rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля
Гермиона усаживается за длинный стол подальше от меня, чтобы не мешать, а в руках у нее толстенная книжка с многообещающим названием «Европейские яды Средневековья и Возрождения».
- Так, Медичи нам не нужны, - тихо бормочет она себе под нос, перелистывая страницы, - да, вот они, Борджиа. Яд «кантарелла», от которого не было противоядия. «Приглашенные к ним на пиры спешили накануне исповедаться, так как не были уверены в том, что им суждено вернуться домой. По легенде, Родриго Борджиа узнал секрет этого яда от своей возлюбленной и матери его детей римской куртизанки Ванеззы. Все Борджиа постоянно имели при себе яд, пряча его в перстне». Нет, ну ты представляешь? - возмущенно говорит она, закончив зачитывать мне вслух этот пассаж.
- Знаешь, я себе все представляю. Там про противоядия есть?
Гермиона некоторое время сосредоточенно шелестит страницами, а потом резко поднимается, чтобы взять с полки очередной том - про противоядия и распознавание маггловских ядов. Из того, что ей удается найти в ближайший час, мы выясняем, что противоядие существует, что необязательно сидеть на пиру и при этом сосредоточенно жевать безоар на глазах у удивленных гостей. Что существуют заклинания и нехитрые приемы, позволяющие распознать наличие яда в еде или бокале с вином. Мы все выписываем, чтобы выучить назубок в ближайшие дни - мы не совсем уверены в дате нашей отправки, так как Снейп явно хотел бы, чтоб мы поторопились. Потому что в его мире счет идет уже на дни, и в каждый из этих дней может что-то случиться - с ним, со школой, с кем-то, кто нам дорог. Дорог нам… А ему? Я стараюсь больше не задумываться о том, чем же закончится наша история, а Снейп никого не посвящает в свои планы. Да, теперь мы верим, что и он хочет избавиться от Волдеморта, иначе он не помогал бы нам уничтожать крестражи. Но вот что написано в последней главе? Ты хочешь узнать, Поттер? Тогда тебе остается просто дожить.
- Смотри, Герми, - спустя еще час говорю я, - им и травить никого не надо было. У Чезаре было обыкновение приглашать тех, кто чем-то ему мешал, прогуляться с ним вечерком по набережной Тибра. С прогулок он, правда, возвращался всегда один. Даже родного брата не пожалел… Отправил его в воду аккурат там, где римляне навоз в реку сбрасывали.
- Я же говорю, дьявольская семейка, - соглашается со мной Герми. - Что нам с ними делать?
- Знаешь, с ними тогда никто не знал, что делать. Боюсь, нам это просто не по зубам. Диадему, думаю, придется просто выкрасть.
И в последующие дни моя голова наполняется все новыми историями - про то, как грешный кардинал Родриго стал Папой, про то, как проклятые братья один за другим находили свой конец, про Феррарский двор, где Лукреция прожила больше пятнадцати лет, про войну с Римом, про поддержку французов. Но это тот случай, когда я хотел бы все-все запомнить, мне кажется, это важно, мне даже трудно это объяснить, но во всех этих мрачных историях я ищу и нахожу (!) бесчисленные оправдания для девочки-ангела из моего видения. У нее зеленые глаза… как и у меня. Она жертва? Да, я вижу ее жертвой, и это опять же роднит меня с ней. Я смотрю на нее в образе Святой Екатерины и читаю подпись под репродукцией: «Пинтуриккио. Апартаменты Борджиа. Ватикан» - нежные, словно выточенные из алебастра черты, изящный маленький рот, безгрешные глаза, длинные тонкие и в тоже время по-девичьи округлые пальцы, сложенные в молитве.
А затем я перелистываю страницу и неожиданно вижу совсем иную картину. И не могу оторвать взгляд. Антонелло да Мессина «Святой Себастьян». Первое, что приковывает мой взгляд - фрагмент невероятно теплого южного неба, синего, глубокого, того, что проглядывало в окне в моем видении, только здесь по нему бегут легкие облака. Мне кажется, что однажды, когда мама показывала мне в музее похожую картину, она даже что-то рассказывала мне про католического святого, которого расстреляли стрелами за то, что он принял христианство. Я не очень хорошо помню. Но на картине я вижу юношу, привязанного к дереву, одежда его похожа на набедренную повязку, а тело пронзают несколько стрел с очень толстыми древками. И он совершенно один на небольшой площади - нет ни глумящейся толпы, ни ангелов, уносящих его душу в поднебесье. Никому просто нет до него дела. Кругом продолжается сонная мирная полуденная жизнь: вот прилег в теньке стражник, сморенный зноем, вот еще двое разговаривают, стоя прямо на солнцепеке, нимало не заботясь о том, что в нескольких шагах от них из ран святого стекают тоненькие ручейки крови, прямо на каменные плиты… И все это на фоне изящного, сложенного из белого камня теплого оттенка палаццо, с балкона которого, так же равнодушно, на смерть святого глядят кумушки, подперев рукой щеку. Некоторые из них стоят в полуоборота, облокотившись на ковры, словно белье развешанные на перилах. Их не интересует представление - может быть, завтра здесь будет рынок, или блистательный военный триумф, или еще что-то, более занимательное, а вот сегодня нет - просто еще одна смерть. А на заднем плане нереальный пейзаж, словно висящий в воздухе - четко расчерченное пространство, геометрия безразличия… Я не могу не смотреть. Я боюсь даже признаться себе в том, почему я не могу оторвать глаз. Просто смотрю, пока Гермиона не отвлекает меня очередным вопросом про Борджиа.
Через день Блейки ухитряется передать нам записку от Снейпа, чтоб мы были готовы. Завтра, пятого марта… И что зелья он отдаст нам при встрече.
А ночью накануне нашего отправления мне снится сон про Святого Себастьяна. В нем нет прозрачных чистых красок и насыщенного голубого неба, как на картине Антонелло да Мессина. Нет ажурного белого балкона с болтающими женщинами, нет стражника, которого сморил полуденный зной прямо на месте казни. Но я все равно понимаю, что именно мне снится, потому что в моем сне я сам - Святой Себастьян.
В моем сне мягкая хогвартская осень, наверное, конец сентября или начало октября. Крупные красные и желтые листья с деревьев, растущих во дворе, уже начали облетать, и несколько таких листьев уже лежат вокруг фонтана, очертаниями напоминая следы диковинных животных - лапы гиппогрифа, когти дракона… И прохладный осенний воздух, кажется, чуть дрожит в свете утреннего солнца, так что видно далеко-далеко - сглаженные холмы, кроны деревьев Запретного леса, дорога на Хогсмид, по которой куда-то спешат несколько фигур - мелкие, совершенно незначительные, но прорисованные до мельчайших деталей.
В моем сне очень много людей, гораздо больше, чем на картине. Они перемещаются вокруг фонтана, образуют живописные группы, оживленно болтают. На них пестрые одежды - джинсы, ветровки, толстовки - синие, розовые, красные… Сегодня, вероятно, суббота - день похода в Хогсмид. И они еще не уходят, ждут, наверное, наступления того часа, когда в деревне откроются лавки и пабы. Но пока они еще здесь, их занимает зрелище, небольшая интерлюдия посреди нехитрых школьных забав. В руках у каждого из них, что весьма предсказуемо, луки и стрелы - с толстыми короткими древками, так поразившие меня, когда я разглядывал картину.
