Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова
А Сережке они и в самом деле что-то меньше внимания уделять стали… Нехорошо это. Наверняка думает: ее то берут к себе, даже на всю ночь, а его ‒ нет. Конечно ему обидно. Сегодня же нужно им заняться. Поговорить хотя бы. О море, о кораблях. Тельняшку бы ему достать ‒ где, интересно, их продают? Где-то же наверное продают. Вот был бы сюрприз! И вечером перед сном о чем-нибудь поболтать… Обязательно надо! Сегодня же.
Ирке он потом полностью передал подслушанный им разговор. И она тоже согласилась, что Сережка нуждается в более частом и обстоятельном общении с родителями. А то все с Леной, да с Леной. Да со Стасиком своим. Так и упустить можно ‒ замкнется в себе, не разомкнешь потом…
Они сидели на кухне, а дети по своим комнатам занимались своими делами.
‒ Ты так и не спросил меня, где я в четверг после работы шлялась, ‒ напомнила она еще вчера высказанную в его адрес претензию, будто осуждая за проявленное невнимание.
‒ И где же?
‒ На лавочке сидела. С Пашкой.
‒ Да. Скоро Настин день. Мы пойдем к нему? Или как прошлый раз ‒ сами?
Настя ‒ Иркина школьная подруга ‒ погибла десять лет назад в свой день рождения. Ей тогда исполнилось двадцать три. И три года, как она жила с Пашкой Пашутиным. Ему только за месяц до этого родители подарили "Жигули" ‒ совсем новую шестерку. Ему все дарили родители. И квартиру, и мебель, и учебу в институте, и даже невесту ‒ Настю ‒ именно они ему нашли. Правда, полюбили они друг друга вроде бы по-настоящему. И жили почти что мирно. Ребенка только почему-то не получалось. А в тот злополучный день Пашка врезался на своих "Жигулях" в КамАЗ. Правым крылом. Сам отделался ушибами, переломами и сотрясением мозга, а Настю насмерть раздавило. С тех пор в этот день они почти каждый год приходили к нему и поминали вместе. Он так и не женился второй раз. И за руль больше не сел.
‒ Можно, я тебя спрошу? ‒ ответила она вопросом на вопрос.
‒ Спроси.
‒ Ты недавно мне намекнул, что у тебя… ну помнишь?.. Это была Настя, да?
Он не сказал: да. Насупился, сцепил зубы и задвигал губой на губу.
‒ Я так почему-то и подумала. Сразу, как ты обмолвился…
‒ Это случайно произошло. Я ошибся. Думал, что это ты.
‒ Как это?
‒ Помнишь, мы в село на свадьбу чью-то ездили? Летом, за два месяца до ее смерти. Ночью гроза была и вырубило свет. А нас уложили спать в каком-то доме. Всех покатом. На полу. На матрацах. Напились мы все тогда прилично. Ну и захотел я тебя среди ночи ‒ проснулся от этого. Сон такой был ‒ о тебе голой. Все до деталей до сих пор помню. Стянул тихо с тебя трусы, залез и… засадил не глядя. Видеть там и нечего было ‒ темнота была полная. Только когда опустился чтобы поцеловать ‒ чуть не обмер. И протрезвел сразу. Это не ты оказалась. Я сразу тогда понял, что это Настя. И сразу решил выйти, но она, как только почувствовала мое движение, ухватилась руками за шею, а ногами задницу оплела. И не выпустила. Целовать начала. И я минуты за три кончил. Спустил прямо в нее ‒ она за ягодицы потом схватила руками и тянула к себе, как сумасшедшая… И еще несколько минут на себе держала ‒ так уцепилась, что без шума я с нее не слез бы. А когда все-таки слез, обнаружил, что ты лежишь с другой стороны от меня. А уже утром увидел, что Пашка прямо впритык с нею находился, когда я ее… я пару раз даже задел его рукой. Но он спал и ничего не знал об этом. И ты спала. Вот такое со мною тогда приключилось.
‒ А потом?
‒ А потом… она потом ‒ уже когда мы приехали домой ‒ еще хотела… дня через два или три прямо так мне и сказала… сильно стеснялась, но сказала… и что она тебе не расскажет ‒ божилась… и что Пашка тоже не узнает. Но я не смог. Мне стыдно очень было перед тобой. И я вроде очень мягко сказал ей об этом ‒ а она все равно обиделась. Мы до ее смерти больше так и не виделись. Я потом много мыслей о ней передумал. Даже винил себя и ругал ‒ за то, что так обидел, оттолкнул, а ведь ей той жизни всего и оставалось на два месяца. Казалось даже, что это я виноват в ее смерти. Она кроме Пашки только меня и попробовала ‒ так прямо тогда и сказала.
‒ Да. У нее никого другого не было. Может, это она от тебя беременной была? Сказали, что восемь недель было… плоду.
‒ Я все время об этом и думаю. И страшно от этого. А перед Пашкой… вообще года два чуть не казнил себя. Не мог в глаза ему смотреть. А когда ты сказала, что он хочет твою грудь ‒ хоть верь, хоть не верь ‒ даже обрадовался.
‒ Я помню. Я тогда очень удивилась, что ты сразу разрешил. Даже чуть не настаивать стал. Но о причине не догадалась. До самых сих пор.
‒ Если бы ты тогда ему дала все, я бы наверное даже рад был бы…
‒ Я ему дам сейчас, Витя. Если разрешишь.
Он подумал и, вздохнув, согласился:
‒ Дай. Он хочет?
‒ Он в четверг приглашал меня к себе. И это не первый раз ‒ мне просто неловко было тебе о нем говорить. А в этот раз вообще прилип. Умолял прямо. Все полчаса, что мы на лавочке сидели, просил. Говорил: хотя бы дотронуться… Я такая уставшая была, вообще ни о чем думать не могла, а он так пристал, вымотал мне всю душу, за руку держал, чтобы не уходила, а кругом люди… И я, чтобы он отстал, пообещала, что приду к нему в другой день. Когда смогу.
Она помолчала, а затем добавила:
‒ Мне его вообще-то очень жалко. Все у него как-то не так ‒ и с женщинами, и на работе. Потерянный он какой-то. Ты правда согласен?
‒ Я же сказал.
‒ Тогда я завтра к нему пойду. До вечера.
‒ Можешь и на ночь остаться. Детям что-нибудь придумаем.
‒ Нет. Не останусь.
‒ Смотри сама.
‒ Я возьму из Флориной пачки презервативы, хорошо?
‒ Хорошо.
‒ Может, и без этого обойдется. Я еще не знаю, как буду себя вести.
‒ Смотри сама, ‒ повторил он. ‒ А мне может и легче перед ним станет. Столько лет прошло, а я все еще об этом думаю… Лишь бы только не прилип к тебе потом еще больше и надолго.
Зазвонил телефон. Трубку подняла Ирина, но и Светка оказалась тут как тут, остановившись за ее спиной в уверенности, что звонят именно ей.
По начальному выражению Иркиного лица Виктор почему-то решил, что это и есть легкий на помине Пашка. Но потом понял, что не угадал ‒ она стала медленно опускать трубку, из которой слышался глуховатый мужской голос, заставивший его вздрогнуть. Она уже почти положила ее на аппарат, но вдруг передумала и протянула мужу:
‒ Это тебя.
У него внутри что-то оборвалась и он невольно бросил тревожный взгляд на дочь. Глаза той так же мгновенно наполнились тревогой.
Трубка уже молчала и Виктор откликнулся:
‒ Слушаю.
‒ Виктор? Это Валентин. Валентин Завацкий, Флорин муж.
Голос был взволнован и тороплив, будто он опасался, что его не станут слушать, а вот-вот бросят трубку.
