Людмила Немиро - Я твоя истина (СИ)
Подозрительно, трижды подозрительно. Без подвоха выслушивать такие речи Клио было немного странно и неправильно. Поэтому я напряглась и занервничала.
— Не подлизывайся. — Это все, на что у меня хватило ума.
А сама уже думала, как бы сбежать из этого сада и запереться в спальне. Но знала, что и там грек меня достанет. Поэтому, снисходительно кивнув и улыбнувшись, поспешила в дом, а уже оттуда спустилась в подвал. Как и предполагала, «комната страха» была не заперта.
Тихонько затворив за собой дверь, устроилась на диванчике, игнорируя широкую кровать, и прикрыла глаза.
Думай, думай, Лена. Что ты можешь сделать в этой ситуации? Конечно от того, что измены Клио не было, мне стало гораздо лучше. Все-таки не совсем ублюдок — этот неадекватный Кавьяр. Есть какое-то понятие преданности. Радует.
Но отчего-то все равно не покидала тревога.
У нас с Клио были взаимные обиды. Но теперь они так же взаимно исключали друг друга, потому как я поступила несправедливо с греком, и он в отместку солгал мне.
Всем всего и поровну. Отлично. С этим разобрались быстрее, чем можно было ожидать. Дальше. Дальше?
И опять-двадцать пять. Вернулись к тому, с чего начали. Что меня ждет дальше? Да, не нас, а меня. Я все же отделяла себя от Кавьяра. Не могла склеить нашу пару воедино. Уверена, грек это понял — по лицу его было заметно.
Ну и пусть себе понимает. Кого это должно волновать? Жив-здоров и отлично. Устала я от всего, отдохнуть бы, а в этом доме подобная роскошь недостижима. Хм… хотя.
Вытащила из кармана джинсов сотовый, подключилась к wi-fi Кавьяра и, поднявшись, принялась рыться комоде, мечтая отыскать наушники. И «о боже!», они нашлись. Не супер-пупер, но все же наушники.
Вновь улеглась на диван и включила на сотовом плеер. О-о-о… просто блаженство.
Поискала подходящие композиции и вдруг остановилась на одной. Унесло в юность: в то далекое для меня время — начало нулевых годов. Когда я «подсела» на музыку…
Москва. 2001 год
«Перемен! Требуют наши сердца! Перемен! Требуют наши глаза!»
Сашка, казалось, порвет струны гитары, на которой наяривал известный хит конца восьмидесятых. В нашем тесном кругу, состоящем из пяти человек, любили русский рок. Любили навсегда и бесповоротно. Мы росли на этой музыке, мы верили в слова, звучавшие в этих тестах. Нас, глупых, неоперившихся, но закаленных тяжелым детством в одиночестве, вела надежда на лучшее будущее. Наши мечты пахли весной, нам светила звезда по имени солнце, и мы стремились к тем самым переменам, которые должны были освободить от мрака.
Сидя в комнате и слушая, как мне казалось, потрясающую игру Сашки, я и Танька (еще одна моя подружка) громче остальных подпевали и аплодировали. Правда, именно за песню «Перемен!» мы и огребали от воспитательницы — комсомолки со стажем.
Вот и в этот дождливый день Сашка, вдруг притихший, сказал:
— Надо поднять бунт. Революция теперь не в моде, но мы это исправим. — Окинул нас хмурым, но крайне решительным взором. — Кто со мной, тот герой!
Ну как я могла промолчать? Вот и Танька туда же. Мы обе синхронно вскинули руки.
— Я согласна, — пискнула подруга, и мой деловитый кивок сообщил о солидарности с выбором Таньки.
Остальные, хотя и не решительно, но все же тоже выдали согласие на участие в авантюре.
— Тогда слушайте…
Признаться, стоя ночью в коридоре «на шухере», я уже начала сомневаться в адекватности нашего плана. Но преданность делу превыше всего. Поэтому продолжала торчать в холодном углу до тех пор, пока не послышались шаги.
Высунувшись из укрытия, пригляделась. В полумраке коридора трудно было сообразить, кто идет. Но грузный силуэт подсказывал — это «воспиталка-надзирательница».
Пробежала немного вперед и, попутно вообразив себя крутым спецназовцем (да, мальчишеские замашки перевешивали во мне девчачью природу), вбежала в следующий поворот, тут же налетев на Сашку.
— Вот ты ж жопа тупая, — шикнул друг, грубо подбитый моим коленом в бедро. — Аккуратней нельзя, что ли?
— Да тихо ты. Идет.
Сашка сразу весь подобрался и посерьезнел.
— За мной, — махнув рукой, приказал предводитель, и мы помчались в свою комнату.
В полной темноте нас дожидались «сокамерники», готовые по команде вскочить и приняться скандировать. Правда, никто так и понял, чего, собственно мы хотели добиться от «местных властей». Как только дверь распахнулась и щелкнул выключатель…
Вскочила одна я, не заметив — все лежат в своих кроватях, и заорала что есть силы: «Перемен! Перемен!..»
Похолодев и ошеломленно озираясь, притихла, но было уже поздно. «Воспиталка», ненавидя нас всех и свою работу в равной степени, приблизилась и, стащив меня с кровати, на которой я стояла, буквально пинками вытолкала из комнаты. Все, что я успела заметить — потупленный взор Сашки.
Эх, темные вы люди, не знаете, что такое мужество. Не стать вам сильными никогда. Всегда будете стелиться под систему, и никто из вас не осмелится высказать свою точку зрения на людях. Вы те, кто бьют себя кулаком в грудь, доказывая, что ведет вас вперед только правда. Но это не так. Ведет лживая преданность, а вы «ведетесь» на нее.
Примерно об этом размышляла я в тот момент, когда меня тащили в кабинет. А затем вся спесь и бунтарский дух был выбит удачными и мощными ударами кожаного ремня.
В общем-то сомневаться в невыгодности революционных поступков уже не хотелось. Не практично как-то быть борцом за справедливость. И болезненно при этом. А я что, я — ребенок. Куда мне до «цоевской» правды? В чем смысл борьбы? Да ни в чем. Только нервы себе трепать да связки надрывать, а услышать — никто не услышит.
Однако именно в эту ночь у меня в душе все перевернулось. Я совершенно четко поняла, что мой внутренний протест против насилия и жестокости никто не заткнет. А если к этому еще и предательство друзей примешивается, то тут уж полная закалка характера.
Вот в такую позицию я и встала в свои пятнадцать лет. Четко в ней держалась, пока грека не встретила…
Вздрогнув, приоткрыла глаза. И тут же вновь зажмурилась.
Это сон наверное. Передо мной сидит Кавьяр.
Может ты меня хотя бы во сне в покое оставишь? Ох… стоп. Я же в подвале, слушала музыку. Уснула? Да, точно, уснула.
Ладно, сейчас разберемся.
— Вот скажи мне на милость, несносная женщина, сразу тебя удавить или есть последнее желание? — четко проговаривая слова, произнес грек.
Мне пришлось вздохнуть и принять сидячее положение. Только после этого вытащила наушники, в которых стояла тишина. Вероятно музыку нечаянно выключила, когда ворочалась.
