Феликс Аксельруд - Испанский сон
— Да у вас уже и так полно заявлений.
— Не понимаешь, — сказал он. — Я твое заявление в папочку-то не положу. Я его в карман положу, вот куда. — Он похлопал себя по груди, показывая, куда именно. — Теперь смотри: я твоего папашу отпускаю. Вы не уезжаете. Тогда я достаю бумажку из кармана и снова привлекаю его к ответственности, но уже на другом основании… Ну, видишь ли, одно дело свидетельские показания, а другое — заявление обиженной дочери. Ввиду вновь открывшихся обстоятельств, так называется. Тогда мне пенять не будут, что отпускал.
— Значит, вы мне не верите, — мрачно сказала она, — а я вам должна поверить.
— Думай, что говоришь, — буркнул участковый. — Кто ты и кто я? У меня есть основание тебе не верить! — Он повысил голос. — Вы со своим папашей всех вокруг за нос водили уж не знаю сколько лет, чистенькими казались. Так? Так! — Он обвинял Завет. — Да вы оба, дорогая моя, теперь профессионалы обмана! Вам обмануть — раз плюнуть! Сравниваешь… Я — при должности. Мне обманывать не положено. Да и нет нужды.
Он оскорбленно помолчал и добавил уже поспокойнее:
— К тому же, у тебя и выбора-то нет. Или верь мне, или под суд пойдет твой папаша.
— Я не буду обвинять Отца, — сказала она. — Это подло. Он мне не простит. А даже если… то я сама себе не прощу.
Что-то человеческое на миг мелькнуло в глазах участкового.
— Вот упрямая девка, — процедил он сквозь зубы. — Хочешь помочь… а тут…
Он шумно вздохнул.
— Черт с тобой. Какая б ты ни была… единственно, из уважения к тому, что сказала… — Он помедлил, подыскивая слова. — Давай такое придумаем, чтоб обоим сгодилось.
— Есть другой способ? — жестко спросила она.
— Ну, пусть не заявление. Допрос потерпевшей — устраивает?
— Я не считаю себя потерпевшей.
— Закон считает!
— А что считал закон, — спросила она, — когда здешние били меня и хотели изнасиловать?
Оба зло помолчали.
— Хорошо, — устало сказал он, — объяснение дашь? По свободной форме?
— Объяснение, заявление… Какая разница?
— Большая разница, — сказал он, — заявление обязывает нас завести дело, — а объяснение, это так… можно реагировать, можно нет… Для меня, если что, будет вновь открывшееся обстоятельство, а для тебя — уж во всяком случае, не обвинение отца. Просто подтверждение тому, что и так уйма народу видела.
Она думала.
— Если хочешь знать, — сказал он, — я вправе прямо сейчас официально потребовать у тебя объяснение.
Она взялась за голову обеими руками.
— Учти, — добавил он угрожающе, — сейчас не согласишься, больше не предложу ничего.
— Давайте бумагу, — сказала она сдавленным, чужим голосом.
* * *Ее посадили писать в другой комнате. Стояла задача: положить Царство на бумагу. Предать? Невозможно. Нужно было найти способ написать бумагу без предательства.
За полчаса она последовательно исчеркала два бумажных листа, с двух сторон каждый, и попросила еще, чтобы в итоге создать десяток строк, а потом еще полчаса просидела, ожидая, пока Семенов освободится. Вокруг нее совершались какие-то дела. Входили и выходили какие-то люди. Она тупо смотрела прямо перед собой. Время, не заполненное действием, перестало иметь для нее значение.
Семенов прочел листок*) и отложил в сторонку.
— Ты надо мной издеваешься.
— Я написала то, что есть.
— Мне нужны факты, которые я мог бы считать вновь открывшимися обстоятельствами для возбуждения дела. Покажи мне в твоем сочинении хоть один такой факт.
Ей вдруг захотелось плакать. Перед ней не Семенов сидел, а огромная, бездушная государственная машина. Она не была готова к поединку с этой машиной.
— Откуда мне знать, какие факты вы сочтете… вновь открывшимися…
Она заплакала.
Он дал ей стакан воды.
— Успокойся… Давай доделывать, раз уж начали. Вот ты пишешь: «с детства». С какого еще детства? Ты Лев Толстой, что ли? Дату, пожалуйста, то есть год смерти матери. Дальше: «более тесные отношения». Хорошая формулировка; однако требуются подробности. «Никогда не вступали в половую связь» — это, по крайней мере, конкретно. А что такое «тесные отношения»? Спали вместе или порознь? Обнажали половые органы в присутствии друг друга? Удовлетворялись ли совместно по-другому, нежели половой связью? Как именно? Так-то! Пакостничать небось сумела — теперь слова ищи, раз уж так сильна в литературе. Форма тоже… Сверху надо написать: «Участковому оперуполномоченному пос. Великие Починки», а в начале текста — «по существу того-то и того-то объясняю следующее». В конце — подпись, разборчиво… Поняла?
— Послушайте, — ей пришла в голову новая мысль, — зачем вам обязательно об этом? Давайте я признаюсь в любом другом преступлении! Не уедем — буду отвечать за то, что не делала. А уедем — порвете его, и дело с концом.
— Не выдумывай, — отрезал он. — Какой мне смысл фабриковать новые дела, когда и того, что есть, за глаза хватает? Да и что ты сейчас сказала… это вообще прямая уголовщина, вот это что.
Она встала.
— Примите меня сразу, ладно? Я быстро… просто скоро конец рабочего дня…
— Сама себя задерживаешь, — пожал он плечами.
Она вышла из кабинета, и все повторилось — бумага, придумывание и зачеркивание, ожидание среди снующих мимо людей — тупое время, выпавшее из жизни.
— По-твоему получается, — пробурчал Семенов, ознакомившись с новым продуктом ее творчества*), — что такой факт происходил всего один раз.
— Где это написано?
— Вот: «Я признаю, что такой факт был на самом деле». Все. А дальше — сплошное оправдание. Выходит, что из-за того, что в -21-м году ты осталась без матери, в -9-м году совершился этот единственный факт.
Она слегка покраснела.
— Я не написала, что единственный.
Участковый покачал головой.
— Мне количество этих раз указать, что ли? — огрызнулась она.
— Зачем количество? — спокойно возразил он. — Ясно, что количество ты не считала… Напиши, в каком году случился первый.
— Я не помню! — сказала она злорадно. — Должна специально придумать?
— Ничего не нужно придумывать. Пиши правду.
— А если не помню?
— Так и пиши: не помню, потому что память отшибло…
— Потому что маленькая была!
— Потому что маленькая была, — устало согласился Семенов, — что угодно, только конкретно.
Кошмар продолжался… Она опять вышла. Опять писала. Опять ждала.
Прочтя бумагу на этот раз*), Семенов удовлетворенно хмыкнул.
— Наконец что-то похожее.
— Все? Вы довольны?
