Ана Феррейра - Амадора. Та, что любит...
– Ты не кончила.
– Как это?!
– Ложись, мой ангел…
Он наклоняет мне голову, ласкает спину и проводит языком по «розовой попке». Я не противлюсь. Никто прежде этого не делал, даже Нету: он однажды сунул туда палец, я рассердилась, и больше он не пытался… я подумала о маме, вспомнила один из записанных ею снов – чуть ли не самый пикантный, где она повествует, как испытала одно из ярчайших наслаждений…
«…у меня захватывает дух, стоит только вспомнить тебя, мой ангел тьмы, как ты сжимаешь мне бедра и все ускоряешь движения… С каждым толчком звезда падала с неба, и мне хотелось еще, еще, еще… Я умоляла, чтобы ты вошел сзади…»
Но мать мечтала сделать это с отцом, который совсем не походил на этого медведя. Шампанское ударило в голову, но мне хватило смелости уйти, и я резко встала, взглянув на часы.
– Хватит. Я пойду.
– Нет уж, давай кончим.
– Да не хочу я больше!!!
– Хочешь, милашка, ты же не кончила…
– Кончила я!
– Вот увидишь, сколько приятного мы еще можем сделать… У тебя такая аппетитная попка…
Мне уже ничего не хотелось, но он удерживал меня силой. Я пытаюсь вырваться, но он-то сильнее меня… Уж лучше уйти по-хорошему и с умом…
– Мне надо в туалет.
Вот и выход! Он отпустил меня. Я взглянула на него, убедилась, что волосы у него крашеные, направилась в ванную и заперлась. Я совсем обалдела и от шампанского, и от секса. Включила горячий душ. Такого приятного душа я в жизни не принимала. Потом прочла молитву и вышла. Мне удалось взять себя в руки, и я чувствовала в себе силы заставить его отвезти меня домой.
Он все еще лежал. Я быстренько оделась, обулась, потом тронула его за плечо. Он даже не шелохнулся. «Мертвый, что ли?» – подумала я. Да, мертвый. Выстрел в затылок. Вся подушка в крови. Я приподняла простыню и увидела, что петушок у него все еще стоит. Чуть не расхохоталась. А что делать – не знала… Ох, как я перепугалась! Мне хотелось закричать и убежать… Я взяла телефон, набрала номер два. Хотела было сообщить о смерти доктора Сиру, но ограничилась вопросом, есть ли у них горячий бутерброд и попросила принести один в сто двадцать девятый номер. Когда я повесила трубку, мне почудилось, что потолок вот-вот обрушится мне на голову.
Я подергала дверь. Заперта. Окна тоже закрыты. Отворила шкаф – никого.
Я накрыла его тело простыней и снова разделась. Мне все мерещилось, что он и мертвый читает мои мысли…
Зазвонил звонок, и я увидела себя в зеркале голой. Я завернулась в полотенце, из другого соорудила тюрбан и приоткрыла дверь, чтобы взять бутерброд. На чай, конечно, не дала.
От горячего бутерброда исходил приятный запах. На тарелке еще был положен зеленый салат и жареная картошка.
Я включила телевизор. Передавали мультфильм «Пиу-Пиу и Фражола». Я села спиной к трупу и принялась за бутерброд, откусывая богатырскими кусками. Картошку тоже съела, а к салату и не притронулась. Когда с едой было покончено, захотелось кока-колы, но я ограничилась остатками шампанского из бокала красавчика, который на поверку оказался совсем не красавчиком.
– Мне надо идти, – прошептала я ему на ухо, зная, что он не встанет, чтобы проводить меня.
Брюки покойника валялись на полу, и я решила пошарить у него в бумажнике. Денег было сто пятьдесят реалов полусотенными купюрами. Множество кредитных карточек. На них, как и на чековой книжке, обозначено имя: Луис Паулу Перейра ди Мелу… Соврал, выходит? Кто же он такой? За что его убили? Боже мой! Обвинят еще меня, чего доброго…
Я подняла простыню и взглянула на труп. Стала размышлять, кто мог быть убийцей, и увидела на полу, возле кровати, пистолет. Неописуемый страх овладел мною. Как в детективном фильме, я стала судорожно протирать полотенцем все, к чему могла притронуться. Потом села рядом с покойником и убедилась, что теперь моих мыслей он не читает. Ясно, что больше в этом теле никто не обитал.
Я прошлась по всем телеканалам. Прогноз погоды к вечеру обещал дождь. Новые приключения Пиу-Пиу и Фражолы. Конкурс талантов. Тележурнал. Программа «Полдень». Передача про старателей из Серра-Пелады. Рот у покойника приоткрылся. Пять минут первого. Рот у мертвеца открылся шире…
Я взяла вилку и нож и сунула в рот человеку, который звался Луис Паулу Перейра ди Мелу. Зеркало с подозрением посмотрело на меня, но я не обратила внимания. Сера-Пелада. Пиу-Пиу и Фражола. Шестнадцать самородков в хрустальной чаше.
Я вымыла руки и собиралась уйти. Но как пройти мимо тех двоих в серых шляпах? Придется рискнуть. Мне ни секунды более не хотелось глазеть на труп человека, который недавно мне говорил, что у меня розовая попка.
Выключив телевизор, я взяла ранец и хлопнула дверью этого холодного номера. Четверть первого. Кошмар отступил.
Я сказала лифтеру, чтобы он отвез меня на первый этаж, и всю дорогу молилась. Пиу-Пиу. Передо мной расстилался длинный красный ковер. Я как можно неспешно пересекла холл. Ни одного человека в серой шляпе поблизости не оказалось. Наконец-то я на улице! До дома доберусь автобусом.
Два дня спустя в газете поместили фотографию беззубого «красавчика». По-настоящему его звали Матиас Алварес – крупный международный наркобарон. Полиция пока что не пришла к заключению насчет мотивов убийства. По причине вырванных зубов гипотезу о самоубийстве отмели сразу…
«…Служащие гостиницы, где было обнаружено тело, утверждают, что пострадавший вошел в сопровождении девушки с каштановыми волосами, которая через несколько минут покинула место происшествия…»
Под снимком – фоторобот подозреваемой. На меня ни капельки не похоже.
Сострадание
Отдаваться по принуждению – это ужасно. В такой ситуации желание женщины ничего не значит. Самый тяжелый, экстремальный случай – это, конечно, изнасилование. Жертву не просто принуждают – у нее нет выбора. Менее тяжкое принуждение встречается сплошь да рядом, и здесь жертвой может оказаться любая женщина: сестра, тетка, несчастная жена, неудовлетворенная любовница, старая дева, чувствительная проститутка… Такое в жизни случается.
Но отдаваться из сострадания – это еще хуже, чем по принуждению. Отдаваться из сострадания – это бесчеловечно. В этом случае женщина в центре внимания, а мужчина безраздельно предан жертве и почти всегда искренен. Но она-то отдается не потому, что хочет, а просто из сострадания. Бедняжка… Вот оно, сострадание!
Я чувствовала себя отвратительно в облегающих брюках и в сапогах на высоком каблуке, когда мне приходилось ходить по этой огромной ярмарке электротоваров. После радио я некоторое время работала на модных показах, в рекламе и, наконец, на сезонных выставках. В этот раз мне досталось четыре стенда. В мои обязанности входило следить за образцами товара и координировать действия рабочих и продавщиц. Ярмарка длится пять дней. Как я была счастлива, когда стенд размонтировали и погрузили на два грузовика! Всё. Осталось только рассчитать рабочих, попрощаться со всеми – и конец. Мочевой пузырь у меня чуть не лопался, и мне срочно пришлось бежать в туалет. Писала я гораздо дольше обычного, и когда вернулась, все вокруг словно испарилось. Остался только Жозиас – молодой, расторопный рабочий, который обеспечивал свет и звук. В руках у него было два пластмассовых стаканчика. Он протянул мне один.
