Люсинда Кэррингтон - Девяносто дней Женевьевы
Когда она наконец вошла в танцевальный зал, в глаза ей ударил яркий луч прожектора. Ослепленная светом, Женевьева не смогла рассмотреть лица зрителей. Она встала на вращающийся помост, и, как только заиграла музыка, ее тело начало двигаться. Это будет очень легко. Ей это понравится. Она была уверена в том, что Синклер смотрит на нее. Однако когда из темноты назвали начальную цену (была сделана первая ставка), голос показался ей незнакомым и каким-то невнятным.
– Двадцать пять за цилиндр.
– Итак, предложили двадцать пять фунтов за то, что леди снимет цилиндр, – крикнул в микрофон аукционист.
Женевьева едва сдержала улыбку. «Если они именно так проводят торги, то я смогу собрать для благотворительного взноса внушительную сумму», – подумала она. Под звуки фанфар она сняла цилиндр.
– И пусть она распустит волосы! – крикнул покупатель.
– Плюс еще пять фунтов за волосы, – объявил аукционист.
– Еще пять? Я не могу себе этого позволить!
Эта реплика была встречена смехом, свистом и громким улюлюканьем.
– Он заплатил пять фунтов? – упорствовал аукционист. – Волосы не распустят до тех пор, пока он не заплатит.
Женевьева не видела, как передают деньги. Она подчинялась невидимому аукционисту, четко выполняя его команды. Ожидая, пока закончится этот забавный спор, Женевьева исполняла медленный эротический танец на вращающемся помосте.
– Сто фунтов за фрак!
Женевьева медленно сняла этот предмет одежды. Она изящно повела плечами, и фрак упал к ее ногам. Наклонившись, Женевьева подняла его за узкие фалды и, несколько раз хлестнув им себя между ног, отбросила в сторону.
– Сто за рубашку.
– Рубашка стоит дороже! – крикнул аукционист.
– Сто пятьдесят.
Женевьева решила подразнить зрителей и приподняла рубашку. Причем так высоко, что стали видны ее груди. Рук Женевьева не опускала, ожидая следующего предложения от покупателей.
– За рубашку нужно заплатить больше, – повторил аукционист.
– Двести.
– Двести за рубашку. Принято, – сказал аукционист.
Женевьева медленно расстегнула пуговицы и, кокетливо подняв край рубашки, снова опустила его. Плавно двигая плечами, она спустила рубашку до локтей и прикрыла ею грудь. При этом женщина продолжала танцевать, двигаясь в такт музыке. В зале стало намного тише, и Женевьева поняла, что зрители, позабыв обо всем, жадно пожирают ее глазами. Когда она бросила рубашку на пол, раздались радостные крики. Кое-кто даже свистнул.
Начались торги за оставшиеся предметы гардероба. Покупатели называли цену, однако ни один из голосов не был похож на голос Синклера. За пояс с подтяжками предложили сто фунтов. Потом по сто за каждый чулок, а за черный шелковый лифчик триста. На Женевьеве остались только узкие стринги, блестящая маска и туфли. «Интересно, сколько предложат за стринги?» – подумала она.
– Пятьсот фунтов.
Голос из зала ответил на ее вопрос. Женевьева схватилась за узкие шелковые ремешки, благодаря которым стринги держались на бедрах.
– Предлагаю тысячу фунтов за то, что эта леди проведет со мной в номере один час.
Это произнес другой голос. Издав громкий восхищенный возглас, зрители начали аплодировать. Потом снова послышался голос, предлагавший пятьсот фунтов.
– Плачу́ тысячу фунтов за стринги.
И снова раздались аплодисменты и радостные крики.
– Две тысячи, – произнес второй голос, и в зале стало тихо. – За два часа наедине с этой женщиной.
«Похоже, это голос Синклера», – подумала Женевьева. Однако в зале было так шумно, что она могла ошибиться. «Такую высокую цену мог предложить только Синклер», – решила она. Записка, которую ей передали, была написана почерком Синклера, и только ему одному было известно, какой костюм она наденет.
– Дама имеет право выбора, – объяснил аукционист. – Однако в любом случае ее благотворительный взнос увеличится. Вот только непонятно – на тысячу или на две?
Женевьева была так уверена в том, что за нее торговался именно Синклер, что, не раздумывая ни минуты, сказала:
– Я согласна продать два часа своего времени.
И снова зрители захлопали, закричали и засвистели. Она проехала еще один круг на помосте, наслаждаясь аплодисментами, а потом сошла с него. Когда она спустилась со сцены, ей подали одежду. Женевьева надела фрак, почувствовав приятную прохладу шелковой подкладки.
– Комната номер тридцать два, – сказал ей парень в униформе. – Это красивая комната.
Женевьева вышла в ярко освещенное фойе. Широкая лестница была устлана толстым красным ковром. Женевьева была уверена в том, что в комнате номер тридцать два ее ждет Синклер.
Подойдя к двери, она остановилась. Женевьеве не хотелось туда заходить, ведь она понимала: скорее всего, это их последняя встреча. Ей придется смириться с тем, что таким мужчинам, как он, не нужны серьезные отношения. В следующий раз они встретятся уже в ее кабинете и будут разговаривать друг с другом вежливо и спокойно, как и положено деловым партнерам. Тряхнув головой, Женевьева отогнала от себя эти грустные мысли.
Открыв дверь, женщина увидела зеркала в золоченых рамах. Они висели друг напротив друга, и это визуально увеличивало комнату. Потом она увидела огромную кровать с четырьмя витыми столбиками. Позолоченные херувимы поддерживали балдахин из белого шелка. Ткань была такой тонкой, что, когда Женевьева открыла дверь, по занавескам пробежала легкая дрожь.
Потом она почувствовала терпкий запах мужского одеколона.
– Целых два часа, – произнес чей-то голос. – И я не собираюсь терять ни минуты.
Женевьева повернулась. Из ванной вышел высокий мускулистый мужчина, одетый в костюм американского полицейского. На его лице уже не было маски.
– Удивлены? – спросил он. – Вы ожидали увидеть здесь кого-то другого? Прошу извинить меня за то, что я расстроил вас. Я же говорил вам, что обязательно вас заполучу.
Изумленно глядя на него, Женевьева подумала, что зашла не в тот номер.
– Не смущайтесь, – улыбнулся мужчина. – Снимите фрак и чувствуйте себя как дома.
Женевьева заметила, что он смотрит на шелковый треугольник между ее ногами, и еще плотнее запахнула полы фрака.
– Мне сказали, что вы натуральная блондинка, – произнес мужчина. – Надеюсь, вы позволите мне в этом убедиться?
Женевьева стояла неподвижно, как статуя. Она не хотела верить своим глазам и ушам. «Мне показалось, что во время аукциона я слышала голос Синклера. Неужели я ошиблась? У этого мужчины более низкий голос, к тому же такой явный акцент невозможно было скрыть».
– Я, кажется, догадываюсь, кто вам это сказал, – проговорила Женевьева с холодным презрением.
