Бель де Жур - Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки
— Можно, я отстегаю твои груди, сквозь рубашку, конечно?
Я достала резиновую плетку-семихвостку. Начал он очень осторожно.
— Бей сильнее, — засмеялась я.
Он стал хлестать резче. Мне уже было больно. Меня, бывало, пороли и сильнее, но такого удовольствия я никогда не получала. Он хлещет, а я смеюсь, он хлещет, а я все смеюсь. А он молчит и только улыбается, и мне было почему-то очень смешно.
Потом он отложил плетку и сунул руки мне под рубашку.
— Ты вся горячая, — сказал он.
Я задрала рубашку. Бюстгальтера на мне не было.
— Какие они розовые.
Он толкнул меня, прижал к стене и взял меня стоя. Потом мы повалились на кровать и почти мгновенно отключились.
lundi, к 21 juin
Меня разбудил телефонный звонок. Я была с похмелья и не посмотрела, кто звонит.
— Алло?
— Привет, — раздался в телефонной трубке голос моего Мальчика. У меня задрожали руки. Надо было положить трубку, но я этого не сделала.
— Ты где?
— Дома, — ответила я. — К чему лгать, да и времени подумать все равно нет.
— А где ты?
— Под твоим окном.
О боже. Я положила трубку. Потянулась, осторожно потормошила спящего рядом со мной мужчину.
— М-м, у меня там гость внизу, — сказала я.
— Кто такой? — тревожно спросил он — должно быть, почувствовал что-то неладное в моем голосе.
— Мой бывший, — ответила я.
Лицо его нахмурилось. Он спросил, что я собираюсь делать.
— Наверно, открою ему дверь, — ответила я.
Он сказал, что это делать вовсе не обязательно. Можно просто вызвать полицию. Сама знаю, ответила я. Мы оделись. Он спустился на кухню, а я пошла открывать дверь.
Вот он, красавец, мой Мальчик. Как всегда, шорты, футболка. Машину приткнул напротив. Он был один. Улица тиха и пустынна. Он спросил, можно ли войти. Я впустила.
Он сразу прошел на кухню и кивнул доктору С. Я представила их друг другу, спросила, будут ли они завтракать. Оба согласились. Включила радио. Все шло как-то слишком спокойно. Я повернулась к плите и взбила яйца, положила хлеб в тостер. Поддерживала светскую беседу: о погоде (приятная тема), о том, что слышала по радио (всякую чепуху), новости (тревожная тема). Накрыла на стол, поставила перед ними одинаковые тарелки.
Мальчик принялся есть, низко наклонившись над тарелкой. Странно было через столько месяцев снова видеть его на моей кухне.
— А ты что, яичницу не будешь? — спросил доктор С.
— Нет, я съем хлебец, — ответила я.
— Сжигаем лишний вес, — улыбнулся он и продолжил завтрак. Оба говорили мало. Мне не сиделось, я прохаживалась вдоль плиты, грызя хлебец. Мальчик быстро все съел и спросил, может ли он воспользоваться туалетом. Я сказала: «конечно». Раньше он никогда не спрашивал у меня разрешения посетить туалет.
Он вышел за дверь.
— Почему ты мне о нем не рассказала? — прошептал доктор С, повернувшись ко мне.
— Я думала, что и рассказывать нечего, — шепотом ответила я. — Мы не виделись уже несколько месяцев.
Мальчик вернулся. Сказал, что ему нужно со мной поговорить. Мы молча стояли и смотрели друг на друга, а доктор С. смотрел на нас обоих. Мальчик спросил, можем ли мы поговорить в моей комнате. Хорошо, сказала я. Мы поднялись наверх. Дверь я оставила открытой. Он сел на кровать и жестом указал место рядом. Я села. Я знала, что на кухне все слышно.
— Мне нужно задать тебе один вопрос, и я хочу, чтобы ты ответила мне честно.
Я разозлилась. Кто дал ему право задавать мне вопросы? И разве я когда-то ему лгала?
— Ну, слушаю, — сказала я.
— Ты спишь с этим человеком?
— Да.
— И он провел здесь эту ночь?
— Да, — сказала я и вдруг подумала, интересно, сколько времени Мальчик торчал у моего дома.
— Не ожидал я от тебя такой подлянки, — сказал он. Интересно получается. Уж не думает ли он, что если я захочу с кем-нибудь переспать, то стану спрашивать у него разрешения? Уж не думает ли он, что я все еще должна перед ним отчитываться, волноваться, что он обо мне подумает. Да какое мне дело, что кто-то там обо мне подумает? И вообще, кто он такой? Я велела ему убираться вон.
Он оставался спокойным. Подозрительно спокойным. Обычно такой суетливый и болтун, но сегодня что-то уж очень молчалив и сдержан. Он сказал, что его можно не провожать, дорогу он знает. Но я пошла за ним и проводила его до самой двери, а потом и сама вышла на улицу. И входную дверь захлопнула. Доктор С. оставался на кухне. Он слышал, как захлопнулась дверь. Ключа у меня не было. Что бы там у Мальчика ни было на уме, я не позволю ему распускаться перед незнакомцем. Пусть лучше отыграется на мне.
Мальчик сразу все понял. Он повернулся, лицо его было красное.
— Мне надо с ним поговорить, — сказал он, и в голосе его звучала настойчивость.
— Нет, — сказала я, скрестив руки на груди.
— Мне надо с ним поговорить, — повторил он. Пускай он тебя забирает, я просто хочу сказать ему... чего я из-за него лишился.
— Ничего ты из-за него не лишился. Он даже не знает, кто ты такой. Да и с какой стати? Ты сам себя всего лишил. Причем дважды.
Мальчик попросил меня впустить его в дом, всего на минутку. Я отказалась. Он не унимался, настаивал, упрашивал.
Я прекрасно знала, что женщин он не бьет — не в его правилах. Но сейчас — другое дело, тут не до кодексов чести, и я ждала, когда же он сорвется. На улице появились первые люди, они спешили по своим утренним делам. Я рассчитывала, что в случае опасности это мне поможет.
Мальчик уперся и все упрашивал, чтобы я пустила его в дом.
— Ну, послушай, — канючил он, — ведь он же здоровый мужик. Что он, постоять за себя не сможет? Чего ты боишься?
— Дай слово, что не тронешь его, — потребовала я.
— Да не трону, нужен он мне.
— Врешь. — Руки его лежали скрещенными на груди, но я хорошо видела, как нервно сжимаются его кулаки, то белея, то наливаясь кровью.
Мы продолжали стоять, глядя друг на друга.
— Давай, садись в машину и проваливай, — сказала я. Он не двинулся с места. Я повторила еще раз. Тогда он повернулся и пошел. Я проводила его до калитки. Проследила, как он сядет в машину. Он медленно вставил ключ зажигания и завел двигатель. Я стояла и ждала, пока его машина не исчезнет за поворотом. Потом вернулась к своей двери и постучала. Доктор С. открыл дверь. Мы поднялись в спальню и занялись сексом.
mardi, к 22 juin
На следующее утро доктор С. уехал. Ему надо было возвращаться в Сан-Диего. Улыбаясь, я прибрала постель и упаковала его скудные пожитки. Увидимся ли мы еще когда-нибудь — кто знает. Синяки на моей груди стали уже бледнее, но, скорей всего, будут оставаться дольше, чем мы с ним были вдвоем. Но наплевать.
