Мор Йокаи - Золотой человек
"Давайте-ка займемся челядью!".
Слуги спали беспробудным сном. Врачи осмотрели их и убедились, что никто из них не притворяется: все до одного опоены маковым настоем.
Кто мог сделать это? Есть ли еще какие-то люди в доме?
- Где Атали? - обращается майор с вопросом к госпоже Зофии.
Та молча смотрит на него, не в силах вымолвить ни слова. Да она и не знает, где сейчас может находиться ее дочь.
Начальник городской полиции распахивает дверь в спальню Атали, и все гурьбою вваливаются туда. Госпожа Зофия, каждую минуту готовая упасть в обморок, следует за ними. Ведь она-то знает, что Атали там нет.
Атали лежит в своей постели и спит, как ни в чем не бывало.
Белый батистовый, весь в оборка, капот застегнут наглухо, волосы аккуратно запрятаны под вышитый чепец, прекрасные белые руки, до самых запястий скрытые воланами, выпростаны поверх одеяла.
Лицо и руки ее чисто вымыты, она спит безмятежным сном.
Госпожа Зофия при виде дочери прислоняется к стене, чтобы не упасть.
- Как крепко она спит, - замечает городской лекарь. - Ее, видно, тоже угостили опием.
К постели подходит полковой врач, щупает у Атали пульс: он бьется спокойно, ровно.
- Да, безусловно спит!
Ни единая черточка не дрогнула в лице Атали, пока врачи проверяли пульс. Невозможно предположить, будто она слышит все, что происходит вокруг.
Благодаря столь невероятному самообладанию ей удалось провести всех. Только один человек не поддался обману: тот, возлюбленную которого она пыталась убить.
- Вы уверены, что она спит? - спрашивает майор.
- Потрогайте ее руку, - предлагает врач. - Рука холодная и безвольная.
Атали чувствует : сейчас ее берет за руку майор.
- Взгляните, господин доктор! - восклицает майор. - Если повнимательнее присмотреться к этой белой ручке, то под ногтями у нее - свежая кровь....
При этих словах пальцы Атали судорожно сжимаются, и майору кажется, будто орлиные когти впиваются ему в руку.
С демоническим смехом барышня сбрасывает с себя одеяло и встает; под капотом она полностью одета. Вызывающе дерзко смотрит она на изумленных мужчин, с торжествующим злорадством глядит на майора. Затем взгляд ее переходит на лицо госпожи Зофии, простодушная женщина, не выдержав злобного укора дочери, падает без чувств.
Последний удар кинжала.
"Дело девицы Атали Бразович" - одно из интереснейших уголовных дел, хранящихся в комаромском архиве.
Обвиняемая мастерски защищалась. Вину свою отрицала начисто, любые доказательство блистательно опровергала и, когда, казалось, ее удавалось припереть к стене, она напускала такого тумана, что судьям из него никак было не выбраться.
С какой стати ей было покушаться на Тимею? Ведь она и сама в невестах ходит; партия ей подвернулась приличная, а Тимея. Благодетельница, позаботилась о богатом приданом для нее.
Кроме как в комнат Тимеи, нигде никаких следов убийства не обнаружено: ни окровавленной тряпки, ни полотенца в пятнах, ни остатков сожженной в печи одежды.
Установить, кто подсыпал челяди сонного порошка, тоже невозможно. В тот день слуги ели и пили подряд все, что ни попало, среди подкрашенных сладостей и всевозможных иноземных специй вполне мог оказаться какой-то продукт снотворного действия. Думали на пунш, но в людской не удалось обнаружить его ни капли; даже бокалы, из которых его пили, к тому времени как вломилась стража, были тщательно вымыты и расставлены по местам. Атали утверждала, будто бы и она в тот вечер почувствовала какой-то странный привкус у пунша, оттого и уснула так крепко, что ни от криков госпожи Зофии ни от последующего переполоха в доме не пробудилась. Она пришла в себя, лишь когда майор схватил ее за руку.
Единственная живая душа, кто за полчала до трагедии видел ее кровать пустой, была госпожа Зофия, но разве мать станет свидетельствовать против родной дочери?
Главным аргументом в свою пользу Атали выставляла такое обстоятельство: все двери в комнату Тимеи были заперты изнутри, а сама она лежала без памяти. Каким же образом убийца ухитрился проникнуть в комнату, а затем выбраться оттуда?
Если кто-то покушался на жизнь Тимеи, то отчего за разгадкой этой таинственной истории обращаются к ней, а не к другим обитателям дома?
Кстати сказать, майор допоздна засиделся в тот вечер у Тимеи. Не мог ли злоумышленник прошмыгнуть в комнату в тот момент, когда майор уходил?
Был ли то мужчина или женщина - даже этого никто не может сказать с определенностью.
А единственный человек, кому все доподлинно известно, не выдаст ее тайны.
Тимея по-прежнему настаивает на том, что ничего не помнит. Ужас пережитого был слишком велик, все тотчас же улетучилось из памяти, как кошмарный сон. Нет, Тимея не станет обвинительницей Атали, даже очную ставку она отклоняет.
Тимея все еще не оправилась от ран. Душевное потрясение мучает ее сильнее, чем сабельные удары. Она страшится за судьбу Атали.
После трагического события Тимею и на минуту не оставляют одну; врач и сиделка попеременно дежурят у ее постели. Днем у нее подолгу сидит майор, часто наведывается и вице-губернатор, чтобы в беседе как бы ненароком выспросить кое-какие подробности. Однако стоит Тимее заметить, что разговор переходит на Атали, как она сразу же умолкает и от нее ни слова не добьешься.
Однажды врач посоветовал занять Тимею каким-нибудь развлекательным чтением.
Тимея к тому времени уже поднялась с постели и теперь принимала визитеров, сидя в кресле.
Господин Качука предложил прочесть именинные поздравления, полученные в тот памятный день.
Исполненные трогательной детской любви наивные пожелания добра - может ли быть что-нибудь более приятное сердцу крестной матери, чудом избежавшей смерти? Стоило выжить хотя бы ради того, чтобы услышать слова детской ласки и благодарности!
Руки Тимеи пока еще в бинтах: конверты распечатывает господин Качука и читает письма вслух. При этой сцене присутствует и вице-губернатор.
Лицо больной сияет от радости. Чтение и правда выбрано удачно.
- Какая странная печать! - вдруг говорит майор, беря в руки письмо, запечатанное вместо фамильного герба кусочком воска с вплавленным в него золотистым жучком.
- Правда, - подтверждает Тимея, - мне тоже тогда бросилось в глаза.
Господин Качука вскрывает письмо и начинает читать: "Сударыня! В вашей комнате на стене висит картина с изображением святого Георгия..." Он умолкает, взгляд его, пробегающий строки письма, страшен, губы бледнеют до синевы, на лбу выступает пот. Дочитав письмо, он отбрасывает его в сторону и, как одержимый, бросается к мозаичной картине. Разбив стекло кулаком, он вместе с рамой срывает картину со стены.
В стене чернее проем.
Майор врывается в тайник и через минуту выходит обратно, держа в руках вещественные доказательство преступления: окровавленную одежду Атали.
Тимея в ужасе закрывает лицо руками.
Вице-губернатор подбирает с пола письмо и завладевает уликами.
Из тайника извлекаются и еще кое-какие сюрпризы: битком набитая ядами шкатулка и дневник Атали. Чудовищная исповедь освещает темные омуты ее души подобно фосфоресцирующим моллюскам среди подводных коралловых зарослей. Какие же монстры скрываются в тех глубинах!..
Тимея, позабыв о незаживших ранах, молитвенно стискивает руки и заклинает врача, вице-губернатора и своего жениха сохранить находку в тайне, никому о ней не рассказывать....
Однако просьбу эту выполнить невозможно.
Улики переданы в суд, и Атали остается разве что уповать на милость божию.
А Тимее придется подчиниться закону и, как только выздоровеет, самолично предстать перед судом для очной ставки с Атали.
Какая суровая мера! Ведь Тимея не оступится от своих показаний: она ничего не помнит.
Теперь следует поторопиться со свадьбой: Тимея может выступать на суде лишь как супруга господина Качуки.
Когда здоровье Тимеи пошло на поправку, состоялась скромная свадьба: на дому, без торжественных песнопений и праздничной роскоши, без шумного пира и без гостей. Присутствовали только священник и два свидетеля: вице-губернатор и домашний врач. Иных визитеров в тот день у Тимеи не было.
Как только Тимея достаточно окрепла, чтобы доехать в карете до комитатской управы, ее вызывают - теперь уже в сопровождении супруга - в суд для очной ставки с Атали. Законы человеческой справедливости не избавляют ее от мучительной сцены - вновь столкнуться лицом к лицу с собственным убийцей.
Зато Атали не страшится этой встречи. Она с нетерпением ждет, когда ее жертва предстанет перед нею, и если уж другого оружия нет под рукою, она убийственным взглядом сумеет нанести еще один удар сопернице.
Атали облачена в глубокий траур, лицо ее бледно, однако в глазах горит дерзкий вызов. Насмешливо смотрит она на судей.
И все же она вздрагивает при словах председателя:
