Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое
— Это будет наш прощальный вечер, — отрезала она. — Завтра я возвращаюсь домой.
Она вложила в это слово домой невероятную нежность, удвоенную явным нетерпением скорее покинуть Квебек. Метцнер выдержал удар. Он ежесекундно боролся с собой, чтобы скрыть свои чувства. Если он старался не навязывать ей свое присутствие, то только потому, что боялся быть отвергнутым.
— Господа, наш соловей собирается улетать! — с горечью воскликнул он. — Это очень прискорбно.
— Прошу вас, не сердитесь на меня. И… я больше не заслуживаю этого прозвища.
— Мадам, вы сегодня прекрасно пели, — возразил молодой скрипач, который обычно не высказывал своего мнения. — Вы должны послушать свои записи. Там есть великолепные места.
— Всего лишь отдельные места, — заметила она. — Такие пластинки нельзя продавать. Боже мой, я вспоминаю, как наша экономка Мирей по сто раз на дню слушала песни Ла Болдюк. Порой я выражала свое неудовольствие, не представляя, сколько труда стоило этой певице записать их.
— Ла Болдюк чувствовала себя настолько раскованно, что часто хватало всего одного-двух сеансов записи, — рассказал пианист. — Я был с ней знаком. Но ее песни не требовали вокальных подвигов, мадам. Опера — совсем другое дело.
Это не принесло ей утешения. Эрмин пожала руку музыкантам и звукооператору и вышла на улицу с безудержным желанием разрыдаться и сесть в первый же поезд. «Этой зимой Киона говорила мне, чтобы я не ездила в Квебек, — вспомнила она. — Мне следовало прислушаться к ее совету. Возможно, она предчувствовала мой провал».
Однако два часа спустя на ее красивом лице уже не отражалось внутренних переживаний. Сидя напротив Родольфа Метцнера в вечернем наряде, молодая женщина вся сияла. Одетая в узкое прямое платье из серого шелка, с жемчужным колье на шее, она распустила свои длинные белокурые волосы, переливающиеся в свете ламп на террасе, где они устроились.
Клиентура «Шато Фронтенак» была зажиточной, даже богатой. Женщины соперничали друг с другом в элегантности, щеголяя драгоценностями. Оркестр, частично скрытый за живой изгородью, играл вальс.
— Полагаю, ваша прекрасная улыбка связана с предстоящей радостью возвращения домой, в края Лак-Сен-Жана? — спросил швейцарец, потягивая херес.
— Нет, мне нравится это замечательное место и приятное дуновение теплого июньского ветерка. К тому же меня успокоил этот ужин.
— Почему?
— До этого у меня создалось неприятное впечатление, от которого я до сих пор не могу избавиться до конца, — мне казалось, я вас ужасно разочаровала. Будьте откровенны, вы ведь ожидали большего от меня. Кроме того, мне непросто отказаться от этой записи и от контракта, который я совершенно напрасно подписала. Держите, я вам его возвращаю, равно как и ваш чек.
Эрмин ощутила, что он колеблется, и неправильно истолковала его реакцию.
— Не может быть и речи о том, чтобы я оставила эти деньги себе, — быстро сказала она. — Я никогда еще не оказывалась в подобной ситуации. Даже с разбитым или страдающим сердцем я всегда выполняла свои обязательства.
— Прошу вас, Эрмин, не нужно так нервничать. Я вам верю и прошу лишь об одном — сделайте завтра последнюю попытку. К тому же у меня есть для вас предложение. В последние месяцы вам не хватало наставника, опытного преподавателя вокала. Вы немного утратили технику и, как результат, веру в свой исключительный талант. Если вы будете серьезно работать над своим голосом, перед вами откроются все двери.
— Я вас слушаю.
— Вы ведь согласились, чтобы я стал вашим импресарио? — начал он. — Так вот! Я связался с директором «Ла Скала» в Милане. Он изучил подборку газетных статей, которые я направлял ему зимой, и сказал, что готов пригласить вас на прослушивание для участия в «Мадам Баттерфляй» в декабре. Эрмин, только представьте, что значит петь на родине Пуччини, которого вы так любите! И восхитительное путешествие, за которое вам не нужно платить! В Италию, вместе с вашим супругом! На этот раз ему придется вас сопровождать. Заодно я с ним и познакомлюсь. Это солнечная страна, пропитанная историей. Тоскана, римские развалины, голубое, как ваши глаза, небо, Средиземное море… За такую мечту можно побороться!
Родольф Метцнер взял ее за руку. Его пальцы были теплыми, обволакивающими. Эрмин позволила ему этот жест, сочтя его дружеским. Он очаровательно улыбнулся, а она представила себя идущей рядом с Тошаном по улицам Милана. Поездка для двоих и сцена «Ла Скала» под ее ногами.
— И кто этот преподаватель?
— Один из моих старых друзей. Сейчас он гостит в моем доме в Мэне, оригинальном строении прошлого века. Замечательное место для отдыха. Я поселил там свою кузину Анни. Она ведет хозяйство и прекрасно готовит.
— Я думала, вам некому дарить подарки на Рождество, — удивилась Эрмин.
— Анни получила свою коробку изысканных шоколадных конфет, как и каждый год, и была бы недовольна, если бы я нарушил эту традицию. Это сварливая старая дева, но меня она обожает.
— Мэн? Вы вроде бы говорили, что у вас есть дом в Канаде.
— Я сдал ею в аренду супружеской паре с двумя детьми. Мне больше нравится мое последнее приобретение. Граница с Мэном совсем рядом, я добираюсь туда за пару-тройку часов, что и объясняет мой выбор, поскольку я не хотел бы слишком удаляться от Квебека. Эрмин, Бог с ней, с этой записью! Проведите лучше последнюю неделю в Мэне. Мой друг будет заниматься с вами до тех пор, пока вы снова не обретете веру в себя. Местность вам понравится.
Она даже не взяла время на раздумья, сразу наотрез отказавшись.
— Нет, Родольф, это неприлично. Я не хочу вас обидеть, но мы с вами едва знакомы. Моему мужу не понравится, если я отправлюсь в Соединенные Штаты в вашей компании.
Метцнер покачал головой, в глубине его зеленых глаз мелькнул насмешливый огонек. Поскольку они покончили с основным блюдом, лососем под щавелевым соусом, он поднялся:
— Давайте потанцуем? Слышите, оркестр играет «На прекрасном голубом Дунае» Штрауса. Это будет наш прощальный вальс.
Успокоившись тем, что он так спокойно воспринял ее отказ, молодая женщина направилась вместе с ним к танцплощадке, где уже кружилось несколько пар. Если голос швейцарца оставлял желать лучшего, то двигался он с восхитительной легкостью Эрмин была этому рада, поскольку Тошан был плохим партнером в этой области. Наслаждаясь вальсом, она смотрела на звездное небо, в котором гордо возвышалась луна, окруженная серебристым ореолом. Эрмин нравилось кружиться под музыку с этим элегантным мужчиной, высокий рост и стройность которого привлекали женские взгляды.
Метцнер смотрел на нее, испытывая безграничное счастье оттого, что чувствует ее так близко. Ее свежий, весенний аромат опьянял его, а губы так и манили к себе, нежно-розовые, приоткрытые в мечтательной улыбке.
— Вы легкая, как перышко, — шепнул он ей на ухо. — И невероятно грациозная.
— Спасибо, но комплименты меня смущают, — тихо призналась она. — По-моему, нам принесли десерт.
Она со смехом ускользнула от него, чтобы вернуться за их столик. Он любовался линией ее бедер, обтянутых муаровым шелком, гармоничными изгибами плеч и бюста. «Моя прекрасная богиня! — подумал он. — Мой белокурый ангел, который собирается взмахнуть крылышками, чтобы покинуть меня».
Он со вздохом занял свое место. Все было не так, как он рассчитывал. Однако, отведав клубничного мороженого, Эрмин передумала.
— Мне сложно смириться с поражением, — произнесла она озабоченным тоном. — Я хочу попробовать исправить ситуацию, как вы мне предлагаете, и еще раз попытать счастья.
— Вот это гораздо разумнее! — воскликнул он. — Что касается меня, я располагаю временем. Когда вы планируете вернуться домой?
— Я планировала сесть на поезд в понедельник или во вторник, поскольку вы говорили, что недели для записи пластинки будет достаточно.
— Хорошо. Если в субботу мы с вами не будем удовлетворены вашим пением, вы сможете отправиться домой в воскресенье утром. Это также позволит мне организовать в субботу вечером небольшой ланч, чтобы поблагодарить за терпение музыкантов и моего звукооператора.
— О да, бедняги! Я совсем их замучила своими сомнениями и фальшивыми нотами.
— У вас не было ни одной фальшивой ноты, Эрмин. Можете мне поверить.
Они еще немного поговорили. Эрмин накинула на обнаженные плечи белую кашемировую шаль, поскольку ночной воздух был прохладным. Метцнер думал о том, что она похожа на снежную фею, сотканную из перламутра и золота. Когда он прощался с ней, она протянула ему руку, и он поднес ее к губам для еле уловимого поцелуя.
— Доброй ночи, красивая певчая птичка, — задумчиво произнес он.
Эрмин вздрогнула. Так называл ее Тошан в начале их любви.
— Прошу вас, не называйте меня так!