Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое
— Вы еще слишком маленькие, чтобы в кого-то влюбляться, — смутившись, сказала благоразумная Мари. — А ты сама, Киона?
— Мне плевать на все эти истории, — солгала она. — Надо же, здесь больше никого нет!
— Ну да, остались только мы, вы, Лапуанты, мэр и еще три семьи, которые живут возле региональной дороги. Представляешь, в этом году закроют почтовое отделение. Придется ездить в Роберваль, чтобы отправить письма.
Киона лукаво улыбнулась. Она думала о другой категории жителей поселка: о призраках и привидениях, которые преследовали ее все лето. А теперь она не видела никого, ни у монастырской школы, ни рядом с бывшим магазином. Обрадованная, девочка с широкой улыбкой вошла в дом Маруа.
— Боже милосердный, моя любимица Киона! — воскликнула Мирей. — Подойди скорее, я тебя расцелую. Мне так не повезло, милая. Моя кузина захворала, и мне пришлось за ней ухаживать. Праздники были довольно грустными.
С самых первых дней знакомства Киона питала к ней сильную привязанность. Мирей, справившая неделю назад семидесятилетие, была искренней и доброй женщиной. Иногда она могла ругаться и ворчать, но это не имело значения.
— Я пришла за тобой, — сказала девочка. — А еще я хочу пожелать счастливого Нового года месье и мадам Маруа.
— Мой муж в гостиной. Он курит свою трубку и, предупреждаю тебя, не хочет никого видеть.
— С Новым годом, мадам Андреа, мир вашему дому! — воскликнула Киона, словно ничего не слышала по поводу Жозефа.
— Спасибо, милая. Значит, ты вернулась сюда, к своему отцу. Куда ты собралась? Киона, не нужно беспокоить моего мужа.
Но было уже поздно. Девочка скользнула в гостиную и закрыла за собой дверь. В комнате было темно, несмотря на зажженную лампу, стоявшую на буфете. Завитки дыма с крепким запахом висели в воздухе. Бывший рабочий сидел в своем кресле-качалке, которое в теплое время года устанавливалось под навесом крыльца. Казалось, он смотрит на невидимую точку покрытого воском паркета, накинув на плечи шотландский плед.
— С Новым годом, месье Жозеф! И мир вашему дому, — повторила Киона общепринятое поздравление.
Маруа бросил на нее недоуменный взгляд. Своим перекошенным ртом он не без труда выговорил:
— Да это же маленькая колдунья, черт побери! Я всыплю своей жене за то, что впустила тебя сюда! Оставь меня в покое, прошу по-хорошему…
Коротко вздохнув, Киона с безопасного расстояния вгляделась в лицо мужчины, которого считала своим пациентом.
— Месье Жозеф, я хочу поговорить с вами о вашем сыне Симоне, — произнесла она без всяких преамбул. — Можно я подойду к вам поближе? И не нужно наказывать свою супругу.
Сбитый с толку, старик попытался выпрямиться, чтобы внимательнее взглянуть на нее. Плохо двигающейся рукой он поискал свою трость. Киона осмелела и решила ему ее подать.
— Вот, можете попробовать меня ударить, но у вас все равно не получится.
Она взяла табурет и села напротив него. Мужчина сильно постарел за несколько месяцев. Его волосы поседели, черты лица обвисли. Нижняя губа, искривленная влево, немного дрожала.
— Вам хорошо известно, что время от времени я вижу мертвых, — продолжила Киона. — Так вот, я видела вашего сына во время войны, когда была в доме Лоры. Он выглядел безмятежным, да, его душа успокоилась! Но теперь, когда вы так страдаете, ваш сын не может быть спокоен. Он все чувствует.
— Замолчи сейчас же! — рявкнул Маруа. — Не говори о Симоне, только не о нем!
Несмотря на свою ярость, Жозеф с подозрением и тревогой взглянул на девочку. Суеверный по натуре, он опасался колдовства Кионы. Она пугала его, особенно когда утрачивала свой детский облик и походила на сверхъестественное существо без возраста и пола, как это было сейчас.
— Я получила защитные амулеты в подарок на Рождество, — продолжила она. — Мой кузен Шоган, скончавшийся от полиомиелита, попросил шамана изготовить их для меня. Видите, я их снимаю.
Она сняла с шеи ожерелье, к которому были подвешены странные безделушки из кожи, украшенные перьями и бисером.
— Месье Жозеф, Симон был смелым человеком. Мин сказала мне, что он погиб как герой. Почему вы отказываетесь разговаривать о нем?
— Из-за вещей, о которых лучше не знать! — выкрикнул Маруа, не в силах оторвать испуганного взгляда от янтарных глаз Кионы.
— Мне все известно. Симон был другим, но это не мешало людям его любить. А вы, месье Жозеф, если бы вы были таким, как он, вам бы понравилось, что ваш собственный отец презирает вас и стыдится?
Мужчина задрожал, охваченный паникой. Маленькая колдунья читала его душу, и он не мог от нее убежать. Он перекрестился, уверенный, что встретился с самим воплощением дьявола. Вот уже несколько минут Киона говорила очень грамотно, четким и низким голосом.
— Вы должны его простить и перестать гневаться на него, — добавила она. — Он в этом нуждается. К тому же вы делаете несчастными вашу жену и дочь! Бетти тоже вами недовольна. Ваша милая Бетти… Она никогда не отрекалась от своих детей. Месье Жозеф?
Сотрясаясь в рыданиях, он спрятал лицо в ладонях. Это был бурный поток печали и сожаления, которые тяжким грузом лежали на сердце. Полная сострадания, Киона встала и подошла к нему, погладила его по щеке. Она испытывала ощущение такой не вероятной легкости, что даже взглянула себе под ноги, чтобы убедиться, что еще касается земли. Где-то глубоко в измученной душе Жозефа Маруа прорвало плотину.
— Я что, умру? — пробормотал он. — Ты поэтому пришла меня исповедовать? Мой час настал?
— Вовсе нет! Вы еще поведете Мари под венец: через четыре года она выйдет замуж за учителя по имени Телесфор, и у вас родится внук, которого будет крестить Эдмон, рукоположенный в сан священника. Обычно я не рассказываю людям их будущее. Но мне так хочется вам помочь! И Эрмин за вас переживает.
— Мимин! Она тоже знала про моего сына.
— И очень его любила. Она считала его своим братом, месье Жозеф.
Тот всхлипнул и потер глаза здоровой рукой. Кионе он напомнил марионетку, нити которой повредились или же используются вопреки здравому смыслу.
— Вам нужно поправляться, — настаивала она. — Что вы делаете в этом кресле, совсем один? Мадам Андреа напекла оладьев. Мари так чудесно украсила кухню еловыми ветками и золотистыми лентами! Вам будет лучше с ними, там намного теплее. Идемте, я вас туда отведу. Дайте мне руку.
— Нет-нет, я еще не готов! Иди одна!
— Хорошо, я вас оставлю, месье Жозеф, — мягко сказала Киона.
Она надела свое ожерелье с амулетами и с улыбкой попрощалась с ним. Он заметил, что она вновь обрела свой милый облик двенадцатилетней девочки с длинными рыжими косами и круглыми щеками. Но он еще никогда в жизни не видел такой красивой и лучезарной улыбки. Оторопев, Маруа подумал, что, должно быть, именно так улыбаются ангелы на небесах.
— Ты вернешься? — спросил он. — Мы с тобой еще поболтаем.
— Конечно вернусь! До свидания.
Он провожал ее взглядом, пока она легкой бесшумной поступью выходила из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, Жозеф Маруа снова заплакал.
Дрожавшая от волнения Андреа ждала, стоя возле плиты. Она хотела прервать беседу своего мужа и этой девочки, но Мирей ее остановила.
— Киона никогда ничего не делает просто так, моя дорогая, — объяснила экономка. — Эта малышка родилась у месье Жослина и индианки Талы. Но я думаю, что она не из простых смертных и пришла к нам совсем из другого мира.
Мари молча кивнула в знак согласия. И теперь три поколения женщин вопросительно смотрели на Киону в надежде на чудо.
— Мы поговорили, — сообщила она. — Он хочет, чтобы я приходила чаще. Идем, Мирей, папа с Лорой начнут беспокоиться, если мы задержимся. К тому же с нами ужинает Тошан.
Вскоре они были на улице, где от обжигающего холода перехватывало дыхание. Экономка опиралась на девочку всю дорогу, боясь упасть. Скованное льдом пространство вокруг них было безмолвным, не было слышно даже дыхания ветра. Но все же до пустынных улиц с рядами домов, засыпанных снегом и местами обвалившихся, доносился глухой шум.
— Ты слышишь, как поет Уиатшуан? — спросила Киона.
— Не знаю…
— Нет ты прислушайся, Мирей. Этот водопад — душа заброшенного поселка, вечная душа Валь-Жальбера. Завтра я пойду поздороваться с ним. По нему я тоже скучала, по нашему с Мин любимому Уиатшуану.
Глава 16
Пение соловья
Поезд остановился на въезде в Квебек. Эрмин, проспавшая большую часть поездки, бросила грустный взгляд в окно своего купе. Ей не терпелось выйти из вагона, очутиться в отеле, а главное, скорее уехать обратно. Это было немного абсурдно — ее желание скорее покончить со своими профессиональными обязанностями, чтобы вернуться к Тошану и детям.
