Джон Клеланд - Женщина для утех
Движения Чарльза становились все быстрее, менее ритмичны и менее размеренны. Он раскраснелся от усилий, глаза его блестели, как в лихорадке, он напирал все сильней, будто хотел меня всю пронзить, пока порывистая дрожь не охватила его тело, застывшее в момент наивысшего блаженства.
У меня еще слишком сильно все внутри болело, чтобы я могла разделить с ним это сладостное мгновение. Но я его уже сопереживала с ним. Это было чувство все нарастающего удовольствия от мысли, что ему со мной хорошо и что я уже без крика могу давать ему наслаждение, которого он так жаждет. Сама я его пока еще не познала.
Не знаю, сколько раз Чарльз в этот день удовлетворил свою страсть, но без моего участия. С каждым разом, правда, боль становилась все слабее, а удовольствие все сильнее. Оно все глубже проникало в меня, достигало глубин самого моего естества.
И наконец пришла эта благословенная минута, когда сквозь постоянно возвращающуюся боль я впервые в жизни почувствовала, что, сначала несмело и как бы колеблясь, наслаждение вместе с движением наших тел начало усиливаться, нарастать все сильнее и сильнее и перемещаться с места, где пробудилось, ко все более отдаленным частям тела, пока не охватило меня всю — от кончиков пальцев ног до корней волос, обожгло все мое тело, запылавшее огнем, взорвалось сладчайшим, приятнейшим сотрясением всех мышц и высвободилось в крике. В крике, но уже не боли, а наивысшего счастья, которое дано пережить человеку.
— О, Чарльз, любимый! — воскликнула я, бессознательно кусая его в плечо и царапая спину. — Как это чудесно! Это чудо! О, еще, умоляю тебя, еще! Быстрее, быстрее… О-о-о-х! — мои возгласы перешли в стон. Я замерла в изнеможении.
Человек, наверное, должен был постоянно умирать от блаженства, если бы мудрая природа не позволила ему каждый раз гасить это мощное сотрясение в облегчении, успокоении, расслаблении всего тела.
Не один раз, уже через годы, я задумывалась над тем, была ли когда-нибудь какая-то другая женщина более счастлива, чем я в момент первого моего экстаза, и не за то ли божественное счастье я должна была заплатить страданиями всей моей жизни…
Все оставшееся время после полудня мы потратили на неустанные поцелуи, ласки и наслаждения. Поскольку нам было жаль потерять и минуту, мы, не одеваясь, съели ужин прямо в постели. Матрас служил нам столом, а простыня — скатертью. Мы спешили, чтобы снова погрузиться в круговорот любви, пока наконец, запыхавшиеся, задыхающиеся, утомленные, с переплетенными руками и ногами, не заснули мертвым сном.
Когда я проснулась, солнце было уже высоко в небе и его лучи начали пробиваться в комнату сквозь щель между задвинутыми шторами. Чарльз еще спал. Затаив дыхание, чтобы его не разбудить, я выскользнула из объятий любимого. Комната была похожа на поле битвы. Вокруг кровати среди остатков ужина были разбросаны предметы нашего гардероба.
Я посмотрела в зеркало. Выглядела я ужасно! Растрепанные волосы, лицо красное от бесчисленных поцелуев, вспухшие губы. У моих ног лежала смятая сорочка, рядом порванные панталоны и лифчик. Я использовала момент, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Попудрила лицо, надела белье, все время посматривая на Чарльза и вспоминая шальные часы счастья, которые он мне подарил этой ночью.
Я не знаю, когда он надел рубашку. Сейчас она была задрана кверху, так как в комнате было жарко. Я смотрела на него с любовью. И с умилением, хотя и не без определенного страха, я перенесла взор на его бедра и отдыхающий между ними тот ужасный предмет, который так безжалостно лишил меня невинности.
Но что это?! Этот огромный и такой подвижный предмет, причинивший мне столько боли, а потом столько наслаждения, сейчас лежал спокойно и неподвижно в гуще черных курчавых волос между ногами Чарльза — какой же он был короткий и мягкий! Трудно было поверить, что такой слабый орган способен был еще совсем недавно произвести ужасное опустошение в девичьем нутре моего тела.
Теперь он выглядел так невинно, такой махонький и жалкий, что его вид вызывал только сочувствие.
А под ним висел круглый мешочек из кожи. Кто бы мог подумать, что в таком невзрачном на вид кошельке природа прячет неисчерпаемые способы наслаждения и таит в нем исток жизни человека на земле? Мешочек был, как скорлупка ореха, весь в морщинках. Это единственные морщинки на теле мужчины, которые могут возбудить женщину.
Я разглядывала его долго, с любованием и волнением, на фоне прекрасно сложенного мужского тела, которое как бы было живым изваянием из кости, мяса и жил, достойным мрамора и резца знаменитого скульптора. Это была волнующе прекрасная картина! С восхищением я ею упивалась, но приходит конец всем удовольствиям. Чарльз, к сожалению, шевельнулся и во сне заслонил рубашкой предмет моего восхищения. Возбуждающий образ исчез с моих глаз.
С сожалением я легла рядом с моим спящим возлюбленным, вытянувшись на спине. Вспоминая, что со мной произошло, я потянулась рукой к месту моего тела, ставшему жертвой нападения Чарльза. Мне было ужасно интересно, какие же изменения произошли после всех тех страданий, которые оно пережило, прежде чем получило наслаждение. Я начала его обследовать пальцем. Мне хотелось точно знать, какая разница между нетронутой девицей и женщиной, познавшей близость мужчины.
Однако я не успела довести свои исследования до конца, потому что мой повелитель проснулся.
— Как спала, любимая? — спросил он. — Хорошо отдохнула?
И, не ожидая ответа, взял в плен мои губы. Перевернул меня на спину, задрал мою рубашку и впился глазами в мое обнаженное тело, а потом начал руками изучать крепость моей груди, плоскость живота и округлость лона. Судя по всему, он был доволен добычей. Восхищение любовника было мне приятно, а прикосновение его пальцев в чувствительных точках тела начало меня возбуждать.
Поверхностное исследование не могло удовлетворить моего возлюбленного. Он хотел со всей педантичностью выяснить то же самое, что и я минуту назад. Он жаждал проверить, какие повреждения в сердцевине моей невинности наделали его атаки. Потому он подложил мне под ягодицы подушку, из-за чего мое лоно поднялось вверх и подалось вперед, на свет, а он положил в него палец и начал им водить в разные стороны, заглядывая одновременно внутрь.
— Больно? — спросил он приглушенным, хриплым от возбуждения голосом, а глаза его запылали.
Я ощущала блаженный ток, текущий с пальцев мужчины и проникающий волнами в глубь меня с каждым движением его руки.
Застонав от удовольствия, я прошептала:
— О нет… Уже не больно…
— А приятно?
— Очень приятно… Продолжай, пожалуйста.
Но Чарльз не послушался. Он не собирался на этом останавливаться. Приостановил движение руки и вынул палец, после чего взял мою руку и положил себе между бедрами. Я уже с трудом могла обнять его быстро набухающее сокровище. Было ужасно приятно чувствовать, как этот предмет растет и пухнет между стиснутыми пальцами, хотя я немного смущалась, что Чарльз наблюдает за мной. Чарльз догадался о моем смущении по слабому сопротивлению моей руки, когда он клал ее между своими бедрами. Он отодвинулся настолько, чтобы я могла — держа его по-прежнему в руке — видеть, что обнимают мои пальцы.
Я секунду колебалась и наконец отважилась направить взор на мою стиснутую ладонь. И не пожалела: передо мной открылся великолепный вид.
Ибо что может быть прекраснее мощной, дрожащей от прикосновения пальцев колонны в голубых прожилках, увенчанной на своем конце темно-пурпурной головкой?
Разве в человеческом теле существует что-то более твердое и пружинистое, чем готовый к действию мужской орган? И сколь нежна при этом гладкая и приятная на ощупь бархатистая кожица, образующая его поверхность!
Чарльз опустил мою руку на основание органа, туда, откуда свисает мешочек, в котором природа столь продуманно хранит свое богатство, чтобы, когда придет время, щедро одарить женщину. Сквозь мягкую и просторную оболочку из кожи я ощущала пару шаров, подвижных и ускользающих из-под пальцев, которым удается их обнять только при самом осторожном и самом нежном прикосновении.
Эти взаимные и основательные исследования разожгли наши чувства до предела, прекрасно заменив прелюдию к любовному акту. Ждать больше мы уже не могли.
Я лежала на кровати в самой удобной позе, и Чарльз предпринял атаку, используя мое положение. Я ощутила, что твердая головка втискивается как клин между моими бедрами и уже без боли проникает в узкое, но эластичное пространство, которое постепенно впустило внутрь, крепко обняв своими скользкими стенками, весь член.
Теснота моего лона не осложняла задачу Чарльза. Наоборот, усиливала его и мое удовольствие.
Теперь, когда боль отступила, я могла целиком отдаться опьяняющим, словно крепкое вино, ласкам любовника и стремительному ритму движений его и моего тела, ощущая, как быстро нарастает в нем и во мне наслаждение и как буря полыхающих в нас чувств высвобождается в молниеносном сладостном расслаблении и успокоении.
