Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
– И-най, и-най и-тай, – радостно-возбуждённо повторял он, забрав у Аполлона монету и прикрепляя её с помощью гаечки себе на грудь.
Закончив привинчивать к кителю новоиспечённый "орден отличника", Петя выпятил грудь и с гордостью посмотрел на корреспондентку.
– Как твой… орден оказался в моём халате, Петя?
Этот вопрос вырвался у изумлённого Аполлона непроизвольно. Подспудно он чувствовал, что знает ответ на этот вопрос. Просто вопрос этот свалился, как снег на голову. Но Петя уже был рад стараться растолковать непонятливому товарищу, как всё это случилось. Как профессиональный мим, приговаривая, правда, "и-най, и-тай", красноречивыми, недвусмысленными жестами он разыграл целый спектакль, выступая одновременно в нескольких ролях. Вот он открывает импровизированную дверь, делает удивлённый вид. Потом, указав на Аполлона, садится на стул и раскорячивает ноги. Указав с радостной улыбкой на корреспондентку, подносит свёрнутую в трубку руку ко рту и, выразительно причмокивая, делает сосательные движения. Вот встаёт и, приняв бравый вид, по очереди указав на Сидорову и на себя, делает весьма выразительные и сексуальные толчки тазом вперёд-назад…
Аполлон, до этого как завороженный следивший за этим действом вместе с раскрывшей рот корреспонденткой, пришёл, наконец, в себя и заорал:
– Всё, всё, Петя! Я всё понял. Хватит, хватит!
Петя прекратил вихляться, радостно улыбаясь.
Аполлон, действительно, всё вспомнил. Выходя из бани в ту злополучную ночь, оставляя Петю ублажать Катю, он по ошибке и временному слабоумию надел не свой халат, а, как теперь выяснилось, Петин. Да это и не мудрено было сделать – у большинства работников на заводе были универсальные, одного, как шутили, пятьдесят последнего размера, халаты.
Он посмотрел на корреспондентку, пытаясь определить, поняла ли она что-либо из Петиного представления. Сидорова, конечно, человек посторонний, она только и знает, что о подвиге. А вот будь на её месте здесь и сейчас Зинка, та бы поняла, что всю кашу, в общем-то, сам герой и заварил. У Аполлона даже мурашки по коже побежали от такой мысли – уж Зинка бы его прославила…
Корреспондентка растерянно улыбалась. Аполлон не заметил в этом растерянном выражении лица слегка нахмуренных бровей – верного признака напряжённой работы мысли.
– Ну, так вы возьмите у Пети интервью, Александра Егоровна, – незаметно для самого себя снова перешёл на официальный тон Аполлон. – А я тем временем сбегаю на завод, халат и ручку отнесу, а то опять забуду, – поспешил он сменить тему разговора.
– Да-да, конечно, – радостно встрепенулась корреспондентка.
– Чаю ещё с Петей выпейте… Садись, Петя… Ты никуда не спешишь?
– И-най и-тай и-най, – ответил Петя, усаживаясь за стол.
– Ну вот и прекрасно. Поухаживай за дамой.
Аполлон включил чайник, взял принесенный Петей халат, ручку, и вышел.
На обратном пути он задержался на проходной у Атавизьмы. Тот предложил выпить с ним чаю с бубликами. Аполлон не стал отказываться. Он не спешил прервать "интервью" Саши с Петей. Что Петя превратит интервью в интервенцию он уже не сомневался, и даже как-то злорадствовал по этому поводу. Надо же было получить какую-то компенсацию за учинённые Вишневским мучения. Все они, корреспонденты эти, одним миром мазаны. У Аполлона даже как-то вылетело из головы, что он и сам относился к этому зловредному племени.
– Ну что, дал ей енту интерью? – спросил Атавизьма, с шумом отхлебнув крепкий чай из гранёного стакана.
– Дал. Теперь Петя даёт, – ответил Аполлон, разгрызая бублик.
– Ха-ха-ха. Он ей даст. Он таперича на всех баб кЗдается, как выпимший кобель. Как Катерину Вторую попробовал, так петух-петухом ходит, атавизьма на теле социализьма!
– Какую Екатерину вторую? – не понял Аполлон.
Атавизьма нащупал бубликом в глубине своего рта последние зубы, хрумкнул, и ответствовал вперемешку с жеванием, почти как Бобриха:
– Как енто какую? Катьку Тенькову. Её Бочонок так прозвал. Он же ж у нас вумный. Говорит, царица такая была… Блудливая точь-в-точь как Тенькова.
Аполлон промолчал. Ему было обидно за Катю, но вымещать свою обиду на хромом старике… А потом, Екатерина Великая это, всё же, не какая-нибудь старуха Изергиль. Ну, вот, если б его самого, к примеру, Джорджем Вашингтоном обозвали, или Авраамом Линкольном, чего ж тут обидного?
– Расфуфырилась как! Как яйцо на Паску. Тьфу! – презрительно сплюнул Атавизьма.
– Кто? – рассеянно спросил Аполлон, за своими мыслями не совсем вникнув в ход мыслей старого деда Семёна.
– Как енто хто? Корреспондентка ента, атавизьма на теле социализьма, – заключил старик, не подозревая даже, какая злокачественная "атавизьма" красуется на конкретном месте буйно цветущего тела, а именно, на стуле прямо напротив него. – Давай ещё по стаканчику, Мериканец, – предложил он, разгладив усы.
После второго стакана чая Аполлон решил, что пора.
Войдя в коридор, он услышал за внутренней дверью шум борьбы, напряжённое пыхтение, сопение, приглушённые сдавленные крики. "Как в пещере циклопа", – вспомнил он рассказанный недавно Васей анекдот. Речь в анекдоте шла о международном конкурсе на алкогольную выносливость. Задача перед участниками этого своеобразного триатлона стояла почище классической триатлоновской: нужно было выпить бочку вина, затем выколоть единственный глаз циклопу, а вслед за тем – изнасиловать японку-каратистку. Выступавший первым англичанин был уже готов, не осилив и половины бочки. Француз вырубился, когда в бочке ещё оставалось пару вёдер. Американец опустошил-таки бочку, но свалился, не дойдя двух шагов до пещеры циклопа. Русский выпил всю бочку, вполз на карачках в пещеру, и через несколько минут оттуда вылетели его свежеобглоданные косточки. Последним выступал грузин. Он осушил бочку, вошёл в пещеру к циклопу. И вскоре оттуда донеслись как раз все те звуки, которые Аполлон услышал, стоя у двери своих апартаментов. Через некоторое время из пещеры, пошатываясь, вышел грузин: "Ну, где эта каратистка, которой глаз нужно выколоть?"
Аполлон ещё некоторое время поколебался, стоя у двери – не рано ли входить? Можно, ведь, вспугнуть в самый ответственный момент… Но, сделав справедливое заключение, что корреспонденты народ, ведь, такой – могут бедного Петю и посадить, решительно открыл дверь.
В кухне пред очи Аполлона предстал настоящий погром: всё, что раньше находилось на столе – чайник, стаканы, "красные маковины", было разбросано по полу. Там же, на полу, в грязной луже с заваркой валялись сумочка, пышные волосы Сидоровой и, неизвестно откуда появившийся, небольшой резиновый мячик.
Звуки борьбы доносились из спальни.
