Колин Уилсон - Метаморфозы вампиров
«Не знаю, но чувствую — что-то важное». Когда бы он ни забредал в море, вокруг собирались десятки снаму — в сравнении с ним, они были совсем маленькими, с кошку — так что их можно было взять в руки. Они прижимались к его телу, вбирая энергию и отдавая взамен свою. И однажды, когда это происходило, он вдруг понял, чего они хотят. Скорее всего, кто-то из снаму прижался к его гениталиям и толан испытал подобие оргазма. Во всяком случае, обмен произошел. Снаму вошел к нему в тело, а он в тело снаму. Крайски сделал паузу, было видно, что им опять овладели эмоции. Наконец он произнес:
— Это было самым значительным событием в нашей истории.
— А как на это отреагировали остальные толаны?
— Разумеется, были ошарашены, — Крайски говорил быстрее обычного, перебарывая волнение. — Они-то сочли, что у главного биолога случилось что-то с нервами, и он впал в детство, хотя несколько своеобразное. Ума в нем не убавилось ни на йоту, просто стал каким-то странно экзальтированным: в восторг приходил от чего ни попадя.
А биолог тем временем плавал в море с тем самым снаму и проникался к нему все сильнее и сильнее. Фактически он изучал снаму непосредственно из тела самого же снаму. Он знал, что такого больше может и не повториться, и потому хотел извлечь максимум сведений.
— Можно представить.
— О том, что было дальше, говорится в одном из самых ярких катренов «Карасомгалу». Там есть замечательный отрывок — было б время, я бы перевел, — описывающий отчаяние и растерянность жены биолога, и как она ночью решила его возбудить в надежде, что вернет себе мужа. Когда она приступила к этому вплотную и, влажно сунув ему в рот язык, стала возбуждать его лаской, снаму буквально оторопел. Ее действия показались ему попросту абсурдными, если не комичными. Однако желание женщины заставило снаму последовать мужскому инстинкту, и он оказался посвящен в тайны плотской любви. Толаны — телепаты, поэтому женщина вскоре уловила, что здесь что-то не так. А, поскольку это был ни кто иной, как ее муж, она не почувствовала в этом ничего зазорного. Снаму творил любовь нежно, отдавая при этом часть своей жизненной энергии, так что женщина просто таяла от блаженства: из толанов так любовью не занимался никто.
Для снаму же это было вообще откровением. Представь себе ощущения существа, суть секса для которого — мистическое единение со Вселенной. И тут вдруг это существо оказывается среди людей, для кого секс — разновидность рукопашной. К жене биолога снаму относился трогательно, с уважением. И тут на тебе: она просит залечь на нее и вогнать пенис-яйцеклад в самую интимную часть ее анатомии. Не менее дико, чем слышать от нее просьбу ударить в лицо или избить до синяков. Опасения тем более усилились, когда она, возбудившись, стала неистово наддавать всем телом снизу. Снаму все это так ошеломило, что он с трудом довел дело до конца. Впечатление после первого соития было такое, что сексуальность толанов страшна, отвратительна. Тем не менее, когда перед рассветом женщина начала распалять его вновь, используя на это всю свою телепатию, снаму поймал вдруг себя на том, что секс начинает ему нравиться, и к женщине на этот раз он вошел уже по своей воле. В поэме фигурируют фактические мысли снаму на следующий день. Он был шокирован и до ужаса противен сам себе. Он считал, что превратился в чудовище, что погрязает во что-то несказанно греховное. Тем не менее, после первой же ночи он понял, что секс притягателен. Собственные желания попросту ошеломляли. Уже от одного поцелуя жены биолога он превращался в изголодавшегося от воздержания зверя. А потом, после окончания, ловил себя на мысли, что секс — это некая форма временного сумасшествия, и неимоверно стыдился. Прошло какое-то время, прежде, чем снаму понял, что секс у толанов основан на чувстве вины — вот почему они предаются ему с таким сладострастием.
Несмотря на отсутствие всякой наигранности у Крайски, на его объективное освещение истории. Карлсен сознавал, что подразумевается здесь нечто большее, нежели просто информация. Беспокоило то, что возразить Крайски как-то и нечем. Ну, снаму, ну ухватил суть их полового процесса — и прав ведь. В сравнении с невинностью сексуальности снаму, вся человеческая сексуальность — сплошной первородный грех. Грехопадение, в то время как снаму обитают в садах Эдема.
— А что случилось с тем биологом? — спросил он, чтобы как-то скрыть свое неуютство.
— Он оказался в таком восторге от безмятежной жизни снаму, что оставался там двое суток. А когда возвратился в собственное тело, то первой, кого встретил, это жену. И когда рассказал ей о случившемся, она поверила моментально. Ее, безусловно, глубоко потрясла мысль, что она отдавалась другому мужчине — более того, получала при этом наслаждение. Он, узнав об этом, был потрясен не меньше. Первой мыслью было держать это меж собой в секрете. Но потом они решили, что это будет совершенно ненаучно…
— По одной древнегреческой трагедии, — вставил Карлсен, — они бы оба должны покончить с собой.
— Вот-вот. Только эти слишком уж были цивилизованны. Они поняли, что произошло великое биологическое открытие. Муж вскоре внушил себе, что в физическом смысле измены не было: супруга ведь отдавалась его собственному телу. Жена, разумеется, носила в уме иное, до нее быстро дошло, что в любви задействован скорее дух, чем тело.
На биолога все это оказало такое воздействие, что он решил повторить эксперимент при первой же возможности — разумеется, во благо науки. Жена тоже после некоторого самокопания решила, что какой бы снаму мужнино тело ни заселял, за любовь с ним ее никто не осудит: супруг тоже, получается, без разбору меняет их тела.
Экспериментом заинтересовалась вся группа: они справедливо увидели в нем одно из величайших открытий в своей истории. Вскоре на него поддались и другие, и превращение в снаму нашли таким приятным, что стали повторять его вновь и вновь — особенно женщины, которые были просто очарованы. Вскорости между толанами и снаму сформировался тесный союз, а обмен телами стал обычным делом.
— И как на это реагировали снаму?
— Одним это нравилось, другим наоборот, третьим было все равно. Снаму не похожи друг на друга. По сравнению с жизнью в море, быть сухопутным существом тяжкий труд, так что снаму — ты уже убедился — по природе ленивы. Но некоторым из них ощущать себя толанами было в удовольствие, особенно, что касается любви. Они решили для себя, что половой и эмоциональный экстаз компенсируют дискомфорт, который им приходится терпеть в обличий двуногих. Восхищала их и способность толанов к воображению, чего у снаму нет вовсе. Особый восторг вызывали исторические книги и романы: у толанов была большая библиотека. А находясь в их телах, снаму учились говорить и вести себя как толаны. В конце концов, отличить их стало почти невозможно. — Удивительно, как хорошо они адаптировались.
