостных эмоций. — Просто великолепная идея. — Он сел и налил себе чашку кофе. — Я очень проголодался! — воскликнул он, намазывая маслом круассан. Мариана наслаждалась, видя, как к нему вернулся аппетит, а на щеках заиграл румянец. Он выглядел радостным и посвежевшим. — Абуэлита, я хочу учить испанский язык, — внезапно заявил он.
— Это легко можно организовать, — ответила она, поглядывая на мужа, который отложил газету и начал проявлять интерес к беседе.
— Я не собираюсь возвращаться в Англию, — спокойно сообщил Хэл. — Я хочу остаться здесь.
Мариана не могла скрыть своего удовлетворения. Она широко заулыбалась и сложила руки вместе.
— Ми амор, я так счастлива! Ведь здесь твоя родина, — сказала она, касаясь его руки. — Как хорошо, что рядом с Рамонсито теперь будет брат. А как насчет Федерики? — спохватилась она.
Хэл ухмыльнулся.
— Нет, она не останется, — заверил он. — У нее кое с кем любовь в Англии. Но она пока об этом не знает.
Только на пятый день, когда Рамонсито и Хэл погрузились в шахматную партию, а Рамон и Игнасио прогуливались по берегу, у Марианы появилась возможность поговорить с Федерикой наедине.
— В последние дни ты выглядишь очень озабоченной, Феде, — сказала Мариана, присаживаясь рядом с ней на диван. — Значит, проблема в этом молодом человеке?
Федерика выглядела удивленной.
— Что за молодой человек? — в недоумении пожала она плечами.
— Тот самый, о котором говорил Хэл.
— Но как Хэл может знать? — воскликнула она.
— Видимо, он оказался более наблюдательным, чем ты думаешь. — Мариана хихикнула. — Он просто расцвел под чилийским солнцем, — добавила она, наблюдая, как он смеется на пару с Рамонсито, будто они знали друг друга всю жизнь.
— О Абуэлита, — в смущении вздохнула Федерика. — Мне тоже хочется остаться здесь, потому что я очень рада быть рядом с тобой и Абуэлито. Так чудесно вновь увидеть папу и покончить наконец с прошлым. Теперь мы снова друзья. Я всегда об этом мечтала. Но…
— Но ты уже стала взрослой, Феде.
— Я провела последние пятнадцать лет, думая о папе. Я перечитывала его письма, когда была несчастлива, и помню все необычные истории, которые он мне рассказал. Я цеплялась за детство. Полагаю, что брак с Торквиллом был попыткой найти отца в ком-то другом. А теперь есть еще и Сэм, — тихо сказала она и опустила плечи. — Думаю, что я люблю его.
— Так в чем тогда проблема?
— Наверное, я обидела его, — задумчиво произнесла она.
— Каким же образом?
— Ну, в детстве я его обожала. Он на девять лет старше меня, умный и необычный — второго такого в мире нет, хотя таких, как Торквилл, можно найти сотни. Он раньше был красив, но теперь уже нет, хотя и сохранил свою обаятельность и привлекательность. Во время моего замужества за Торквиллом он писал мне анонимные поэтические записки, изменившие мою жизнь. Он любил меня на расстоянии, помог мне вырваться от деспотичного мужа и поддерживал после возвращения домой. Я не смогла бы ничего сделать без него. Однако я подумала, что эти послания от папы. Так я ему и сказала. А потом я сказала… — Она смолкла и покраснела.
— Что же ты ему сказала? — с участием спросила Мариана.
Федерика заерзала в кресле.
— Я сказала ему, что уезжаю в Чили и не знаю, как долго буду отсутствовать, поскольку в Польперро меня ничто не удерживает.
Мариана сочувственно похлопала ее по колену.
— О, моя дорогая, — вздохнула она. — Думаю, что тебе лучше вернуться и поведать ему о своих чувствах.
— Проблема в том, что я не уверена в себе. Я просто боюсь что-либо почувствовать к нему. Теперь я думаю, что сказала это преднамеренно, надеясь, что это подтолкнет его открыть свои чувства. Но он промолчал, хотя и выглядел обиженным. Я не могу все это выносить, мне кажется, что я вела себя чудовищно. Сейчас я понимаю, что он мне нужен. Очень нужен. Но что, если уже слишком поздно?
— Но почему?
— Потому что я звонила его матери, — сообщила она, опуская глаза, — и она мне сказала, что он уехал погостить к своей давней подруге и что она не знает, когда он вернется.
— Но ты ведь не веришь, что он мог настолько быстро влюбиться в кого-то еще?
— Просто не знаю. А что, мог? — спросила Федерика, с надеждой глядя на бабушку.
— Дорогая моя, любовь — это вовсе не то, что можно включать и выключать по своей прихоти. Это совершенно невозможно. Если он тебя любит, то будет ждать. Если же нет, то не будет. И еще, Феде, если он тебя не ждет, то не стоит и выжатого в писко лимона!
— Что же мне делать?
— Возвращайся в Англию.
— Но я хочу быть здесь, с тобой.
— Дорогая девочка, Чили — это не на Луне. Только позвони мне, когда захочешь вернуться, и я обеспечу тебе билет, или это сделает Рамон. Теперь расстояние между нами уже не в пятнадцать лет, а всего в пятнадцать часов полета. — Затем она улыбнулась. — Быть может, ты захочешь привезти его с собой.
Федерика засветилась радостью.
— О, Абуэлита, надеюсь, что так и случится, — взбодрилась она, кидаясь обнимать бабушку. — Спасибо тебе, — уже серьезно добавила она, глядя в умудренные опытом глаза Марианы.
— Нет, спасибо тебе! — ответила бабушка, касаясь ее щеки нежным движением своей морщинистой руки. — Я думаю, что совсем скоро именно так все и будет.
Глава 42
Опечаленная внезапным отъездом детей в Чили, Элен сидела на диване у Тоби, делясь с Растой пакетом шоколадных бисквитов. Она сердито жевала, представляя себе душераздирающие картины их воссоединения с Рамоном и его родителями, дом на побережье в Качагуа и все прочее, что с этим было связано. Но к тому моменту, когда она добралась до дна пакета, ее мысли как-то незаметно сосредоточились на Артуре.
Это казалось невероятным, но Артур не предпринимал ни малейших попыток к общению с ней. Даже во время драматических событий с Хэлом и их последующего отъезда. Ни слова. Она ощущала себя безнадежно брошенной и одинокой. Она нуждалась в нем, нуждалась в его обществе и его сочувствии, но, что самое удивительное, она понемногу стала скучать без тех его особенностей, которые раньше высмеивала: его смешной походки, его энтузиазма и задора, его упитанной фигуры и мягких толстых пальцев. Физически он не имел ничего общего с Рамоном, но ее сердце стремилось к Артуру, и она полностью возлагала на себя всю вину за то, что он ее прогнал.
