Барбара Делински - Наслаждение и боль
Вначале он даже не знал, что ответить. Просто молчал. Похоже, доводы Аманды немного успокоили его — хотя бы на какое-то время. Собственно говоря, первое, что привлекало ее в Грэхеме — не считая, конечно, того, как он выглядел в своем «мустанге», — было его умение прислушиваться к разумным доводам. Грэхем всегда был рассудителен. Он умел не только слушать, но и слышать. Для людей ее профессии это было едва ли не главное.
Вот и теперь он вполне логично возразил:
— Откуда нам знать, что бы было, если бы мы встретились тогда?
— Совершенно верно. — Сморщившись, она потерла рукой грудь, где раскаленным сверлом ворочалась боль. Будь Аманда более романтична по натуре, она могла бы сказать, что это ноет ее разбитое сердце. — Так что, будь любезен, не сваливай всю вину на меня, хорошо? Между прочим, мне и так нелегко. Бывают времена, когда мне кажется, что я одна отдуваюсь за двоих, а ты просто сидишь сложа руки и требуешь от меня ребенка!
— Стоп! — Грэхем предупреждающим жестом вытянул вперед руку. — Только не говори мне, что ты его не хочешь!
— Не говори глупости — конечно хочу! Хочу больше всего на свете, но с первого дня, как мы поженились, именно ты зациклился на этом. И нам обоим это хорошо известно! — Да и могло ли быть по-другому? Грэхем вырос всего в тридцати милях от Вудли. Большая часть его семьи по-прежнему жила в родном городе. Они всегда были очень близки — настоящий семейный клан. — У тебя семеро братьев, которые к настоящему времени обзавелись уже целым выводком наследников. Сколько у тебя племянников? Двадцать семь, если не ошибаюсь?
— Я люблю детей, — просто сказал он.
— Я тоже люблю. Но я не племенная кобыла.
— Что верно, то верно, — отрезал он, и Аманда вздрогнула, как от удара хлыстом. Ей показалось, что после его безжалостных слов между ними разверзлась пропасть.
— Что ты хочешь этим сказать? — побелела она.
Надо отдать Грэхему должное, он немедленно устыдился. Опустив голову, он потер затылок. Когда их взгляды снова встретились, Аманда прочла в его глазах лишь безмерную усталость.
— Давай оставим это, хорошо? Все это бессмысленно. Я вовсе не хотел обижать тебя.
То же самое Аманда могла бы сказать и о себе. Она ненавидела и эту пропасть, разверзшуюся между ними и превратившую их во врагов, и эти его слова, похоронным звоном отдававшиеся у нее в ушах. Но хуже всего было чувствовать себя виноватой в том несчастье, что постигло их обоих. Аманда решительно отказывалась признать, что это лишь ее вина, ее проблема, ее тело, оказавшееся не способным зачать.
Слезы вновь подступили к глазам. Боясь расплакаться, она закусила губу. Но обида оказалась слишком сильной, чтобы она смогла промолчать.
— Я только хотела, чтобы ты понял, каково мне! — вспылила она. — Как ты не видишь — я делаю все, что могу, все, что говорит Эмили. Так, может, проблема вовсе не во мне, а в ней самой.
— Нет, нет, — остановил ее Грэхем. — Вспомни, она уже четвертая, к кому мы обратились. И нам обоим она понравилась.
— Это так. Но, в конце концов, это не у нее, а у меня созрели аж восемь яйцеклеток! А она даже не в состоянии объяснить, как это случилось, что ни одна из них не была оплодотворена!
Грэхем вздрогнул и отшатнулся, точно она его ударила.
— Я-то тут при чем? — Он уже сообразил, куда она клонит.
— Знаю, но… все это так тяжело для меня, Грэй. Это невыносимо тяжело в эмоциональном плане, потому что все мои мечты снова и снова разлетаются в прах. И так раз за разом. А знал бы ты, как это мучительно в физическом отношении! От лекарств, которыми меня пичкают, груди у меня наливаются свинцом и болят, меня постоянно тошнит и к тому же то и дело кидает в пот. Только не надо мне говорить, что я, мол, чувствовала бы то же самое, если бы была беременна, потому что я не беременна, черт возьми! Будь это так, я бы слова не сказала! А на работе? Ты хоть представляешь себе, как мне тяжело в профессиональном плане — как назло, половина девочек из числа тех, с кем мне приходится иметь дело, беременны!
Прислонившись спиной к балюстраде и пристально разглядывая собственные ноги, Грэхем сунул руки в карманы джинсов и коротко фыркнул:
— Ирония судьбы. Какая-нибудь бедняжка и согрешила-то один-единственный раз, и тут же — бац! — ребенок. А мы бьемся вот уж скоро четыре года — и ничего!
Ирония судьбы — не совсем подходящее слово, решила про себя Аманда. Лично она скорее сказала бы «несправедливость» или даже «жестокость». Но сейчас она могла думать только о тех, кому судьба, обделившая ее, сделала такой царский подарок. И поэтому она вдруг спохватилась:
— Гретхен беременна.
Сначала ей показалось, что Грэхем, погрузившись в свои мрачные мысли, ничего не слышит. Наверное, опять жалеет себя, решила она и разозлилась. Бог свидетель, у нее для этого куда больше оснований. И вдруг Грэхем словно проснулся. Он повернулся к ней, и на лице его отразилось безмерное удивление.
— Гретхен? Гретхен… Бена?!
— Только что видела ее в саду. — Перед глазами Аманды вновь встала та же картина. — Говорю тебе, она беременна.
— Я тоже видел ее, — отмахнулся Грэхем. — Ничего подобного. Тебе показалось.
— Ты просто не разглядел. А если бы ты видел ее в профиль…
Он вздохнул, прикрыл глаза и снова принялся массировать затылок.
— Да ладно тебе, Мэнди. Мы ведь уже сто раз это обсуждали. Тебе повсюду мерещатся беременные — даже там, где ими и не пахнет.
— Вовсе нет. Просто сейчас весна, все вылезли из пальто, поэтому животы сразу бросаются в глаза. Знаешь, сколько в городе беременных женщин? В супермаркете, в торговом центре. В аптеке-закусочной, в библиотеке, в школе… одни сплошные животы! — Аманда почувствовала, что ее голос вот-вот сорвется на визг, но ничего не могла с этим поделать. — Клянусь, бывают времена, когда я спрашиваю себя: что это значит? Чего хочет от нас Господь? Может, он посылает нам знак? Говорит, что это невозможно? Что этого не будет никогда?! Что это ошибка?
Естественно, втайне она надеялась, что Грэхем тут же примется яростно ее разубеждать.
Но он этого не сделал. Вместо того чтобы протестовать, он только задумчиво посмотрел на нее.
— Что — ошибка? То, что мы поженились?
Она вдруг почувствовала тот же леденящий ужас, как тогда, когда лежала в пропитанной запахом антисептика больничной палате. Боже, что происходит?! Она теряет Грэхема! Между ними словно выросла стена, с каждым брошенным словом становившаяся все толще.
— Предполагается, что ребенок — это плод любви. Зачатие — это великое таинство, очень интимное, нечто такое, о чем должны знать только двое. А то, что делаем мы с тобой, это… это просто фарс! Самое, может, лучшее время нашей жизни мы тратим на бесконечную беготню по врачам, глотаем таблетки, чертим какие-то графики и высчитываем, высчитываем! Это ужасно, Грэхем, как ты не понимаешь?! Мы стали чужими друг другу. Нам уже не так… хорошо вместе.
Слезы ручьем текли у нее по лицу. Она вся дрожала и выглядела такой жалкой, такой одинокой, что Грэхем не был бы Грэхемом, если бы остался к этому равнодушен. Все в душе у него перевернулось. Подойдя к жене, он обнял ее и крепко прижал к себе. А Аманда, уткнувшись лицом в его плечо, чувствуя знакомый, такой родной запах его тела, тепло обнимавших ее сильных рук, его спокойную уверенность, вдруг вспомнила, как им раньше было хорошо вместе. Сейчас она бы все отдала, лишь бы так было всегда.
Он разжал руки — слишком скоро, как ей показалось. Сделал несколько шагов, снова оперся спиной о стену и сунул руки в карманы.
— Так вот, насчет Гретхен, — откашлялся он. — Ты ошиблась. Это просто игра света. Она не может быть беременна. Бен же умер. Она вдова.
Аманда машинально смахнула со щек слезы.
— Ну, для того чтобы заиметь ребенка, совсем не обязательно иметь мужа, знаешь ли, — резко бросила она.
Грэхем вскинул на нее глаза:
— Это ты о нас с тобой? Или о ней?
— О ней. Конечно о ней.
— Тогда если она, по-твоему, беременна, то кто отец ребенка?
— Понятия не имею. Видела, что беременна, — и все. — Желая поставить на этом точку — вернее, хотя бы на время избежать мыслей о том, что происходит между нею и Грэхемом, — Аманда повернулась и двинулась по дорожке к соседнему участку.
Ее остановил окрик Грэхема:
— Ты уже звонила Эмили?
— Завтра позвоню.
— Будем пытаться снова?
— Не знаю, — не оборачиваясь, бросила она через плечо.
— Ты куда? — Теперь в его голосе уже явственно слышалось беспокойство.
— К соседям, — крикнула она на ходу. — Спрошу Расса о Гретхен. Он весь день дома. Так что если она обзавелась дружком, он наверняка знает.
* * *Выйдя из-под крытого навеса, Аманда пересекла покрытую зеленым ковром травы лужайку, ужом проскользнула между колючих кустов можжевельника и ветками тиса, после чего пробралась через сосновую рощицу, отделявшую их участок от участка Лэнгов. Дурманящий аромат влажной земли и сосновой хвои, особенно сильный здесь, окутал ее, точно облаком, и у Аманды сразу же закружилась голова. Может быть, оттого, что она прошлась — или на нее подействовала возможность хоть ненадолго избавиться от гнетущей атмосферы дома, — как бы там ни было, боль внизу живота почти исчезла. И к тому времени как Аманда подошла к дому, она почти успокоилась.
