Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова
Прости меня… прости, доченька…
Белобрысый довольно ухмыльнулся. Он даже не шелохнулся в ответ на выпад Виктора, точно зная, что тому его не достать. Взял грушу и вставил Светланке в задний проход, утопив в нем весь наконечник. Она вскрикнула и задрожала всем телом. И все время дрожала, пока он вводил туда жидкость. Опустошив одну, он взял другую и повторил процедуру.
‒ Пусть чуток подержит. Чтоб подальше полилось. А то на выходе уже полно.
Потряс ее слегка, покачал из стороны в сторону.
‒ А теперь последнюю.
И вставил третью.
‒ Ну вот. Теперь полный животик. Три литры. А классная у нее дырочка, я тебе скажу. Ох и погоняем мы ее сегодня… Ты видел когда-нибудь сученочий задок сразу после того, как из него вытаскиваешь член? А кулак? Не видел? Сегодня покажу. Но это потом, чуток попiзднiше***.
Он поднялся вместе с ней, еще пару раз потряс со стороны в сторону, все еще удерживая ее вниз головой, и понес в угол. Там резко перевернул и усадил на унитаз. У нее закатились глаза и она стала заваливаться на бок, теряя сознание. Он придержал ее за волосы, чтобы она не упала.
Затем с нее полилось.
‒ Попiшла-а…***
Он стоял и держал ее за волосы все время, пока с нее лилось. И потом, когда лилось с перерывами, повторяя:
‒ Давай, тужься, тужься. Чтоб пустая и чистенькая была на всю глубину. Мой х… чистоту любит. И газы выпускай, где это твои газы?
А у нее начались судорожные сокращения мышц живота, ‒ видимо подмешал, скотина, в воду что-то именно для этого. Она стала кривиться от боли.
‒ Сейчас пройдет. Давай сюда ротик, открывай. Открывай, говорю! Дуреха.
Развел ей челюсти и забросил туда таблетку. Заставил глотнуть.
‒ Не боись, парниша, ‒ повернулся он к Виктору и подмигнул. ‒ Это не то, что ты подумал. Это чтоб перистальтику снять. А то самое я твоей женушке вколю… Вот где будет театр!
Вскоре тенезмы у Светланки прекратились. Он ухватил ее под живот за талию и поднял так, что она повисла через его руку, совершенно расслабленная. Подставил ее к крану и стал подмывать.
‒ Э! Да она у тебя целочка! ‒ изумился вдруг он. ‒ Ишь, совсем палец не пропускает! Ну-у-у, это подарочек… Надо же, ‒ пятнадцать лет, а она еще целка!
Подмыв и со звериным удовольствием похлестав ладонью по влажным ягодицам, он поднес ее снова поближе к Виктору, сохраняя при этом минимально безопасную дистанцию. Опять перевернул ее, словно куклу, и выпятил к нему покрасневшие от шлепков ягодицы, грубо раздвигая бедра свободной рукой.
‒ Смотри, чистенькая какая. А запах, запах! ‒ он демонстративно потянул ноздрями над ее попкой и лизнул задний проход:
‒ Цимус! Что значит медицина, а? Ну, пойди теперь, целенькая, ‒ полежи, отдохни, сил наберись. У тебя целых пятнадцать минут, пока мы тут со с твоим паханом договариваться будем.
Поставил на ноги и сильно шлепнул ладонью по ягодицам, направляя ее к нарам. А чтобы не падала, придержал все-таки сзади за ошейник и довел до места, опустив там ее, обессиленную, плашмя на живот. Ее запястья, прикрепленные сзади к ошейнику, были обхвачены кожаными наручниками…
‒ Знаешь, мне теперь даже хочется, чтобы ты как можно дольше повыламывался. Что-то загорелся я на твою девочку, спасу нет.
‒ Не надо. Прошу, не надо… я все скажу. Все, что знаю. Не трогай ее больше. Пожалуйста…
‒ Ну, даже неинтересно стало. Ладно. Давай, выкладывай.
‒ Развяжи ей руки.
‒ Это можно, ‒ сразу согласился он, ‒ даже нужно. А то и брыкаться как следует не сможет, затекли совсем.
Он быстро, одним движением пальцев отстегнул от ошейника какую-то застежку и отогнул ее застывшие руки к животу. Поблескивающие заклепками наручники снимать не стал.
‒ Он… в гостинице сейчас… "Волна"… под другим именем… не знаю, каким. И номера тоже он не сказал. Там у него… кто-то знакомый работает.
‒ В гостинице, говоришь… ‒ разочарованно произнес белобрысый. ‒ Брешешь, парниша. Нету его в той гостинице. Нету. Большие люди по всем отелям такой шмон провернули, что не найти его там просто не могли. И дома у тебя его нет, это я точно знаю. И у тебя на работе. И у покойного Костика. И у этой малой ссыкухи, что с ним нюхалась. Той, что тебя по телефону предупреждала. Я много знаю мест, где его точно нет. И знаю, что ты знаешь точное место, где он есть. Ты давай, еще думай. А я, пока думать будешь и пока девочка приходит в кондицию, тебя развлекать буду. Расскажу, что я с твоей женушкой после дочки делать буду. Знаешь, сколько я их здесь, на этом мате, перепробовал, ‒ женушек и доченек? Тебе столько и не снилось. Шлюх я не люблю, от них то триппер, то мандавошки, а главное, ‒ никакого сопротивления, сколько их не уговаривай. Я чистеньких люблю, чьих-нибудь любименьких, и чтобы брыкались взаправду и покрепче, пока укол не сделаю. И чтоб муженек или папочка смотрел и бесился на этом вот колечке. Ты меня понимаешь? Вот это тогда удовольствие. И знаешь, я никого из них так и не замочил. До самых сих пор. Незачем было. И никто пожаловаться куда-нибудь не посмел. Догоняешь? Догоняешь, кто я такой? А вас всех троих замочу, если ничего путного мне не скажешь. Уж очень хорошие деньги этот фрайер стоит. Не всех сразу, конечно. Что так смотришь? Думаешь твоих сучек душить-вешать буду? Нет. Просто заковыряю до смерти. Э, подожди, у тебя же еще и пацанчик есть! Чуть не забыл. Вообще-то я на пацанячьи попки не особенный охотник, но тут сделаю исключение. Да, фу ты, ну ты, ‒ совсем забыл, ‒ был-таки один. В милицию, придурок, пожаловался. Сейчас расскажу, как было. Не важно, по какому поводу, но понадобилось мне расколоть одного фрайера. Ну, конечно, я его сюда, а он ни в какую, тогда я сюда же его молодую жену, двадцать лет тогда ей было, очень хорошенькая, еще даже не беременела. Я ей тоже сначала клизмочку, ‒ всем так начинаю, чтобы чистенькие и без газов, ‒ побрыкалась она тогда очень даже ничего, при муже все-таки и без затравки… В общем, я ее за полчаса в три дырки по паре раз заделал, пока он на колечке стенался, а потом и укольчик ей забацал. Медицина ‒ великая сила… Через пять минуток она пришла в кондицию. Подержать, правда, приходится. Они все сначала вздергиваются и мякнут на несколько минут, зато потом… сразу довольные улыбочки появляются, ужимочки всякие, ползают за мною на лапках, как настоящие сучки… и боли совсем не чувствуют, даже умоляют, чтобы покруче натянул. А слова, слова какие мне лепечут! Я ей, конечно, обязательно поясняю, что тут, мол, и муженек твой рядышком, вот от, и очень хочет посмотреть про все, полюбоваться на свою блядушку, и личиком к нему то и дело поворачиваю, а то они кроме моего члена уже ничего и видеть не хотят. И забывают быстро, особенно, когда сосут, ‒ у них тогда совсем глаза закрываются и ум за разум заходит. Они сосут не так, как эти паршивые миньетчицы, не лижут и не дрочат, а именно сосут, ‒ у них губы, как у мартышек становятся, знаешь, так вперед вытягиваются и в рот сами затягивают. Ну, ты сам увидишь. Это классное зрелище. И никаких позывов на рвоту. Заглатывают чуть не до желудка. И исполнительные становятся, как будто дрессированные. Самое забавное, что на замечания мужей и папочек радуются, как те мартышки, еще больше возбуждаются и лезут ко мне. Им тоже нравятся такие зрители, особенно, когда те бесятся и выходят из себя. Эта так все просила в задницу кулак ей засунуть, чтобы муж видел, как ей становится от этого хорошо. Ты тоже увидишь, какая дыра от этого получается. Тот муженек от вида этой дыры чуть не тронулся, а она перед ним все виляла задом, хвасталась, что я с ней сделал. И что у нее от меня задница теперь, наконец, долбаная и уваженная, ‒ он то ее, оказывается, не трогал до этого, ‒ и пахнет, а не воняет, как на него. И радостно переспрашивала меня: я твоя блядь, да? Сейчас она в психушке, перебрала тогда, уже второй год пошел, как там живет. А ее муж таки раскололся. А потом, дурак, в милицию побежал. Теперь у меня шестеркой служит, на побегушках разных. Вот уже год скоро. И ничего, хорошо служит, послушный, верный. Спрашивался недавно ‒ снова жениться хочет. Я разрешил, девочка складная, из хорошей семьи, интеллигентная. Правда, я ее еще не пробовал.
