Мэри Уэсли - Разумная жизнь
— Как много ты знаешь.
— Да я поговорил с Элизабет Шовверс. Зайдем и съедим что-нибудь из этого? — Бланко указал на соблазнительный ряд пирожных с кремом. — Мать прислала немного денег. Я тебя угощаю.
— В самый раз для наших прыщей.
— А что такое наши прыщи, когда рядом Феликс? Нас как будто и нет в природе.
— Пожалуй, правда. — И Космо вошел в кондитерскую. Они сели за столик, заказали пирожные, откинулись на спинки стульев и принялись рассматривать улицу через зеркальное стекло витрины.
— Замужние Шовверсы завтра отбывают к своему супружескому блаженству, — Бланко вонзил зубы в эклер. — Прелесть, — он облизал пальцы.
— Это Элизабет тебе сказала? Интересно, а что представляет собой их супружеское блаженство?
— Твои родители? — намекнул Бланко.
— О, что ты! — засмеялся Космо и добавил: — Элизабет и Энн собираются познакомиться с Тарасовой, они хотят узнать кое-что про триктрак, всякие армянские жульнические штучки. О, гляди, вон та странная девчонка. — Через окно кондитерской друзья увидели, как Вита и Денис Тревельян, рассматривая витрины, шли по другой стороне улицы. Отстав от них на несколько ярдов, плелась Флора.
— У меня до сих пор все ноги в синяках, — пожаловался Бланко. — Она кажется совсем несчастной.
— Будешь несчастной при таких родителях. — Космо не отрывал глаз от Тревельянов, пока они не исчезли из виду.
— Они скоро возвращаются в Индию, где все эти орды слуг из местных и все такое прочее. Энн говорит, голландцы такие же.
— Какие?
— Да тоже топчут, размазывают покоренные народы, суют свои носы в дерьмо Ост-Индии.
— Отец говорит…
— Твой отец — империалист, поджигатель войны. Еще будешь пирожное?
— Спасибо. Теперь бы ленч, — засмеялся Космо. — Империалистический поджигатель войны до смерти боится забастовки, — сказал он. — Хотя он и не из тех, кто сует свой нос.
— Я надеюсь, что будет революция. Будьте добры, мадемуазель, еще одно пирожное, — попросил Бланко по-французски. — А что твой отец собирается делать? Что он может сделать с забастовщиками без посторонней помощи? — поддразнивал Бланко.
— Он… — Космо запнулся, потом сказал: — Он не поджигатель войны. Да, он голосует за консерваторов и да, он мировой судья, но он думает, что война — мерзость, а революция всегда ведет к войне. Вот почему он сейчас такой дерганый. Все наши отцы — консерваторы.
— Говори за своего. У меня его нет.
— Не прикрывайся своим сиротством, — сказал Космо добродушно. — Если бы твой отец был жив, то он голосовал бы за консерваторов.
— Мне бы хотелось думать, что нет. Твой отец все понимает задом наперед, революции питаются войнами, они начинаются во время войны. Посмотри на Россию…
— Нет, спасибо, Бланко, спасибо за пирожные. Мне надо идти, отец просил кое-что сделать.
— А что?
— Да так, одно дело.
— Я с тобой.
— Нет.
— А ты надолго?
— Может, и да.
— Ладно, вижу, что я не нужен. Но и у меня есть дела — с мадам Тарасовой. Она собирается написать письмо по-русски моему кузену, этому Типу, Энн может отправить его в Голландии.
— А зачем? И о чем?
— Так просто, поиздеваться. Он по-свински поступил с моей матерью тоже через почту. Так, глупость.
— Иногда я никак не могу понять ни тебя, ни твоего кузена Типа. Это навязчивая идея. — Космо легонько провел пальцем по тарелке, собрал остатки крема и, облизав его, поднялся.
Шагая к причалу, он потрогал карман, желая убедиться, что деньги, которые дал отец, на месте. Дойдя до причала, он увидел катер, который высаживал пассажиров и готовился в обратный путь.
Усевшись на край швартовой тумбы, обвив ее ногами, спиной к нему сидела Флора, наблюдая за судном. Пробегая мимо, Космо схватил ее за руку и сказал:
— Поехали со мной в Сен-Мало.
Флора удивилась, но позволила стащить себя с тумбы; пробежав несколько шагов, они прыгнули на борт.
— Давай сядем впереди. — Он подтолкнул ее. Они устроились на носу. — Ты хорошо знаешь Сен-Мало?
Флора кивнула.
— Ты подстриглась? — спросил он, наблюдая, как ветер треплет ее волосы, кидает их на лицо.
— И помыла. Парикмахерша хотела взять лишние деньги за шампунь, — сообщила девочка бесстрастным голосом.
— Наверное, потому, что они у тебя такие густые. — Космо вспомнил, как Вита говорила про угри. Ему захотелось сказать Флоре, что у нее красивые волосы, но он не сказал. Он сказал другое:
— Все женщины стригутся, а мужчины должны давать на шампунь. — Он перехватил быстрый взгляд огромных глаз Флоры. — Интересно, а сколько они попросят, чтобы шампунем помыть ресницы? — Флора смутилась. Может, она и не знала, что у нее такие длинные ресницы. Ему даже захотелось их потрогать. — Я тебя иногда вижу, — сказал Космо, вспоминая, как несколько раз она проносилась одна или с Игорем, исчезая за углом, — сегодня утром я тебя видел с родителями, — сказал он и подумал, хотя и с опозданием, не будет ли каких неприятностей, он ведь увез ее без разрешения. — Я сидел в кондитерской.
— Они поехали в Динан, — сказала Флора. — Они там сняли квартиру и покупают для нее кое-что.
— Значит, вы уезжаете из отеля. Я думал…
— Они уезжают, не я.
Космо не понял.
— Когда они вернутся? — спросил он, вспоминая собственное неприятие их, опасаясь конфронтации, выяснения отношений, хотя что там выяснять?
— Завтра, наверное.
— Значит, они тебя часто оставляют одну?
— Они любят бывать вместе. — Она произнесла это почти по-взрослому, рассудительно.
— О, — протянул Космо, потом: — Ага. — Какое-то время спустя, добавил: — А я еду по заданию отца. По секрету от мамы. Никто про это не должен знать. Он не хочет ее волновать, и ты не говори ни одной живой душе. Я должен купить револьвер.
— Пистолет?
— Да. Он собирается поехать на север на машине, когда я вернусь в школу. При всех этих волнениях он хочет вооружиться.
— Я никому не скажу.
— Я сказал тебе только потому, что взял тебя с собой, и ты, конечно, удивилась бы, увидев, что я покупаю револьвер.
Космо вдруг ощутил, что ему следует пожалеть о своем импульсивном порыве. Но он не пожалел.
— Отец сказал: „Найди оружейного мастера, он там должен быть“. Но я понятия не имею, где его искать, я даже не знаю, как по-французски „оружейный мастер“ и как спросить. Мой французский — это только обиходные слова. Я могу попросить пирожное и что-то в этом роде. Но „оружейный мастер“, — он пожал плечами.
— Я знаю.
— Ты? Откуда?
— Армурьер.
— О, спасибо. Надо записать это слово в книжку. Ты думаешь, что можешь у кого-нибудь спросить?
— Есть один, если от того места, где твоя сестра и ее подруга покупали шляпки, повернуть за угол. Твоя сестра купила зеленую, а подруга — голубую.
— Какая ты наблюдательная.
Флора бросила на Космо быстрый удивленный взгляд. Шляпки не произвели впечатления на Феликса, ради которого и были куплены. Это она тоже заметила.
— Лучше притвориться, что тебе уже восемнадцать, — сказала Флора.
— Ну я же не придурок, — сердито отозвался Космо.
ГЛАВА 9
Космо почувствовал облегчение, когда они вышли от оружейного мастера. Ему было довольно нелегко покупать. Он никак не мог поверить, что в пакете, который нес, под оберткой — смертельное оружие. Мужчина ни о чем не спросил, он осторожно разложил перед ним револьверы, называя цену каждого и поворачивал ценник так, чтобы Космо видел.
Космо взял тот, который просил отец, и не было нужды проявлять осведомленность. Мужчина был вежлив, но он злил Космо. Грузный человек ростом не больше пяти с половиной футов с огромным животом, тяжелой челюстью, его черные глаза так и шарили по фигуре покупателя. Выйдя из-за прилавка безо всякой на то необходимости, он подошел к витрине с ножами, поправил и без того ровный ряд. Возвращаясь, он опустил руку на Флору, но она так дернулась, что рука слетела. Сморщив нос, она выскочила на улицу, что-то бросив на ходу. Хозяин, быстро взглянув на закрывшуюся дверь, перевел взгляд на Космо, сжал губы, кончил заворачивать пакет, взял деньги, дал сдачу и выписал квитанцию.
— Мерси, месье.
Флора ждала на другой стороне улицы.
— Давай, поедим мороженого. А что ты ему сказала? — спросил Космо заинтригованно.
— Макеро.
— Похоже, ему не понравилось. Что это значит?
Флора ухмыльнулась.
— Хорошее мороженое в кафе Жюля, у гавани, — сказала она.
Космо запомнил: „макеро“, он вышел сегодня без записной книжки, а перед Флорой ему не хотелось доставать карманный словарь. Он подумал, что Бланко назвал бы этого оружейного мастера „развратником“. Он не знал точно, что это значит.
— А сколько тебе лет? И до сих пор я не знаю, как тебя зовут.
