Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник
9
Я сидел на кухне у Вика, поглощенный ожиданием. По кухне плыл незабываемый аромат еды. Мила, близкая подруга Вика, перекинув тяжелую косу через грудь, переплетала пряди золотистых волос. Они самая неподходящая пара. Мила, высокая, плотная блондинка. С царственными жестами и непогрешимым спокойствием. И вечно кипяще-бурлящий изящный Вик. Абсолютные противоположности. Вот и сейчас Мила с невозмутимым спокойствием выговаривала Вику за очередную историю, в которую он умудрился втянуть еще и ее. Вик, сидя с довольной миной мартовского кота, пригревшегося на солнышке, казалось, и ухом не ведет. А я не отрываюсь, по привычке поглощаю его взглядом. Сейчас он блондин, и отросшие пряди волос, свиваясь в мягкие локоны, делают его похожим на ангела. На ангела с дьявольской полуулыбкой. Это сочетание сносит мне крышу. Мила, перекинув волосы на спину, принимается вновь за готовку, когда раздается звонок ее телефона. И Вик, недолго думая, уже через пару мгновений с кем-то разговаривает. Ехидство так и льется из него. Я понимаю, что на ужин нужно ждать гостей, и неприятный холодок предчувствия скользит по позвоночнику прохладной змейкой.
Я оглядываю высокого темноволосого парня. И не понимаю, что происходит. Он явно друг Милы, но почему его взгляд застревает на Вике так часто и становится вдруг тягучим? Почему он с усилием отворачивается от профиля Вика и невидящим взглядом смотрит на Милу? Плохо. Все совсем плохо. Этот поплывший тягучий взгляд я знаю. Тяжелый взгляд похоти. И я напряжен как струна, почти звеню. Перевожу взгляд на Вика и понимаю, что он все прекрасно чувствует. И его движения плавные, и с какой-то ленивой томностью ложатся под взгляды брюнета. Бред? Бред. Но я так чувствую. Словно между этими двумя идет какая-то игра. Я и закипаю. Странно, но меня возникшее напряжение между этими двумя жалит словно настойчивый комар, раздражает. А я-то думал, что уже привык к этим случайным попутчикам в жизни Вика. Ревность удушающей петлей перехватывает мое горло. Так хочется вздохнуть обжигающе холодного воздуха, хочется стряхнуть с себя это марево чужой страсти. Облепившее меня словно паутина. И я путано прощаюсь, буквально сбегая.
Я сижу, поджав ноги, смотрю на побледневшую девушку. Она помешивает уже остывший чай, и не смеет поднять на меня глаза.
– Темик. Я не вынесу. Не вынесу всего этого.
Я тягостно вздыхаю в ответ. Что тут скажешь? Патовая ситуация. Мила продолжает созерцать свою чашку.
– Темик, я даже предъявить им ничего не могу. Пожирают друг друга взглядом и молчат. И шарахаются в стороны друг от друга. Вика тянет к Киру. Я вижу, но он держится из-за меня ли? Из-за тебя? Но тянет. Я чувствую, как между ними воздух дрожит. А Кир… Кир боится. Но если страх станет меньше, чем притяжение? Что тогда делать? Я не могу. Я не хочу терять Вика. И не могу отдать ему Кира. Ты же понимаешь, Кир ему ненадолго. Так, выпьет из парня душу и оставит. А он мне нравится по-настоящему.
Мне бы сказать что-то, как-то утешить. Но нет сил. Ее слова выжигают меня изнутри. Я ее почти ненавижу. Не за то, что она впихнула Кира в орбиту Вика. За слова. Проще закрыть глаза, списать все на разыгравшуюся фантазию. Но Мила не дает мне этого призрачного шанса сохранить равновесие. И я скатываюсь в бездну.
Чужие руки до боли сжимают мои бедра, а я так же сильно сжимаю веки. Мне не важно, кто ты, мне все равно. Дай мне чуть-чуть боли. Пусть физическая боль перекроет душевную, пусть…
Я, притихший, сижу на кровати Вика. Занавесившись от него челкой. Вик, выплеснув на меня раздражение, ходит по комнате, переставляя бездумно вещи.
– Темик, – Вик зол. – Скажи мне, когда я пропустил момент твоего превращения в подстилку?
Я еще глубже ухожу в защиту, в душе кипит злость. Пропустил? Пропустил! Да ты меня целенаправленно пнул на эту дорожку. Сам-то? Сам не лечишься от своей зависимости чужими телами? В душе все клокочет. Я и злюсь еще больше, когда чувствую, как внизу живота начинает нарастать знакомое томление… Черт. Даже его неприятие меня возбуждает и электрическими разрядами прокалывает позвоночник. Но Вик раздраженно пинает попавшуюся под ноги думку. Его прерывает звонок в дверь, и я облегченно вздыхаю. Тайм-аут. Прислушиваюсь к возне в коридоре. Что происходит? И догадка опаляет мои нервы. Сволочь. Я застываю на пороге. Тяжело привалившись к косяку двери, наблюдаю эту премилую сцену. Кир лижется с Виком. Блядь! И он мне сейчас пытался попенять на совесть и поведение.
– Кхм… я не помешал? – сиплю я, сдерживая бешенство.
Вик отшатнулся от парня. Кир, резко выдохнув, уставился на меня. Вик, вдруг всхлипнув, истерично заржал. Сгибаясь в приступе нездоровой веселости, он, утирая слезы, сполз по стеночке на пол. Воззрившись на нас, он еще раз зашелся в истерическом смехе.
– Что ты ржешь? Блядь, какая же ты блядь, Вик! – я негодовал. Подлетев к Вику, отвесил ему звонкую оплеуху. Пронесся мимо Кира и, сорвав одежду с вешалки, вылетел из квартиры, со всей дури саданув дверью. Пусть эти двое делают, что им вздумается. Бляяяядь! Ненавижу. Двуличная сволочь!
Мое лекарство. Горькое. Со всеми оттенками боли. Сжимаюсь под напором чужих рук. Послушно выгибаюсь и закусываю губы, с удовольствием прислушиваюсь к нарастающей физической боли, вымывающей душевную. Анестезия.
Я сижу на паре по истории искусств. И на удивление слушаю лектора. Почти затаив дыхание. У нас сегодня новый приглашенный лектор. Не знаю, то ли любоваться им, то ли слушать. Мы как бандерлоги перед великим Каа, завороженные низким, хриплым голосом, стеклись ближе к центру аудитории. А перед глазами мелькают красочные фотографии, но оставаясь фоном к этому человеку. Я теперь отчетливо понимаю, что значит харизма. От него бурным мощным потоком идет властная энергетика. Заставляющая откладывать каждое сказанное слово, как драгоценность, в закрома своей памяти. Я откровенно любуюсь его профилем. Почти капая слюной на парту, как и большинство присутствующих тут. Без разделения по половому признаку. Щедра природа. За счет нас, убогих? И пусть. Если есть такие вот экземпляры, то не жалко и тысячи таких, как я. Вдруг я, словно пронзенный иглой, оглядываюсь. Единственный человек, который не шелохнулся и не сделал попытки пересесть ближе, был Вик. Его окаменевшее лицо и гордо вздернутый подбородок контрастом били по моим нервам. А яркий румянец на скулах заставил нехорошо съежиться мое сердце. Вик сверлил лектора тяжелым взглядом. И тот задерживал на нем свой взгляд. Долго. И это не ревность к вниманию. Совсем нет. Я всей шкуркой чувствую, что здесь схлестнулось что-то более значимое.
