Шарлотта Физерстоун - Грешный
— Хорошо, милорд. А теперь, когда преграды между нами больше нет, позвольте обсудить с вами принципы, на которых будет построен наш союз.
Мэтью обернулся к ней, его голос сочился холодностью и злобой.
— А принципы таковы: мы вступим в брак, и вы станете графиней Уоллингфордской. Когда мой отец умрет, вы получите титул герцогини, а вместе с ним и все преимущества, которые он подразумевает. Но вы никогда не будете моей женой. — Глаза Констанс вспыхнули, Мэтью грозно двинулся на нее, словно желая напугать. — В обмен на мой титул вы будете держаться от меня подальше и ждать, пока я вас не позову. А потом вы будете лежать на спине, а мне придется трахать вас столько, сколько вам потребуется, чтобы произвести на свет наследника. Ради вашего же блага, надеюсь, что вы достаточно искусны для этого.
Набравшись дерзости, мисс Джопсон улыбнулась:
— Искусна в постели? Как ваша маленькая шлюха, медсестра?
Мэтью стиснул зубы, из последних сил пытаясь выкинуть из головы непреодолимое желание задушить нахалку.
— От связи с вами я не жду никакого удовольствия. — Он окинул взглядом фигуру будущей жены и не почувствовал ничего, кроме презрения. — Точно так же и вам не следует ожидать этого от меня. Я лишь хочу, чтобы ваши умения помогли зачать наследника. И я не испытываю ни малейшего желания трахать вас больше, чем это необходимо.
— Но вам это может понравиться — трахать меня, как вы изволите выражаться.
Мэтью усмехнулся, прекрасно понимая, что это просто невозможно. На языке все еще ощущался вкус Джейн, пальцы еще хранили ее аромат. Он не мог смыть следы близости с возлюбленной, зная, что никогда больше не почувствует ее восхитительный запах на своей коже. Мэтью едва мог поверить в то, что сейчас он смотрит на другую женщину, в тело которой он должен войти, с которой ему предстоит испытать оргазм. Осознание этого вызывало у Мэтью отвращение, он чувствовал, как с трудом контролирует охватившую его ярость. Акт, который раньше не означал для Уоллингфорда ничего, кроме животного, бездушного удовлетворения похоти, теперь представлялся ему самым священным из всех действ. Но удивительное слияние двух тел не могло стать таким возвышенным с Констанс — никогда.
— Вы так смотрите на меня, милорд, словно я — омерзительное чудовище. Мы оба знаем, что это не так. Осмелюсь предположить, что в постели со мной вы бы получили несказанное блаженство.
В голове у Мэтью глухо застучало, невыносимая боль стала отдавать в глаза. Сейчас он почти физически ощущал необходимость бросить эту бессмысленную беседу, эту комнату, этот дом — и забаррикадироваться в своем маленьком домике со своим творчеством и постелью, которая все еще хранила запах Джейн.
— Милорд, — промурлыкала Констанс, прижимаясь к Мэтью, — я знаю, насколько привлекательна. У меня есть все, чем вы так долго восхищались во всех своих любовницах, не так ли?
Все тело Мэтью напряглось: ах, как же он сейчас ненавидел истинность этих слов! В былые времена он нашел бы Констанс достойной кандидатурой для безудержного секса, но это было прежде, еще до того, как зеленоглазый чертенок украл его душу… Сейчас Мэтью видел только Джейн, ее роскошное тело, обнаженное и украшенное оранжевыми цветами.
— Так что вы скажете, Уоллингфорд?
Граф стряхнул с себя наваждение, стараясь забыть дни и ночи, проведенные с Джейн.
— В будущем вы не будете обсуждать со мной физиологический акт. Приберегите это для любовников, которые у вас появятся.
Констанс улыбнулась, ее глаза зажглись вызовом. Очевидно, ее никоим образом не смущало отвращение, которое выказывал будущий супруг, не трогало его явное презрение.
— Все это звучит довольно здраво. Я получаю титул и свободу делать все, что мне заблагорассудится. Вы избавляетесь от диктата отца, соединяясь с богатой наследницей, которая позаботится о продолжении вашего рода.
— Вы очень точно схватили суть дела, мисс Джопсон.
— Но есть еще один вопрос, милорд, который, как мне кажется, просто необходимо прояснить. Эта ваша сестра… Я не собираюсь мириться с ее присутствием! Она — лишь помеха, которую я не буду терпеть. Не представляю, как можно легко и непринужденно развлекаться, когда в любой момент в комнату может зайти слабоумная?
— Вам придется выносить ее присутствие, иначе вы окажетесь на улице без гроша в кармане, вы меня понимаете? Моя сестра — не ваша забота и никогда ею не будет. Ваша единственная задача в этом доме — раздвигать пошире ноги.
— Тогда я допускаю следующее: если вы унижаете меня присутствием своей полоумной сестры, я могу унижать вас, не скрывая своих любовников.
— Мне плевать на то, что вы делаете! Как только вы произведете на свет моего наследника, можете со спокойной душой уезжать и жить в городе с гаремом мужчин! Только не совершите ошибку, не заведите любовника раньше, чем забеременеете. Если у меня должен появиться наследник, я хочу, чтобы он был от моей собственной испорченной крови, а не от лакея или, упаси господи, поэта!
— Можно ли расценивать ваши слова как обещание, милорд? Не решите ли вы позже обуздать меня и помешать моим… амурным приключениям с другими мужчинами?
— Это обещание незыблемо, в этом вы можете не сомневаться, мисс Джопсон.
— Что ж, судя по всему, мы пришли к полюбовному решению и нашли лучший способ взаимного существования. Я стану сосудом для вынашивания вашего потомства, а вы — моей дорогой к самым удивительным вещам в жизни, которых я только ни пожелаю. Каждая женщина и мечтать не могла бы о лучшем соглашении!
«А Джейн могла бы, — подумал Мэтью, хлопнув дверью кабинета. — Джейн попросила бы намного больше».
— Какого черта ты женишься на этой омерзительной гадюке? Ради всего святого, ты ведь любишь Джейн Рэнкин!
Мэтью потянулся было к сигаре, но тут же бросил ее обратно на стол. Как легко он, оказывается, вернулся к старым привычкам! Джейн уехала всего несколько дней назад, а он уже опустился, вернулся к былому разложению личности.
— Скажи мне, почему, — потребовал Реберн, — почему ты бросил Джейн ради Констанс?
Никто на свете не знал почему. Только Джейн. И Мэтью не собирался откровенничать больше ни с кем.
Пожав плечами, он с показным легкомыслием бросил:
— Потому что так мне выгодно. Реберн впился в друга взглядом:
— Твой отец! Он шантажирует тебя!
Черт побери этого Реберна и его хваленую логику!
— Ты мне нравился гораздо больше, когда увлекался опиумом, — пробормотал Уоллингфорд, нервно теребя наконечник брошенной сигары. — В то время тебя не беспокоило вообще ничего.
— Я всегда волновался о тебе, и теперь, когда я освободился от пагубной зависимости, я могу видеть гораздо больше, чем прежде.
